Очень долго Бычков был человеком камерным. И театр, им созданный, назвался Камерным. И каждый раз при встрече с Воронежским Камерным повторялось ощущение, будто открыли шкатулку. А в ней — и большие, похожие на людей куклы «Дядюшкиного сна», и звук старой пластинки, граммофон, и бумажная птичка фрекен Жюли, и наивно-белые герои «Зимы», и восхитительные советские болваны из «Дураков на периферии», и геометрически-выверенные позы «Гедды Габлер», и изломанная, декадансная, больная, ускользающая красота «Циников»…

А дальше…

Попутешествовав по театрам и городам, Михаил Бычков решил развернуться в столице Черноземья. Поскольку истинные желания сбываются, ему на подмогу был выслан на работу губернатором уникальный А. В. Гордеев — и понеслось…

Никакой вам камерности. Платоновский фестиваль идет-гудет широкой полосой, и в его дни Бычков похож на героя произведения «Время, вперед!»: он появляется на выставках и концертах, в штабе фестиваля и на спектаклях, он нашел огромный отработанный карьер — Белый колодец — и затеял там концертную программу для тысяч зрителей… Он стал выдающимся культурным мелиоратором, Михаил Бычков.

У этой полноводной системы есть ответвления-арыки в виде детского «Маршака» и поэтического «Мандельштамфеста». У жителя города нет никакой возможности остаться вне фестивальной повестки.

Сказка сделалась былью, когда за два года Камерному театру было построено уникальное здание, до сантиметра распланированное самим Бычковым.

Посреди этого «каменного цветка» из стекла и красного кирпича, находящегося в таком порядке, что хочется протереть ступеньки оранжевой лестницы белым носовым платком и удостовериться — чистота идеальная, — мы и сели поговорить в конце марта, перед премьерой «Грозы».

Марина Дмитревская Миша, когда вы «шли на режиссуру», какие представления о профессии у вас были? Что вы о ней думали?

Михаил Бычков Было представление, что режиссер — это человек, за которым всегда последнее слово. Хотя в те годы мы изобретали все вместе. Это происходило в Краснодарском художественном училище, в специфической атмосфере театрального отделения, где нас учили на театральных художников. Учили даже не на исполнителей, соответственно госстандарту, а вот прямо на сценографов, которые сочиняют среду. К этому времени нами было увидено и пропущено через себя немало настоящего изобразительного искусства, но собственно театральный опыт был самый минимальный и скромный. Конечно, кумирами нашими были Боровский, Китаев, Фрейберг, Блумберг — люди, которые действительно стали классиками (видимо, учили нас правильно), но от реального театра мы все же были оторваны. Рядом был только Краснодарский театр драмы им. Горького, где ставились правильные спектакли, где режиссером был Михаил Алексеевич Куликовский — настоящая реинкарнация Станиславского. Породистый стариккрасавец с палкой, с благородным профилем, и делал он краснодарский МХАТ. А мы в училище изобретали свой театр — такой, какой видели на картинках в книжках и журналах. Огромную роль, например, играл польский журнал «Проект», посвященный дизайну и прочим изобразительным искусствам. Он выходил, естественно, на польском языке, но там были картинки. В частности — спектаклей театра Гротовского, других польских авангардных проявлений второй половины 60-х — начала 70-х годов. Этот журнал нас очень питал. С другой стороны — бесконечные альбомы: всему учились у великих художников…

Конечно, нас организовывала педагог, предложившая поиграть в настоящий театр, но с нею мы вошли в конфликт и попытались отдельной группой сделать что-то альтернативное. И тут я немножко потеснил своих товарищей, настаивая — давайте сделаем так, а не по-другому. Может быть, в этот момент я и начал понимать: чтобы было по-моему, надо становиться режиссером.

Есть одна важная вещь, которая сопровождает меня всю жизнь: я не люблю пестроты, люблю некую цельность. Открытая, демократическая система, в которой нас держала педагог, была лоскутным одеялом всяческих идей и намерений, а я уже в училище сделал как режиссер две наивные до безумия, но последовательные и цельные вещи.

Один проект был посвящен Микеланджело, и это — авангардная моя проба. Стояли подиумы, которые служили сценическими площадками, соединены они были досками, зрители сидели на полу, на газетах, в пространстве между этими подиумами. В серединке на крутящейся табуретке от пианино находился я, держал на коленях фильмоскоп, из которого была убрана рамка, и этой мини-пушкой управлял спектаклем. Микеланджело у меня было, кажется, шесть, а еще — Савонарола, Лоренцо Медичи (мы сами все это написали, были и сонеты Микеланджело), шел диспут — как жить. Это примерно 1974–1975 год.

А вторая проба была — под Таганку. Потому что гениальным достижением советской власти были поездки студентов на ознакомительную практику — и нас вывезли в Москву. К этому времени на гастролях в Краснодаре я уже видел один великий спектакль — «Дон Жуан» Эфроса на Малой Бронной, это было чудо. А в Москве — «Деревянные кони», «Пристегните ремни», «10 дней» Любимова, «Тиль» Захарова, всех тогда потрясавший спектакль «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» в студии Мацкявичюса… Так вот, вторым моим спектаклем «под Таганку» была «Страна негодяев» Есенина. Это было бунтарское настроение семнадцатилетних людей, выражавшееся в зонгах под гитару, деталях настоящих вагонов «под Боровского», Юра Гальперин играл романтического есенинского героя. Такое качественное эпигонство…

Дмитревская Вы учились вместе с замечательным сценографом Юрой Гальпериным, именем которого теперь названа галерея в Камерном театре. Но он поехал учиться дальше в ЛГИТМиК, а вы в Москву. Почему?

Бычков Потому, что на четвертом курсе училища я познакомился с режиссерами из Института культуры. Это были студенты Алексей Малобродский и Сергей Женовач. И за бутылкой портвейна они рассказывали, что такое режиссура и что надо ехать в ГИТИС, где «Кнебель» (это я услышал от Женовача). Я представил себе статную старуху, похожую на мемориальную доску Яблочкиной: этакая величественная дама, полу-Ахматова.

Дмитревская Женовач тоже уже ехал?

Бычков Нет, ему еще год доучиться надо было… А у меня уже были готовы документы в армию, и военкомат имел на меня грандиозные виды. Это с одной стороны. А с другой — было распределение художником в театр города Минусинска…

Дмитревская Представляете, вас бы сейчас звали Алексеем Песеговым…

Бычков Но вместо этого я поехал в Москву. И только придя в ГИТИС, узнал, что надо что-то учить наизусть. Представление о режиссуре было соответствующее: я привез папку с эскизами, проектами. Я уже знал что-то о Мейерхольде и Вахтангове, но чтобы читать наизусть?.. Театр я воспринимал как картинку, как стиль, мизансцену, идею, тему и так далее. Но к психологическому театру не тяготел никак, и «жизнь человеческого духа» никак меня не привлекала.

Тогда все стремились в театральные вузы, семь экзаменов, конкурс 150 человек на место. Тем не менее меня со скрипом взяли, из набиравших в тот год Равенских и Кнебель я выбрал, конечно, Кнебель. Мария Осиповна оказалась гораздо миниатюрнее, чем я представлял…

Дмитревская А что осталось в сухом остатке от школы? Формула профессии?

Бычков Самое главное, конечно же, — человек. И то, что происходит внутри человека. Этот переворот во мне Кнебель совершила, я этим наполнился, заболел. И еще «в остатке» — светлое, мощно базирующееся на этических принципах отношение к театру как к делу жизни. Наверное, кто-то из учителей говорил где-то рядом: «Ремесло, конструкция, композиция». У нас такие слова тоже произносились, но не часто. А говорили об уважении, об отношениях между людьми, о честности в профессии, полной самоотдаче, движении в глубину. И на этом пути актер уже не мог быть просто композиционной единицей, винтиком, дрессированной марионеткой. Театр был пространством человеческих индивидуальностей. После того, чему нас там учили, было невозможно позволить себе схалтурить, проехаться на кривой козе. Мария Осиповна учила очень честному театру.

Дмитревская Она много с вами занималась сама?

Бычков На удивление много. Было с чем сравнить. Вокруг были действующие мастера, тот же Борис Иванович Равенских, Гончаров, Завадский…

Дмитревская И приходили они на свои курсы по первым понедельникам месяца… Знакомо.

Бычков А Мария Осиповна добросовестно учила нас два раза в неделю железно. Остальное — по возможности, поскольку, когда мы поступили, — почти сразу отметили ее 80-летие. Она разбирала наши показы, анализировала, но не ставила.

Дмитревская А кто ставил?

Бычков Сначала Абрам Зиновьевич Окунчиков и Наталья Алексеевна Зверева, потом добавился Олег Львович Кудряшов.

Дмитревская Опять свезло!

Бычков Да, неплохо. А потом подтянулся Леонид Ефимович Хейфец.

Дмитревская Да, компания… Миша, а если я спрошу — что главное в режиссуре для вас сегодняшнего? Недавно мне Ваня Вырыпаев в интервью говорил: сейчас время расхлябанных энергий. Мне кажется, что и во многих профессиях сейчас время расхлябанных энергий. В критике точно, подозреваю, что и в режиссуре.

Бычков Определения не дам. Но режиссура — это точно что-то противоположное расхлябанности. Для себя я всю жизнь решаю вот какую профессиональную проблему. Я предпочитаю быть режиссеромавтором и заниматься, в общем, самовыражением, делиться с человечеством своим ощущением мира и жизни. С другой стороны, я никогда не мог безоглядно экспериментировать и оставаться максималистом. Может быть, это пришло из бедного детства, но я все равно понимаю, что придут зрители, они заплатят денежки, которые у них не лишние. Они на что-то надеются. В их жизни нерядовой день. И я не могу про это забывать, не учитывать, что зрителю что-то будет не видно или не слышно, он не должен распознавать бормотанье по губам. Я люблю хорошие тексты, хорошие мысли, но терзать их «под себя» не могу. Не робко обхожусь с ними, но люблю их и уважаю. Я же много работал в разных местах, искал себя, меня звали — и я понимал каждый раз, что нельзя подвести, воспользоваться в своих интересах чьим-то театром. И когда сейчас я зову режиссеров в наш театр (появились такие возможности), то вижу, что большинство коллег не парится по этому поводу, им важно высказаться, важно, чтобы четыре-пять человек приехали на премьеру и написали, какой он крутой, а что дальше — неважно. Не думают даже, позовет ли их театр еще раз, ведь театров в России много! Сегодня понятие «режиссура» наполнилось разными смыслами, но я человек своего времени, и мне никуда не деться от того, что режиссер — автор спектакля и он высказывается о жизни.

Дмитревская А стать снова сценографом не хочется?

Бычков Ни в коем случае! Так много хороших специалистов, которые далеко обошли меня в этом деле! И потом, там нет самого интересного — человека! Кстати, в чистом виде театра без человека я еще ни разу и не видел, хотя кое-что читал о таких опытах.

Дмитревская Я не понимаю, почему стали путать театр и зрелище. Так и гладиаторские бои скоро назовут театром… А хотелось ли вам быть именно главным режиссером?

Бычков Да! Да! Когда я ставлю в своем театре, я делаю то, что считаю нужным. На пустом месте, никого не потеснив, я сделал свой театр, сделал его таким, каков он сегодня, создал условия, при которых ряд людей хотят тут со мной работать. В своем театре я имею право на неудачу, на поиск, болезнь, упадок сил, приступы неверия в себя и приступы энтузиазма. Тут я лишен обязательств, которые напрягают, когда я не у себя. После ГИТИСа я попал в армию, в театр Балтийского флота, но одновременно был матросом и носил бескозырку. В театре существовал начальник — капитан второго ранга, был главный режиссер, я понимал, что на меня можно оказывать давление, в спектакль можно вмешаться, — и я писал Кнебель о том, как я, униженный матрос, хочу быть главным режиссером. Именно там я физически понял, что не хочу над собой капитана второго ранга. И Мария Осиповна переадресовала меня в Минкульт, и меня отправили потом в Барнаул, откуда я скоро вылетел с клеймом, как и многие мои последователи, режиссеры, работавшие там (это традиция Барнаула). Но и позже, находясь в тепличных условиях Иркутского ТЮЗа, под крылом своего доброго друга Славы Кокорина, все равно чувствовал, что жду, когда с меня сотрется клеймо, наложенное Алтайским крайкомом КПСС, и я смогу снова стать главным режиссером. И я дождался такого времени, наступила перестройка, идеологические отделы подвинули — и я оказался в Воронеже, в ТЮЗе.

Дмитревская Построенный во всех смыслах Камерный театр — это полная «сбыча мечт» из разряда «такого не бывает». Вы согласны, что если сильно захотеть — сбудется?

Бычков Наверное. Я очень упорно, упрямо и добросовестно добиваюсь своих целей. Наверное, есть обстоятельства, которые не перешибить, но я очень много приложил сил, убил лет жизни на то, чтобы это двигалось и шло.

Дмитревская Конечно, много решило присутствие в Воронеже губернатора Алексея Васильевича Гордеева. Если б не он — вас могли из одного ДК переселить в другой, да и все!

Бычков Конечно, Гордеев — это ключевое событие.

Дмитревская А если окинуть внутренним взглядом «большу жись», как говорили в «Братьях и сестрах», — какие моменты окажутся самыми счастливыми?

Бычков Я очень много чего успел понаделать, около ста спектаклей… Конечно, наша совместная работа с Юрой Гальпериным, в частности тут, в Воронежском ТЮЗе. «Над пропастью во ржи», с которого мы начинали нашу воронежскую историю, и «Каштанка», и «Кошкин дом», и «Ночь перед Рождеством» — это было очень здорово, при том, что оба мы не очень любили работать для детей. Нет, это было не счастье, но редкое профессиональное удовольствие! Счастье — это редкие, кульминационные моменты… Были такие моменты в первые годы Камерного театра. «Маскарад». Мне казалось, я так его остро чувствовал, так безусловно, по-человечески мы работали с Олегом Мокшановым… Наверное, и «Дядюшкин сон» относится к этому.

Дмитревская А как приходит сейчас идея спектакля? От материала, от лирического желания или от производственной необходимости занять артиста, сделать что-то к Платоновскому?

Бычков Про Платонова в связи с фестивалем я подумал только один раз, поставил «Четырнадцать красных избушек». Вообще же сейчас хорошее время: никому кроме себя ничего доказывать не надо. А себе продолжаешь. Чтобы себе же и доказать: ничего не изменилось, ты остался живым, сомневающимся, любопытствующим человеком, который свои сомнения и любопытство переживает в творческой форме.

Я могу по-разному приходить к выбору материала. «Гроза» связана с желанием поставить спектакль с Таней Бабенковой — актрисой, которая очень сильно зацепила меня в «Дяде Ване», сыграв Соню. Хотелось продолжения, хотя было опасение повтора. На мой взгляд, этого не произошло… Что говорить, материал должен задевать. Даже когда я говорю себе: «Давай, оставь свой след в искусстве, пока не поздно», — но беру в руки «Отелло» или «Венецианского купца», — во мне ничего не шевелится, хотя пьесы великие. А от Островского, Чехова, Гоголя бегут мурашки. Наверное, эту череду большой русской классики надо сейчас прервать, но обязательно прерывать тем, что сильно заденет.

Дмитревская А были случаи, что вы сидите в зале на чужом спектакле и завидуете? Я часто читаю с восторгом какой-то текст — и такое прекрасное чувство: «Вот так я не могу, я никогда так слова не составлю…» У вас так бывает?

Бычков Наслаждаюсь я часто, а чтобы завидовать… Да, я понимаю, что никогда не сделаю, как Бутусов, хотя многие его спектакли мне очень нравятся. Я понимаю, что никогда не сделаю, как Туминас, хотя с большим уважением отношусь к тому, что он делает в последние годы. Могу и про многих других сказать так. Это как раз очень круто, я получаю удовольствие как зритель. Но я ведь не хочу создать какой-то театр. Я хочу сказать. А сказать могу на своем языке. Пусть он кривой-косой, не такой эффектный и рваный, как у одного, или красивый и величественный, как у другого, но он мой, личный. Так в любом творчестве — важно разговаривать своим голосом.

Дмитревская А какие спектакли нравились в последнее время? Вы же смотрели-судили в прошлом году «Маску»…

Бычков Думаете, что там прямо был огромный выбор?.. Мне «Пьяные» у Могучего нравятся больше, чем следующие два его спектакля, нравятся «Барабаны в ночи» Бутусова, и больше, чем предыдущий «Бег», его же «Кабаре Брехт» и «Добрый человек»… К сожалению, не видел последних спектаклей Додина…

Дмитревская Можете сформулировать, чего вы хотите от артистов?

Бычков Прежде всего — чтобы они не воспроизводили рисунок, о котором мы с ними договорились, а рождали. Каждый раз. На моих глазах. Чтобы пускали свою природу в процесс «восприятие—оценка—общение», сформулированный Станиславским, чтобы было его же «чувство правды и веры». Чтобы делали все — как в первый раз, были живыми. Это очень важно в той системе, в которой мы работаем. При этом я люблю, когда артист играет не характер и не персонажа, а тему. Когда он понимает свое место в целом, чувствует эту свою миссию и выполняет ее, а не просто идет за реакцией и аплодисментами.

Дмитревская А для чего вы создавали «театр лайт» — играете пьесы без всякого оснащения, «на пальцах», без декораций? Чтобы они освобождались от наигранного?

Бычков Нет, для себя. Поскольку не надо тратить деньги — можно и попробовать. Если бы не «лайт», я бы за «Дядю Ваню» и не взялся: слишком велик груз ответственности перед некими великими вещами. А так взяли, попробовали, поработали месяц — получается, позвали художника, спланировали, когда будем делать… «Лайт» помогает услышать, как звучат сегодня и отзываются Пушкин, Чехов. Островского делали по-другому: тут я не сомневался, что пьеса отзовется, я ставил ее второй раз. А постановку «Дяди Вани» сопровождал к тому же крутой театроведческий контекст, придуманный вокруг «Трех сестер»: текст устал, текст надо положить на полку и дать ему отдохнуть лет двадцать… Неправда, текст Чехова звучит, его надо просто расслышать и почувствовать.

Дмитревская Вы зовете на пробы разных молодых режиссеров. Что это дает труппе?

Бычков Есть только один недостаток — она, труппа, у нас маленькая, 15–16 человек, и мы не можем провести полноценную лабораторию трех-четырех режиссеров. Конечно, к вопросу приглашения молодых я должен подходить тщательнее, я не слишком ориентируюсь в потоке имен, которые появились.

Дмитревская Ну, мы прямо-таки справочник издали, «Без цензуры: молодая театральная режиссура XXI века». Вон вижу, книжка у вас лежит.

Бычков Я действую пока эмпирически. Вижу в «Практике» «Золушку» и думаю: о, Марфа Горвиц, надо пригласить… И вот она будет ставить у нас «Осенний марафон». Но чаще всего приходится рисковать, и не всегда успешно. Сейчас зовем на микролабораторию Олега Лоевского двух совсем молодых.

Дмитревская Наверное, он привезет Андрея Гончарова и Николая Русского…

Бычков Нет, Русский и Владимир Смирнов от Женовача.

Дмитревская Театр построен. У него есть автор. Приглашаются другие режиссеры. Спектакли номинируются на «Золотую маску». Критика ездит. Платоновский фестиваль, Маршак, и Мандельштамфест. Вы набрали такое ускорение! Куда дальше плыть этому кораблю? Куда развиваться театру?

Бычков Я абсолютно далек от ощущения, что наступает время подводить итоги, театр мне попрежнему интересен, но темп бы чуть-чуть надо придержать и делать в собственном театре один спектакль в год. И было бы классно найти двух-трех режиссеров, с которыми выстроить систему очередности, снова и снова их приглашать, они бы были знакомы с труппой, она — с ними, зритель бы запоминал имена… Идеально, если бы один был постоянно и делал два-три спектакля.

Дмитревская Ой, Миша, вам будет трудно. Он сразу станет вас раздражать. Два медведя? Да вы не потерпите…

Бычков Думаете, не смогу?..

Дмитревская Вы ж так никогда не пробовали.

Бычков Очередного? Не пробовал, да.

Дмитревская Очередность — это понятно. Но любой «второй» на постоянной основе будет вам неприятен, уверяю… А ваши студенты хотят пополнить труппу?

Бычков Сейчас наступает решающий момент. Первый спектакль. «Наш класс» Слободзянека. Вот там они впервые смогут показать себя как полезные театру единицы или сообщество.

Дмитревская Зрительски беспроигрышно! Все спектакли по этой пьесе удаются… А если представить себе смену власти: вот уходит Гордеев (он же дорабатывает последний срок)? И что? Становится хуже?

Бычков Запросто! Мы живем в непредсказуемой стране, с непредсказуемым будущим и даже прошлым. Пока я тут сижу и уверен, что приношу пользу человечеству, кто-то с раздражением ждет, когда с меня будут сняты охранные гарантии и можно будет дать мне почувствовать, почем фунт лиха. Понимаете, со времен капитана второго ранга я старался, чтобы надо мной никто не стоял, а просто были умные руководители. В перестроечные годы вообще никто не совался, а когда начался откат назад — Камерный казался таким маленьким и несерьезным (ну что там, в ДК…), что руководили другими. А дальше появилась защита в лице любящего и гордящегося нашим театром просвещенного губернатора. Можно себе представить, что меня начнут выпихивать…

Дмитревская Могут не давать деньги на фестиваль.

Бычков Про это я даже сейчас не думаю. Это не мой фестиваль: каким воронежцы захотят его видеть — таков он и будет. Уже сейчас не на самом высоком уровне со мной начинали разговоры: время такое, нужно приглашать больше отечественного, и вообще, надо собрать некий совет, который будет строить программу. Я сказал — пожалуйста, как только будет совет — не будет меня. Так что все это мы обязательно будем проходить. А с другой стороны, вдруг у нас будет преемник Гордеева?.. Я боюсь думать. Жизнь покажет. Но ведь не губернатор приводит к нам зрителей, раскупающих билеты даже на ступеньки, выбирающих не самые простые спектакли. И наш маленький театр по доходам опережает большие, мы зарабатывает столько же, сколько Воронежский театр оперы и балета, который в шесть раз больше, чем мы…

Март 2017 г.