Э. Люсье. «Я сижу в комнате». театр post.
Режиссер Дмитрий Волкострелов

Спектакль «Я сижу в комнате» Д. Волкострелова и Д. Власика поставлен по одноименному тексту Э. Люсье, радикального композитора ХХ века, ученика Д. Кейджа. Существует много записей, на которых и сам Люсье, и его последователи читают и снова и снова перезаписывают этот известный текст, выявляя таким образом акустические свойства помещения.

Переводя музыкальный эксперимент на язык театрального искусства, Дмитрий Волкострелов начинает с того, что подчеркивает непосредственную связь сценического действия с музыкой: пространство обустроено как место для оркестра — в помещении установлены тридцать два подсвеченных пюпитра со стульями. Приготовлены «ноты» с порядковым номером и репликой. Заняв любое место, зритель единовременно совершает два действия: становится частью оркестра, то есть из наблюдателя переходит в разряд субъекта театра, и выбирает свою реплику — свою роль, свой инструмент, при помощи которого будет создано единое музыкальное произведение.

Сцена из спектакля. Фото A. Blur

Все это время на огороженном помосте, окутанном многочисленными проводами, перед «музыкантами», словно дирижер, а точнее, в связи с массивными бобинными магнитофонами, установленными на столах, словно ди-джей, находится артист. В программке написано, что возможны две версии спектакля: «мужская» и «женская». В первом случае место дирижера занимает Иван Николаев, во втором — Алена Старостина.

Текст Э. Люсье одновременно является и описанием композиции, и процессом ее создания: «Я сижу в комнате, той же, где сейчас находитесь вы. Я записываю звук своего голоса и собираюсь проигрывать его снова и снова, пока резонирующие внутри комнаты звуковые частоты не преумножат себя настолько, что любое подобие моей речи, за исключением, может быть, ритма, не окажется уничтоженным. То, что вы в результате услышите, это резонирующие внутри комнаты частоты, выявленные речью. Для меня это не столько демонстрация физического явления, сколько способ сгладить возможную неравномерность моей речи». В тексте заложено множество двойственностей, которые Дмитрию Волкострелову удалось сделать зримыми, а сделав их видимыми, показать и единство этих двойственностей.

И. Николаев в спектакле. Фото A. Blur

Черный и белый цвета костюмов, неуловимо напоминающих форменную одежду сферы обслуживания, работают на это: кажущееся противопоставление в итоге оборачивается единством. Артист в черном (Д. Волкострелов), отражающем все остальные цвета, который находился в зале и записывал звуки сложившегося оркестра, исполняет функцию сохранения наших звуковых индивидуальностей. А. Старостина одета в белое, тот самый цвет, который поглощает весь спектр радуги, растворяет их в соединении, давая в сумме белизну солнечного света. Оба делают одно и то же. «Человек записывающий». Homo recording. Человек XXI века. Тот, кто, записав мой голос, сохранит его во времени.

Но когда ди-джей, дирижер, тот, кто стоит перед оркестром и творит что-то при помощи магнитофонов на наших глазах, начинает проигрывать запись, выявляется глубокое и неуловимое ранее противоречие: сохранив мой голос во времени, его перенесли в другое пространство. Мой голос словно вынули из меня, отделили, между нами появилось расстояние, голос зажил отдельной жизнью — теперь он стал действующим лицом этого спектакля. Трансформируясь из записи в запись, стираясь, растворяясь в акустических особенностях помещения, он «на глазах» становился частью пространства, а в более крупном масштабе — космоса.

Сцена из спектакля. Фото A. Blur

Взяв за основу опыт Люсье, Волкострелов и Власик не только разделяют текст, создавая таким образом коллективное произведение, не только изучают способы воздействия театра на зрителей, раздав им реплики и вовлекая их в со-творчество в буквальном смысле, они параллельно усугубляют этот опыт еще одним. В течение всех тридцати двух повторов камера, установленная над магнитофоном, транслирует на экраны процесс записи. Движение бобины, перемотку магнитофонной ленты — механизм, безмолвно и необратимо движущийся по кругу. «Снимать запись» — действие столь же странное, как, например, записывать, как человек пишет. Этот тавтологический прием расширяет понимание рекурсивных процессов, происходящих при нашем участии.

А. Старостина в спектакле. Фото A. Blur

Трудно обнаружить границы метафоричности этого спектакля. Здесь можно увидеть проблему художника и его творения — как, будучи отделенным от автора, произведение искусства меняет свои очертания и растворяется в особенностях среды. И вопрос предопределенности — реплика, которая досталась тебе, ты ли ее выбрал? И влияет ли этот выбор на конечный исход? На примере одного из зрителей, не разобравшегося в задаче и произнесшего что-то свое, можно уверенно говорить — неважно, следуешь ли ты инструкции или нет, в конечном счете твоя «неправильная» реплика так же растворится, слившись с другими голосами в единую неразличимую музыку космоса. Наблюдая, как одна за другой гаснут лампочки, освещавшие «партитуру» нашего небольшого пути в этом странном мире, я чувствовала себя частью вселенной, в которой всему, даже звездам, приходит черед гаснуть. Традиционное для творчества режиссера разложение спектакля (а в данном случае — и зрителя-участника) на элементы в конечном счете приводит к космическому обретению себя как части мироздания.

Март 2017 г.