Ушла из жизни наша коллега, театральный критик Яна Постовалова. Яна из Кемерово. Окончив легендарный филфак местного университета, она прославилась тем, что была завлитом сразу двух кемеровских театров — Театра драмы и Молодежного театра. Тогда мы и познакомились. Главрежем Кемеровской драмы стал Денис Шибаев, и Яна меня позвала, чтобы я посмотрел и обсудил его первые работы. Денег не было, Яна сама организовала машину из Новосибирска и поселила у себя. Ее кемеровский дом меня поразил: он был полон книг. Это была отличная подборка европейского романа XX века и книги самых крутых семиотиков, структуралистов и культурологов. Половину этих книг я знал только по заглавиям. Было видно, что Яна с этими книгами работает, живет с ними. Везде закладочки, корешки истрепаны. Образованная, острая, полная галантного сарказма, изысканного мышления, боли познания, Яна была нестандартным завлитом, с повышенными потребностями. Потрясающие костюмы, бусы, изысканные украшения, красота и тонкость сочетались с точным и светлым, оснащенным умом. Она напоминала женщину эпохи модерн. Или героиню пьес Ольги Мухиной: тонкая, изысканная, хрупкая, ломкая, живущая в фантазии, но умеющая произвести впечатление в реальности. Красивая женщина.

Честно говоря, ей надо было поступать на театроведческий. Это было ясно. С ее возможностями. Я ее увлек этой идеей, и через неделю Яна согласилась, но захотела ехать не в Москву, а в Питер — я написал Тропп и Дмитревской. И Яна в то же лето поступила в Петербургскую театральную академию — это был 2011 год.

И дальше я только и слышал про это: ах, Яна, какая же Яна, какие у Яны успехи, Яна там, Яна здесь.

Ее ждало большое будущее. Собственно, слава уже была с ней. Она остро и ясно писала, чувствовала драматизм, любила театр и людей театра.

Что произошло, я не знаю. О чем-то догадываюсь. Но наше время не благоволит тонко устроенным, сложно сочиненным людям, не способным стать носорогами.

Павел РУДНЕВ

Казалось: надежнее, прочнее Яны нет. Яны нет.

«Приезжайте, Яна, в Петербург. Факультет по Вас плачет!» Факультет по Яне плачет.

Способнейшая, двужильная. Таких нет. Уже нет.

Широкая улыбка, очень печальный взгляд. Жадная до работы. До полного изнурения работой. Тексты бывали прекрасные. Зачем не говорила ей?

Главное: самоубийственная мысль, если становится навязчивой, это уже не мысль, а морок. Вовремя взять ее, живую, за руку и свести не в театр, а к хорошему врачу, который умеет спасти, такие есть в Петербурге.

«Приезжайте в Петербург, Яна, Вы поступите», — это первая наша встреча, в Вятке на фестивале. Приехала и поступила. Зажгла и так страшно погасла. Смотрит на нас своим печальным взглядом.

Надежда ТАРШИС

Не знаю, не понимаю, как можно осознать этот факт, как принять чудовищную весть. Просто хочется сбросить, стряхнуть этот морок. Ведь только что мы виделись, разговаривали перед спектаклем. Только что, как всегда, утром после спектакля она прислала текст о нем, и вот он в нашем блоге… Горько, что такой молодой и яркий человек ушел из жизни, что это уже непоправимо, безвозвратно. Я так хорошо, ясно помню, что мне написал Паша Руднев: «Жень, к вам будет в этом году поступать Яна Постовалова, она очень хорошая, обратите внимание». И мы, конечно, обратили внимание. А как же еще? Яна, тоненькая, очень серьезная девушка в очках, уже успела к тому моменту окончить университет в Кемерово и поработать завлитом сразу в двух кемеровских театрах. Ее нельзя было не принять на театроведческий, потому что это был супермотивированный человек, невероятно увлеченный и, конечно, очень способный. Она бесконечно много читала. И бесконечно много смотрела кино. Это были две ее сумасшедшие страсти. Она говорила, что очень хотела поступить на киноведение во ВГИК после школы, но то ли не решилась сама, то ли родители не отпустили девочку в Москву. Когда она стала учиться театроведению, к двум страстям прибавилась третья — она стала бесконечно писать о театре.

Она поступила к нам в первый год набора в бакалавриат. Наши первые бакалавры… Несмотря на невыполнимость уродливого учебного плана («пятилетка в четыре года»), Яна его полностью выполняла! Ее курсовые всегда были сданы в срок. Да, они были огромные (сорок страниц про «Чайку» К. Люпы, например) и при этом содержательные, глубокие, никакой графоманией Яна не страдала. Для одного курсовика или статьи перелопатить тонну книг и статей, просмотреть 30 раз на видео и живьем спектакль — это Яна.

Еще будучи студенткой, она пришла работать в «ПТЖ». Очень много писала. По-разному, не всегда прекрасно — конечно, так и не могло быть. Но вот теперь ее нет, а многие десятки ее текстов остались, десятки спектаклей отрефлексированы, замечены, обдуманы благодаря Яне. Ни один молодой автор не написал столько у нас в журнале и блоге. Но важно, что Яна всегда старалась исследовать спектакль, проникала в него, ее взгляд не скользил по поверхности и даже самый быстро написанный текст отражал театр, не был просто словами. Она бралась за любой материал, смело, без колебаний. Ее не пугала сложность, скорее — наоборот. Она всегда очень хотела — смотреть, писать, брать интервью. Писала быстро, в ночь. Работала на фестивалях. Весь день смотреть спектакли, всю ночь не спать и писать статьи в фестивальную газету и вновь смотреть, не спать, писать. Ехать — конечно, куда угодно, в Рязань ли, в Магадан… Сейчас думаю: как хорошо, что съездила, слетала, увидела, успела…

Она «горела» своей профессией. Слишком, может быть. И то самое выгорание поэтому наступило вдруг, неожиданно и, как оказалось, бесповоротно. Гореть и горечь — однокоренные слова?

Горечь и боль утраты. Горечь и гнев: нет, так не должно быть! Горечь и горе.

Евгения ТРОПП

Я знала ее совсем недолго, всего несколько лет. Что такое «несколько лет» в сравнении с целой жизнью, которую она не прожила? Ничего… Яна могла ходить в театр каждый вечер и каждую ночь писать рецензию. Уставала, но на следующий вечер опять шла, вызывая, конечно, зависть и работоспособностью, и страстью к театру, и неистребимым желанием зафиксировать, проанализировать. «Ржала как конь», — часто говорила она после очередного просмотра. Или: «Надя, это ведь ужас что такое было». И была при этом очень ранимым человеком. Слишком глубоко и не показывая никому, переживала очередной «крах», старалась пересмеять его. Или зачитать. Читала она тоже «запоем», покупая вечером очередную новинку, утром писала: «Я прочитала дивную книгу…» Я хочу запомнить ее радостной и нелепо танцующей после покупки в букинисте «Будденброки. История гибели одного семейства» ее любимого автора.

И да, я не верю, я думаю, что это ошибка.

Надежда СТОЕВА

Несколько лет назад мы с Женей Тропп доверстывали книгу «Учителя». И решили на переднем форзаце дать старую фотографию: двор института, который уже тогда был в полном непорядке, — и среди бедлама сидит студентка с книжкой.

А что на заднем форзаце? Сегодняшний двор, тоже бедлам, и тоже студентка с книжкой.

Этой студенткой радостно, с готовностью села Яна. Я долго примеривала ракурс. Мы смеялись. Яна позировала.

Тогда никто не мог предположить конца. Да и она сама в тот момент не предполагала.

Хотя — что мы знаем про серьезные болезни?..

Так и сидит навсегда во дворе института с книжкой. Двор стал еще хуже…

Марина ДМИТРЕВСКАЯ