Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

РУССКIЙ ТЕАТРАЛЬНЫЙ ИНВАЛИДЪ № 12

ПСИХОАНАЛИТИК КАК ЧИТАТЕЛЬ: СЕАНСЫ С ДРАМАТУРГОМ. АВТОФЕЛЬЕТОН

Ровно год назад в апреле я писала одну пьесу и ходила к психоаналитику. Пьеса и психоаналитик — вещи несвязанные. Просто, смутно вспоминая тот апрель, я понимаю, что ничем другим в это время не занималась. В слезах писала пьесу, ела гречку и раз в неделю вставала и шла (что характерно, по улице Правды) на сеанс.

Одна моя подруга и коллега, отчасти смеясь, рассказывала, что психоаналитик засыпал, пока она говорила. Она рыдала, он засыпал. Не учитывая, кстати, что ей, как и многим людям нашего круга, пришлось перейти на гречку, чтоб позволить себе терапию. У него была, кажется, анималистическая фамилия. У моего — орнитологическая.

Это был предупредительный психоаналитик с правильными чертами лица. Ко мне он обращался по имени-отчеству, отчего возникало приятное чувство, что обращается он не ко мне. Что речь о другом о ком-то. И мы говорили с ним про отчаяние.

—…Хорошо, другой пример. Вы смотрели «Трудно быть богом» Германа? Я смотрела его в марте 2014 года. То есть в начале марта, понимаете? Когда разгоняли Майдан. И появились эти ролики — на которых эти серые. То есть вместо тех прекрасных лиц, на которые мы смотрели… Совсем другие люди. Серые. Бегут, матерятся и что-то там крушат. Или скоро начнут. Понимаете? И вот я смотрела, смотрела, потом не выдержала, и как-то так: надо выйти. Надо… Вот, «Трудно быть богом» в «Родине». Надо пойти, потом не будет времени. То есть как совпадение. Понимаете, о чем я? Смотришь «Трудно быть богом» про Майдан. Про то, что надежды нет… Одни серые. Одни и те же. Ну как? Ну как?

— Перебью вас: а как у вас в личной жизни?

— Да в личной нормально. Или вот… Вот недавно приезжал из Москвы один очень уважаемый всеми, в том числе и мной, театровед. Эксперт. И читал лекцию о герое в современной драматургии. Очень интересно. Классификация. Очень интересно. И вот в конце, когда уже вопросы, я спрашиваю: «А как обстоит дело с рефлексирующим героем? Я переживаю за рефлексирующего героя». С такой иронией, конечно, но по сути крайне серьезно. И он отвечает — в том же тоне: «А за него нечего волноваться — его нет». То есть вы понимаете? Я почувствовала в этот момент, что меня нет. Я-то пишу рефлексирующих героев (как вы, наверно, уже понимаете). И еще несколько человек — я знаю их — пишут. Но, видимо, недостаточно много. Или недостаточно талантливо, убедительно — неважно. Поэтому этих нескольких человек тоже нет. И — нет, вы сейчас поймете, к чему я веду, — здесь кроется реальная проблема. Эксперты вычленяют тенденции. Те тенденции, которые уже есть. На эти тенденции опираются ридеры. И если появляется что-то новое, что-то невписывающееся… Оно просто рискует, сильно рискует не пройти этот кордон — понимаете? Не дойти до лонга (лонг-листа). Потому что ориентация на то, что уже есть, некая инерция. И я здесь, поверьте, не только за себя переживаю. Рано или поздно накопится, допустим, какое-то существенное число пьес о том же рефлексирующем герое, и какие-то из них, какие-то лучшие, начнут попадать сначала в лонги, потом в шорты… Но кто-то же может не дождаться этого. Просто сказать себе: это не мое, я недостаточно… Это очень болезненно. Понимаете?

— Да. Но у меня вопрос. Вы можете сказать, что довольны своей жизнью в сексуальной сфере?

— Могу. Мне кажется, это вредно, принципиально вредно — такой жесткий диктат формата, такая опора на существующие тенденции. Мне кажется, важней искать то, что ни на что не похоже…

— Мы перебрали время.

Вынужденно он узнал много нового о разных аспектах культурной ситуации. Хотя и в субъективистской подаче.

— Я дам вам задание. Подумайте и в следующий раз расскажите мне о своей семье.

Когда я рассказала о семье и прочее, он предложил мне пройти более интенсивную и длительную терапию у специалиста по более проблемным случаям.

— Нет, простите, вы меня не слушаете. С этим со всем я нормально разбираюсь сама. Куда более насущная проблема — я же вам говорю — «как и зачем», если то, что ты делаешь, никому не нужно?!

— Вы считаете себя более значимой, чем другие люди?

…Понеслось!

Нет, я помню, что краем рассудка осознавала абсурд ситуации: психоаналитику не рассказывают новости из Фэйсбука о том, что кому-то подбросили свиную голову, а какой-то спектакль сочли мракобесием, каких-то геев унизили. Причем с таким апломбом, как будто пытаясь убедить, что отсутствие депрессии в такой ситуации — дикость. Понятно, что надо говорить о несчастной любви, о детских травмах… Но что делать, если в отчаяние (о котором у нас шла речь) меня приводило именно это. «Вот это все», — как говорят. Ну, и чувство ненужности, конечно. Чувство тотальной ненужности лучшего из того, что я делаю. Теперь мне удалось с этим справиться. Нет, это обман. Мне не удалось бы с этим справиться ни за что. Просто ситуация изменилась к лучшему. Поэтому я говорю «тогда» и «теперь» и вовсю над собой иронизирую.

Теперь мне смешно, конечно. Потому что все советы, все были направлены на то, чтобы отправиться в зону комфорта — и для этого отключить большинство рецепторов, конечно, умерить притязания, сфокусироваться на том, что уже есть. Но что делать в зоне комфорта? Может быть, кому-то повезло больше, но мой вывод в том, что художнику (или даже «художнику») психоаналитик не поможет. Такая «оборотная сторона профессии». Если притязаешь на то, чтобы им быть, сиди в самом пекле, играй со своими и чужими демонами в нарды и фиксируй ощущения — будь добр. И не надо стремиться облегчить себе состояние. Может быть, это трюизм.

Ася ВОЛОШИНА

К ВРАЧУ?! К ВРАЧУ!

Я подвержена.

С пяти лет. Фобиям. Неврозам. Страхам. Тревогам.

Когда в пять лет я принесла из детского сада дурные слова, мама велела почистить зубы и никогда не говорить их больше, потому что это — грязь.

Я больше не говорила, но стала думать плохие слова. Будила ночью маму: «Я плохое слово подумала». Это был детский психоз, депрессия, невроз.

Когда однажды я кинулась к маме: «Мамочка, я про Ленина плохое слово подумала», — меня повели к врачу и лечили гальваническим воротником.

Короче, психотерапевт был мне прописан с детства.

Но может ли человек, преподававший драманализ, уважительно относиться к психотерапевтам? Да никогда! И я не шла.

Но все же лет в тридцать, на пороге депрессии, не справляясь с собой, я все-таки робко направилась в поликлинику творческих работников № 40 к врачу, чье имя летало по коридорам всех театров города: «Лора Карловна…»

— Депрессия? Дорогая моя, вам нужен хороший любовник, и желательно с волосатой грудью…

В ту пору верная супруга и добродетельная мать с прочными нравственными устоями, я бежала из поликлиники № 40 лет на тридцать в испуге, хотя «по дороге», лет через пять, осознала, какой правильный совет дала мне палевая блондинка в новенькой тогда поликлинике.

И все же доверия к психотерапевтам не было. Жизнь прошла в самоанализе и самолечении.

Тревожность нарастала, и наросла этой осенью окончательно.

— Невроз? У меня есть прекрасный врач, вот вам телефон, принимает дома…

Милая женщина на мягком диване слушала меня долго и с интересом что-то записывала. Я привычным глазом смотрящего за спектаклями отмечала, в каких точках моего рассказа она делает заметки.

— Как вы прекрасно говорите, я никогда не сталкивалась с таким уровнем самоанализа.

Конечно, не сталкивалась, я проанализировала ей все гештальты с пяти лет, сформулировала очевидный конфликт коры и подкорки, дающий ВСД, продиктовала в столбик все психотравмирующие моменты.

— Вас страшит все незнакомое. И вы очень доверчивы, — заключила психотерапевт. Поскольку я сама убедила ее в этом, возражать было бессмысленно.

— Сейчас я подберу вам лекарство. Соедините большой палец и мизинец левой руки. В правую я буду давать вам баночки с лекарствами и разжимать ваши пальцы. На котором лекарстве они не разожмутся — то и ваше.

Баночки менялись, пальцы разжимались, лекарство не находилось, но одно вдруг подошло.

— Вы разведете одну горошку в стакане воды, в течение дня выпьете. Оно будет действовать в течение месяца. А вы будете писать мне, что с вами происходит. Доверчивая, я вышла от врача, зажав в горячей ладони «горошку».

Кем чувствовала я себя в тот осенний день? Практически Джульеттой, посетившей фра Лоренцо. Я была близка к панике: что же там за сильно успокаивающее вещество? Что будет со мной? Но я же верю доктору, надо принимать…

На анализ по действию ушел день. Не только чтобы понять элементарный уровень примененного ко мне программирования, но и грубейшую врачебную ошибку: ну как можно дать что-то незнакомое человеку, который именно незнакомого страшится?..

…И я поползла, спустя тридцать лет, в знакомую № 40 творческих работников, постаревшую параллельно со мной.

Молодой изможденный буднями психотерапевт, с брекетами и не очень мытыми волосами, смотрел без интереса.

Мой рассказ о себе уложился в комикс, равный 15 минутам приема.

— Так вы про себя все прекрасно понимаете. Чего же вы хотите от меня? Антидепрессант?

— Ну, наверное…

— И каждую неделю приходите.

— Но к вам не записаться.

— Можем за деньги…

О, Лора Карловна! Идя по белому коридору, я вспоминала ее изумительный совет, увы, не актуальный теперь: состарились не только поликлиника и я, состарились те волосатые, которые лет тридцать назад могли спасти меня, выполнив пожелания Лоры Карловны…

— Марина Юрьевна, вам нужен психотерапевт? У меня прекрасный! Дать адресок?..

— Некогда. У меня драманализ.

Марина ДМИТРЕВСКАЯ

ТЫ В СНОВИДЕНЬЯХ МНЕ ЯВЛЯЛСЯ…

Мы спим, — говорит Аркадина в «Чайке».

Что греха таить, мы часто спим в театре.

Но удивительнее — что все больше и больше спят режиссеры.

Ну, то есть они прямо заявляют, что ставят свои сны. Бутусов — сны о пьесе, Жолдак — собственные сны. Кажется, уже что-то про сны заявлял Диденко…

«Сон (лат. somnus) — естественный физиологический процесс пребывания в состоянии с минимальным уровнем мозговой деятельности и пониженной реакцией на окружающий мир», — сообщает нам словарь. Вообще-то всегда казалось, что режиссура сопряжена с максимальным уровнем и повышенной реакцией. Но все чаще режиссерский разум поражается в правах, а его сон рождает то, что рождает… И пойди пойми — правда режиссер спал или ему просто лень сводить концы с концами?

Нет, тут речь не о сценическом сюрреализме, распавшемся мире, миражных связях, поэтических опосредованиях. Тут, натурально, — сны как жанр, как метод, как содержание.

И как абсолютная необязательность. Сон — свобода. В частности — от вопросов как да почему? У вас есть вопросы к сновидениям? Да в уме ли вы?

Как только что-то в спектакле не связано, как только тянется бесконечно, будто настоящий сон, и никак не проснуться, как только нет умственного усердия и анализа, а также композиции — так сразу и говорят: это сон. Иногда объясняют прямо, как видео-Жолдак в прологе «Zholdak Dreams». Прямо признается: стало скучно — вот и заснул…

Мне вот интересно. Лошади и овцы, как известно, могут спать стоя. В каких положениях тела видят сны наши режиссеры?

У крокодилов во сне одно полушарие спит, а другое бодрствует. А у режиссеров?

Жирафы, например, спят на коленях… Не думаю, чтобы режиссеры так… Не перед пьесой же им на коленях стоять. И не перед зрителями.

Кстати, некоторые позвоночные не спят вообще. Но это точно — не режиссеры.

Сновидческая эпидемия, вирусообразно поражающая режиссерское население, позволяет автору спектакля практически все. Это индульгенция. Стало лень запариваться и думать — вот и смотрите теперь мой сон…

Например, придумал режиссер, что «Три сестры» происходят в 4015 году, а потом про это на четыре часа позабыл, занялся этюдами, а когда вспомнил — далеко ушли, безвозвратно… И что делать? Так это сон! И взятки гладки.

Нет, я люблю крепкий сон — хоть на коленях, хоть одним полушарием! Но давно смущает, что природа личных сновидений Жолдака не вполне личная. Ему из года в год очень конкретно снятся чужие спектакли и фильмы. Это его личная мука, конечно, такое и в страшном сне не приснится — всю жизнь видеть по ночам мировую культурную продукцию.

Сначала много лет ему, бедняге, хронически снился Някрошюс, и этот сновидческий кошмар, изматывавший режиссера, из года в год выматывал и нас, не спящих на «Балтийском доме»: спектакли Жолдака состояли из элементов и образов спектаклей Някрошюса. Тогда еще это называлось постмодернизмом.

Но постмодернизм угас, и начались сновидения. В постоянно меняющемся культурном контексте.

«Я очень развлекалась разгадыванием жолдаковского кроссворда, поскольку спектакль этот похож на лоскутное одеяло и пестрит разнообразными, разновеликими и разнокачественными цитатами из множества фильмов и постановок или отсылками к ним. Я узнавала: Тарковского, фон Триера, „Трех сестер“ Някрошюса, дуэль из „Онегина“ Кулябина (Жолдак оказался в списке номинантов „малой сцены“ рядом с его „Тремя сестрами“), „Князя“ Богомолова, „Тарарабумбию“ Крымова, „Чайку“ Бутусова, „Трех сестер“ Додина. Вспоминала сцену (но не вспомнила театр и режиссера) из очень хорошего давнего золотомасочного то ли эстонского, то ли латышского „Дяди Вани“, где Войницкий бил по столу букетом живых цветов и их терзание, как и тут, ввергало почти в физическую муку. Вспоминала, как Нина снимала (впервые на сцене Художественного театра, сегодня был повтор) трусики в первой богомоловской „Чайке“. Всего уже не упомню, а на спектакле всплывало в голове еще много чего, так что в 4015 году, когда происходит действие спектакля, Жолдак активировал не только память чеховских трех сестер, но и мою тоже», — написала буквально позавчера критик Анна Степанова, посетившая «По ту сторону занавеса».

Сны ли это? Или, напротив того, объективная реальность?..

Бутусову снятся актерские этюды и «приносы» под музыку из плееров.

Диденко — собственные спектакли.

Жолдаку — спектакли коллег.

Остальным — что придется.

Я пыталась найти в сонниках ответ — к чему снится, например, Триер или Тарантино (он тоже снится многим, а уж как снился Уилсон!). Введение этих опорных слов в поиск не дает результата. Впрочем, и Шекспир не дает…

А вот если вам снится театр… «Сон, в котором Вы посещаете театр, означает, что Вас ждут приятные впечатления в компании новых друзей. После такого сна Ваши дела пойдут удачно. Однако если Вы сами играете на сцене, то Ваше удовольствие будет непродолжительным».

Мне не снится театр.

Мне снится, что я пишу во сне…

С 2008 года по инициативе Международной ассоциации медицины сна (англ. World Asso ciation of Sleep Medicine) ежегодно в пятницу второй недели марта отмечается всемирный день сна.

В честь этого праздника ставлю точку в тексте.

Соня ГРАФОПЫЛЬЧИК
Пятница, 10 марта 2017 года

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.