«Персона». Пьеса Е. Казачкова по мотивам фильма И. Бергмана. «Гоголь-центр».
Режиссер Лера Суркова, художник Екатерина Щеглова

Спектакль Леры Сурковой, основанный на сценарии Ингмара Бергмана, весь построен на крупных планах — хотя, конечно, у театра другие возможности, нежели у кино. Здесь глаз зрителя охватывает фигуру целиком, и если малоподвижная камера оператора Свена Нюквиста фиксировала крупным планом глаза, губы, брови Биби Андерсон и Лив Ульман, то здесь, всматриваясь в каменное лицо Юлии Ауг, мы следим еще и за отчаянным движением ее рук, раздирающих тугой капрон колготок.

Кажется, что авторы спектакля посчитали необходимым внести некоторые поправки, свериться с днем сегодняшним, с нынешними настроениями и веяниями в искусстве: того густого юнгианства в «Персоне» Леры Сурковой не наблюдается. По крайней мере до финала конфликт спектакля лежит в плоскости внешней, и зрительское внимание приковано к открытому с самого начала противостоянию юной медсестры и знаменитой пациентки. В пьесе Евгения Казачкова, уводящей от плотного экзистенциализма Бергмана в четко проявленную сюжетность, каждая из героинь (здесь главврач клиники, лицо в фильме эпизодическое, — полноценный участник событий) выражает и защищает свое мировоззрение, свою жизненную позицию, а спектакль решен в жанре диспута.

Намек на то, что эта история все же не очень реальна и происходит, скорее, в области сознания, дан в визуальном образе спектакля (художник Екатерина Щеглова): в кино совместная жизнь двух женщин протекает на фоне строгого морского пейзажа с набегающей волной, с трепыханием листвы, с пылящимися придорожными камнями, а сцена малого зала «Гоголь-центра» похожа на лабораторию. Здесь очень стерильно и очень пусто, отдельные предметы лишь маркируют место действия: кровать и колышущиеся занавески — больничная палата, пара плоских, раскрашенных черным картонок — камни, отсылающие к природе, к пригороду. Условность пространства усилена и световым решением (художник по свету Лена Перельман) — все здесь синее или цвета фуксии, неуютное, не согретое. Эта лабораторность подчеркнута еще и отсутствием внешних сношений — если в фильме появлялся супруг актрисы, а сама она вздрагивала от прикосновений реальности, сжималась в углу, прячась от телевизионного репортажа о протестах и самосожжениях, то спектакль помещен в вакуум.

Ю. Ауг (Актриса). Фото И. Полярной

Героиня Юлии Ауг, актриса, попавшая в клинику после поразившего ее прямо на сцене молчания, сидит на кровати. Чуть наклонилась вперед, руки на коленях, лицо полно решимости. В фильме Элизабет Фоглер в исполнении Лив Ульман могла позволить себе улыбку или безмятежную отрешенность — здесь же кажется, что актриса участвует в происходящем каждую секунду, что внутри у нее — настоящий невыразимый ад. Неспешной философичности и некоторой мистичности Бергмана «Гоголь-центр» противопоставляет аскетичную экспрессивность, растущее ожидание выплеска и катастрофы. Героиня Марии Селезневой, юная медсестра, девочка-отличница в строгой юбке и непритязательном свитерке, входит в палату, как в клетку с опасными зверями, — она готова не только к защите, но и к нападению. Покачивается на цыпочках, ищет первую фразу для разговора. Весь спектакль она будет осаждать эту крепость, неумело и с неловкой решимостью прибегая то к одной, то к другой тактике: будет вежливой и милой, будет преданной фанаткой и любознательной леди, будет агрессивным подростком, громящим буржуазную благопристойность, хитрой и хищной женщиной и настоящей мучительницей, третирующей свою клиентку. В том, как она проговаривает свои новые роли, будут неопытность и комизм — например, с остервенением и злобой бросит она невозмутимой актрисе: «Потому что ты — добрая!» Но метаморфоза, которая случится с ней, будет видна: замедлившиеся движения сделают эту простушку похожей на богемную женщину в черных стильных одеждах.

Театр, лишенный кинематографических средств, иллюстрирует сближение двух женщин в первую очередь визуально. То взаимное растворение друг в друге, которое испытывали героини Ульман и Андерсон, здесь заменено сближением человеческим с легким эротическим флером. За некоторые личностные смещения отвечает еще и врач, иногда адресующая свои фразы, явно обращенные к актрисе, — к медсестре и наоборот.

Лишь к финалу спектакль позволяет себе фрейдистский намек на множественность личностей в одном человеке. Кажется, что молчащая актриса дробится, расщепляется на сущности, на голоса, на этих окруживших ее многословных дискутирующих женщин, и каждая — борется за нее, за ее голову и мысли. Здесь, в отличие от фильма, многое проговорено, и суть глобального спора, свойственного внутренней жизни любого мыслящего существа, — в том, чем же определяется, чем исчерпывается уникальность каждого человека. Если пожилая начальница настаивает на том, что человек — продукт исключительно социальный, сумма тех вложений, которые сделали родители, школа, окружение, то медсестра, разгадав молчание своей пациентки, как будто бы присоединяется к ее цели — услышать себя, найти себя настоящую: не актрису, приносящую людям пользу, впечатления, а человека, своеобразного по природе. Кульминация — несколько десятков секунд тишины: три актрисы просто смотрят в зал, а зрители на них, и это вслушивание — в мир, в себя, друг в друга — и страшное, и заманчивое.

М. Селезнева (Медсестра), Ю. Ауг (Актриса). Фото И. Полярной

У «Персоны» в «Гоголь-центре» есть и еще один сюжет, театральный: сам факт, что в спектакле задействованы актрисы трех поколений — Ольга Науменко, Юлия Ауг, Мария Селезнева — обращает на себя внимание. Спектакль начинается с монолога Клитемнестры в исполнении Ольги Науменко, в финале слова Софокла повторяет эхом каждая из женщин. Сам текст пьесы полон иронии по отношению к обывательскому восприятию театра: медсестра включает радио, там фрагмент старого спектакля «Гроза», героиня Селезневой с пиететом в голосе спрашивает: «Это современный театр, да?» Начальница с железной уверенностью говорит о воспитательной силе искусства, о дидактике и норме, молодая — подхватывает, только актриса молчит, насмешливо и с остервенением. И если в фильме Бергмана профессия героини работала на общую тему, на тему расщепления, поглощения, взаимопроникновения масок, то в спектакле проблематика жизни в искусстве становится одной из основных сюжетных линий. Фильм не давал ответов, и отъезд Элизабет с заповедного побережья не ставил безапелляционной точки. Здесь же финальный титр сообщает о том, что актриса вернулась на сцену.

Если история, рассказанная Бергманом, — драма состояний, то спектакль «Гоголь-центра» — история пути и преодоления.

Анна БАНАСЮКЕВИЧ
Февраль 2017 г.