Труппа маленького пражского театра едет в Польшу на фестиваль показать свой спектакль «Карамазовы» в интерьерах старого завода. За репетициями спектакля следит единственный зритель — щуплый мужичок, заводской рабочий. Пока он смотрит на кривляния артистов, пока в соседней аудитории кукла Достоевского впадает в транс в комической сценке, посвященной писателю, пока девушка-менеджер пытается координировать работу фестиваля, а режиссер «Карамазовых» — удержать на репетиции актера, у которого в Праге съемки в рекламе, — ребенок рабочего, игравший на заводе и получивший травму, умирает где-то там, за границами киноспектакля. Обыкновенный человек с его обыкновенным горем смотрит, как «необыкновенные» паяцы играют «необыкновенную» историю Достоевского.

Это фильм «Карамазовы» Петра Зеленки.

Или вот история еще одного обыкновенного героя, грузчика из пражского аэропорта, рядом с которым все становятся немного безумней или просто перестают скрывать свое безумие, словно он своим существованием разрешает им выпустить наружу запрятанное, сдерживаемое, странное. В финале фильма герой посылает себя в подарок возлюбленной в грузовом отсеке самолета, идя тем самым на верную смерть.

Это его же, Петра Зеленки, «Хроники обыкновенного безумия».

А вот обычная, будто бы даже документальная история о том, как лечится от пьянства главный бард маленькой страны, этакий «чешский Высоцкий» Яромир Ногавица и успешно излечивается. Фильм «Год дьявола».

Петр Зеленка — чешский сценарист, кино- и театральный режиссер. Автор художественных текстов, существующих как на стыке театра и кино, так и на стыке нормы и аномалии. Мир сценариев, спектаклей, фильмов Зеленки вывернутый, странный, но странный подспудно, исподволь. Документальное здесь притворяется художественным, а фантастическое — документальным.

Оксана Кушляева Петр, вы поклонник творчества Достоевского?

Петер Зеленка Вовсе нет. «Карамазовы» возникли только потому, что я очень люблю чешскую пьесу, написанную по роману «Братья Карамазовы», и спектакль по этой пьесе, который шел в Дейвицком театре десять лет и который собирались снять. Мне хотелось сохранить этот спектакль для себя, на память. Вот из этого желания и вырос фильм «Карамазовы». Дело в том, что эта пьеса, в отличие от других многочисленных инсценировок, сосредоточена на истории семьи Карамазовых. Все действие разворачивается вокруг фигуры отца — Федора Павловича Карамазова, которого в спектакле играет Иван Троян. В этой пьесе не важны все эти религиозные диспуты Достоевского, там нет монолога Ивана о Великом инквизиторе, но это, пожалуй, единственная версия Карамазовых, где действительно много смешного. А уж папаша Карамазов и Смердяков — это вообще острые, гротескные персонажи. На «Карамазовых» Дейвицкого театра люди постоянно смеялись.

Кушляева Нужно сказать еще, что это единое по структуре динамичное действие, в общем-то, детектив. Убийство Карамазова-старшего происходит в самом начале пьесы. А дальше нам раскручивают историю. Мы как бы расследуем смерть папаши Карамазова.

Зеленка Да, и это тоже. Когда я начал снимать «Карамазовых», думал, что будет меньше самого спектакля, больше сцен жизни вокруг. Но получилось наоборот. Достоевский затягивает, сама история требует ее рассказывать.

Кушляева В вашем фильме зафиксирована одна современная театральная тенденция: фестивали вне театральных пространств, на заводах, фабриках и так далее…

Зеленка Как, наверное, можно понять из фильма — я довольно скептически отношусь к этому тренду.

Кушляева Честно говоря, я увидела в фильме некоторый парадокс. Девушка, менеджер фестиваля, бегающая по фабрике с девизом «Ближе к реальности», персонаж, в общем, карикатурный…

Зеленка Да. Ближе к реальности. В итоге реальность оказывается слишком близко и совсем не так, как планировалось.

Кушляева Но с другой стороны — эта фабрика у вас действительно становится героем фильма, вмешивается в сюжет, а в финале и вовсе кажется настоящим театральным зданием, металлические ворота которого уже совсем освоились с ролью занавеса.

Зеленка Пространство у меня становится участником истории, но это позволяют сделать именно средства кино, театр на фабриках и заводах, мне кажется, так не работает. Только камера и позволяет превратить завод в театр.

Кушляева И в российской и в чешской прессе часто встречается пассаж о том, что в ваших пьесах и фильмах можно наблюдать некий особенный чешский способ смеяться над собой, национальный чешский юмор.

Зеленка Так обо мне пишут, и, да, существует такое понятие, как чешский юмор, но мне кажется — это всего лишь миф. Поляки, например, говорят мне: «Какой удивительный чешский юмор!» Но если вам смешно, если вы этот юмор понимаете, почему же он чешский? Можно сказать, что «Хроники обыкновенного безумия» — это образец чешского юмора, но он не всегда такой. Чеху, например, свойственно смеяться над тем, кто в худшем положении, чем он сам, но об этом говорить не принято.

Кушляева Есть устойчивые мифы о национальном способе шутить и реагировать на шутки, на критику. В России, кажется, сейчас такой период в жизни общества, что обижает, оскорбляет буквально все, вот, например, у нас теперь законодательно запрещено оскорблять чувство верующих, то есть над верующими теперь у нас не смеются. Как реагирует чешский зритель на шутки о нем?

Зеленка Исключая религиозные темы (все-таки Чехия в основном атеистическое государство) и не в такой степени, как в России сейчас, но чешский зритель тоже достаточно обидчив и далеко не всегда готов к сатире.

Кушляева А что обижает зрителя в ваших фильмах?

Зеленка Например, сейчас вышел мой фильм «Застрявшие в Мюнхене» о событиях 1938 года, когда Франция, Англия и Италия, как считают чехи, предали нашу страну. Говорить об этом историческом моменте как-то иначе — значит вызывать волну негодования.

Кушляева Вы знаете, что будет много негодующих, оскорбленных, вас обвинят в переписывании истории, и все равно снимаете?

Зеленка Потому что я считаю, что кино должно разговаривать на сложные темы, доставать из шкафа очень глубоко спрятанные скелеты. Даже несмотря на то, что это вызовет возмущение. Так же как и театр.

Кушляева Есть ли в Чехии такой театр, который «достает скелеты», может быть, документальный, политический?

Зеленка Мне кажется, популярность документального театра говорит о том, что журналистика не выполняет свои функции. Когда нет рефлексии, за которую отвечает журналистика, ее функцию начинает выполнять театр. В Чехии документального театра практически не существует. Правда, это вовсе не означает, что наша пресса на высоте, это тоже совсем не так. Пресса вообще и театральная критика в частности — в Чехии «охранительные». Меня, например, обвиняют в излишней социальности, вернее, в том, что я пишу о маленьких героях, с их маленькими проблемами.

Кушляева Надо же. Вы сейчас как будто цитируете советскую критику, которая так же обвиняла в «мелкотемье» драматурга Александра Володина. Кстати, ваши «Хроники обыкновенного безумия» удивительным образом напоминают фильм «Осенний марафон», снятый по сценарию Володина.

Зеленка Это интересно, но мне, к сожалению, совершенно неизвестен Володин.

Кушляева Может быть, это только кажется, но многие ваши тексты, фильмы, в которых нет прямого протеста, социального или политического, содержат тот внутренний протест, который был в пьесах советских драматургов Володина, Вампилова. Ваши герои эмигрируют от окружающей действительности в свой камерный странный мирок, уходят в добровольные аутсайдеры. Какое-то такое затянувшееся «шестидесятничество». Или вот фильм «Год дьявола», про Яромира Ногавицу. Кажется, что это такой «Высоцкий», переживший свое время.

Зеленка Да, так выглядит, наверное. Ногавице бы очень польстило, если бы он услышал, что его называют Высоцким. И ему, конечно, очень нравится, как он выглядит в этом фильме. Только это неправда. На самом деле Яромир Ногавица не романтический пьяница, а успешный бизнесмен, переиздающий свои альбомы и получающий огромную прибыль. Вас обманула документальная стилистика фильма.

Кушляева Действительно обманула. Тогда скажите: там, в фильме есть момент, когда один из интервьюируемых говорит, что если бы не Яромир Ногавица и не его музыка, он бы уже давно эмигрировал из Чехии. От чего сейчас эмигрируют чехи? И эмигрируют ли?

Зеленка Это все только слова. В Чехии нет сейчас идейных эмигрантов, только экономические. Да и плохие из чехов эмигранты, не то что поляки, которые уезжают, чтобы вернуться победителями. Чехам не свойственно даже создавать диаспоры, поэтому мы будто бы растворяемся в других культурах.

Кушляева Петр, вы так успешно существуете между театром и кино, получив образование сценариста, снимаете, фильмы, ставите спектакли. В нашей стране тоже есть драматурги, ставшие режиссерами своих и не только сценариев. Например, Василий Сигарев и Иван Вырыпаев. Эти драматурги начинали воплощать свои тексты сами, потому что им не нравилось, как это делали другие режиссеры в театре или в кино.

Зеленка Ну, в отличие от меня, Сигарев и Вырыпаев люди изначально театральные. Я же в театральной режиссуре, в общем, любитель. Что касается повода заняться режиссурой у вас в России и в Чехии тоже, не стоит забывать и о финансовой стороне дела. Драматург живет на отчисления от постановок своих пьес, в России, как я знаю, с этим не очень просто. На одном фестивале я разговаривал Сигаревым, и он сказал, что существует в основном за счет иностранных постановок, отчислений из британского и других европейских театров, где его пьесы много идут. Я сам недавно узнал, что в одном любительском театре у вас в Петербурге идет пьеса «Хроники обыкновенного безумия». И только когда мой агент написал театру, что о таком хорошо бы сообщать заранее, они написали: «Здравствуйте, мы играем вашу пьесу вот уже три года».

Кушляева И все-таки драматург берется ставить и экранизировать свои тексты не только по финансовым соображениям, но и потому, что ему не нравится, как это делают другие режиссеры. В итоге, например, Иван Вырыпаев манифестирует главенство текста, его звучания, его исполнения, в противовес театру, где с текстом, с пьесой обращаются свободно.

Зеленка Я стал снимать фильмы именно потому, что, отдавая свой сценарий другим режиссерам, я не всегда был согласен с тем, что выходило в прокат. И да, наверное, в театре мне важнее актер и слово, нежели сильный сценический образ. Меня приглашали ставить спектакль на большой сцене Национального театра в Кракове. Там работали такие режиссеры, как Кристиан Люпа, Гжегож Яжина. И актеры этого театра умеют работать именно в таком театре — театре образа, мизансцены. Наверное, театр, в центре которого слово, им был непривычен, но они меня и пригласили, чтобы попробовать что-то для себя непривычное.

Кушляева То есть для вас тоже важно слово, его звучание, ритм, мелодия?

Зеленка Слово для меня важно, но все-таки не так, как для русских драматургов. Хотя бы потому, что в чешском языке, так уж он устроен, нельзя целиком полагаться на ритм, звучание, мелодику языка: может оказаться, что вы замышляли трагедию, а звучать это будет смешно. Так уж устроен чешский язык, такова его особенность: вы можете вкладывать совершенно иное значения, но когда это зазвучит со сцены — в зале будут смеяться. С этой особенностью чешского умел работать, пожалуй, только Вацлав Гавел. В своих пьесах он всегда учитывал, как это будет звучать при произнесении актерами…

Кушляева Можно последний вопрос? Что такое «обыкновенное безумие»?

Зеленка «Обыкновенное безумие», или «заурядное сумасшествие», как называется театральная пьеса в русском переводе. В вашем языке слишком много слов, которые означают silenstvi, наверное, для русского человека — это действительно очень важные слова. Но «Хроники…» — это всего лишь история про человека, у которого есть одно качество: он своим существованием разрешает остальным проявить их странность, он, получается, некий «исповедник», с которым люди делятся своими причудами.

Кушляева И этот «исповедник» в конце фильма оказывается в грузовом отсеке самолета, который взлетает, то есть кончает с собой?

Зеленка Да, и это хорошо, это совсем не грустно. Просто другого выхода у него нет…

Ноябрь 2016 г.
Переводила Елена КОЛОМИЙЦЕВА