А. Томилов. «Конец Героя». Театр Поколений.
Постановка Данилы Корогодского, режиссеры Артем Томилов и Эберхард Кёлер

Первое, что приходит на ум, когда слышишь название «Конец Героя», — «Смерть героя». Таково название некогда культового произведения Ричарда Олдингтона, написанного в 1929 году по следам событий Первой мировой. Особенность была в следующем: главный герой Джордж Уинтерборн, будучи представителем «потерянного поколения», никаким героем — в традиционном, сверхчеловеческом понимании — не был. Это был никак не мечтающий «о доблестях, о подвигах, о славе» один из миллионов. Выходец из обеспеченной семьи, художник, всю жизнь метавшийся между женой и любовницей, этакий человек-компромисс. Однако такая принципиальная не героичность, антигероичность и делает Уинтерборна столь похожим на нас, простых смертных, тоже предпочитающих время от времени манкировать серьезными ситуациями, прятаться, не выходить на контакт и как-то так вяленько плыть по течению с мыслишкой «авось и пронесет».

Собственно, эта аналогия, возникающая сразу, оказывается достаточно верной, поскольку еще до того, как начнется представление, на сцену выйдет артист Валентин Левицкий и расскажет зрителям: в первой редакции как раз она-то и была — «Смерть героя».

А дальше — почти все как у Олдингтона, только на сто лет старше и без войны: Герой (Артем Томилов), топящий собственную жизнь в болоте опостылевшей повседневности; нелюбимая Жена (Наталия Медведева); сомнительная любовница на работе (Елена Полякова / Дарья Шевелько), которая, помимо связи с Героем, еще имеет интрижку с Боссом (Роман Хузин); богатые друзья (Елена Трифонова и Кристина Комкина), кичащиеся неиссякаемостью финансовых средств, и т. д., и т. п.

С. Мардарь (Режиссер). Фото А. Сухинина

И персонаж Артема Томилова, вечно стекающее со стула, щупленькое, с осевшей осанкой существо, ключевое слово для которого — «рыхлый» (так его периодически характеризуют участники действа), вяло и апатично движется меж ними, позволяя делать с собой практически все что угодно. Это — герой, не способный на бунт, герой смиренный. Даже, собственно, не герой — проекция, кукла. Не случайно уже в самом начале перед нами ставят черную фигуру из картона, с которой потом и будет появляться персонаж Томилова: бумажный солдат на рубежах Бытия.

Е. Трифонова, Р. Хузин в спектакле. Фото А. Сухинина

Постепенно становится ясно: персонаж Томилова — и впрямь некто наподобие марионетки. Это открытие настигает в тот момент, когда Врач (Татьяна Шуклина) констатирует: смертельная болезнь. И тут же появляется Режиссер (Сергей Мардарь), Ассистентка (Татьяна Шуклина), происходит очередной переворот: герой не в смысле субъект, человек, способный на поступок, а скорее — объект, герой чьего-то вымышленного произведения.

И первый вариант: умирающему предлагается исполнить главную роль в кино, где тот должен выступить майором ФСБ, спасающим землю русскую от всевозможных напастей — от коррупционеров до наркобаронов. Вариант второй — спектакль, в котором наш Герой будет взирать на собственную жизнь со стороны, точно один из тех зрителей, что пришли 18 марта в Театр Поколений на спектакль «Конец героя» (как сделала, например, я).

Р. Хузин, Е. Трифонова в спектакле. Фото А. Сухинина

И действительно, все следующее действие исполнитель главной роли Артем Томилов сидит в зрительском кресле в первом ряду, а мы смотрим разные вариации на темы, заявленные в первом действии. Идея иллюзорности всего происходящего, подмены мира реального миром вымышленным. Хотя какой из них оказывается более реальным — непонятно. Например, если в первом варианте, выдающем себя за условную правду, артисты принципиально не соответствовали вверенным им образам: как правило, второстепенных персонажей-мужчин играли женщины, то здесь — обозначающее и обозначаемое равны. Зазора нет. На то и упор.

А. Томилов (Герой), Н. Медведева (Жена). Фото А. Сухинина

В этом спектакле Данилы Корогодского Артем Томилов является одним из режиссеров, автором пьесы, и в главной роли опять же — Артем Томилов. В этом смысле постановка оказывается вписанной в общекультурный мировой контекст. Тема невозможности разграничения пространства жизни и пространства искусства давно и хорошо разработана в кинематографе. Есть «8 1/2» Федерико Феллини, «Презрение» Жана-Люка Годара, «Скромное обаяние буржуазии» Луиса Бунюэля; из последнего — «Быть Джоном Малковичем» Спайка Джонса, «Синекдоха, Нью-Йорк» Чарли Кауфмана, «Молодость» Паоло Соррентино, «Зильс-Мария» Оливье Ассайаса и, наконец, «Бёрдман» Алехандро Гонсалеса Иньярриту. Все эти ленты — так или иначе — предельно размыкают границы искусства: и непонятно уже, кто субъект действия, а кто объект; в какой степени эти истории автобиографичны, а в какой — вымышлены. Вот и здесь мы смотрим постановку «Конец героя», и внезапно, ближе к финалу, всплывает на задворках сознания, что, собственно, и героя-то в первых двух значениях нет. Это не сверхчеловек, как мы поняли ранее, но это и больше, чем просто действующее лицо на сцене, произносящее по чужой указке чужой текст. Нет. Здесь все едино, и даже не надо кричать «Автора! Автора!» — ибо вот он, стоит уже три часа на сцене, сидит перед ней или уходит в ЗТМ, прячась где-то сбоку. Театр без границ, простой живой человек, добровольно объективировавший себя, подвергнувший собственное бытие предельно честному, не лишенному довольно жесткой иронии осмыслению, вылепивший по собственному образу и подобию персонажа, организовавший действие. Если в «Синекдохе…» Кауфмана главный герой так и не смог поставить свой спектакль, не будучи способным остановиться на одной конкретной идее, то в более раннем сценарии того же Кауфмана «Быть Джоном Малковичем» условный процесс того, что может происходить у артиста в голове в любой момент его жизни, был показан наглядно. Вот и здесь: если кто-то хочет узнать, что значит «Быть Артемом Томиловым», — милости просим.

20 марта 2017 года