ПЛАМЯ «КОЛЯДА-PLAYS»

Когда мы вышли из Театра кукол с последнего фестивального спектакля, облако дыма простиралось над центром города. Через минуту осознали, что горит где-то прямо в районе «Коляда-Театра». Это, как скоро выяснилось, была сельхозакадемия, здание которой отделено от театра узкой улочкой. Сгорели учебные ведомости, приготовленные для вручения дипломы (назавтра у ребят был выпускной бал), но, слава Богу, и всё. Никаких человеческих и материальных потерь не случилось. Однако стало окончательно ясно, что находиться вблизи «Коляда-Театра», особенно в дни фестиваля, небезопасно. Сила энергетического заряда, аккумулирующегося там, зашкаливает, и последствия в виде природных/социальных катаклизмов непредсказуемы.

Фестиваль «Коляда-plays» в этом году четвертый по счету. Первый был морозным декабрем 1994-го, а остальные жаркими (всегда в эти дни!) июнями последних трех лет. Он вырос из драматургического конкурса «Евразия», его участниками могут стать только спектакли, поставленные по пьесам либо конкурсантов, либо Коляды, либо его учеников, и марафон читок лучших «евразийских» пьес колядовскими актерами и студентами, перемежаемый вручением наград победителям, оказывается едва ли не центральным его событием.

Это то, что касается фактологической стороны. А теперь — где мне взять такую песню, чтобы выразить главное? Впрочем, нет, пожалуй, рано петь — еще немного фактов. Фестиваль пятидневный (25–29 июня в этом году), но последний день — всегда выезд автобусами в Логиново, где у Коляды небольшая изба с вместительным двором. Это называется летним театром, где читки новых пьес разбавлены получасовыми антрактами с шашлыками, вином, валянием на траве участников и гостей. За четыре фестивальных дня было показано 25 спектаклей — из Верхней Салды (Свердловская обл.), Екатеринбурга, Перми, Омска, Орска, Москвы, Новосибирска, Пензы, Лысьвы, Кургана, Кишинева, Бишкека, Лодзи (Польша), и каждый спектакль был на следующее утро разобран группой екатеринбургских (плюс москвичка Ольга Галахова, заменившая в этом году бессменного до того Павла Руднева) критиков, постоянно работающей на фестивале. Оff-программа, кроме читок, включала в себя встречи с драматургами (начиная с самых «зеленых» и кончая такими, как Сигарев, Богаев, Пулинович, сам Коляда), фильмы и видеоспектакли по их пьесам, фильмы, сделанные ими самими или актерами Коляды, ну и самое, наверное, волнующее — ежевечерние, а точнее, ночные актерские клубы. Перед последним спектаклем (он начинался обычно в 21:30) уже несли огромные куски сырой говядины, устанавливались котлы и еще какие-то приспособления, и на живом огне, прямо здесь же, у театра, в зеленых кущах улицы Тургенева, готовились то плов, то бешбармак вкусноты, надо заметить, необычайной. Легкое сухое вино, теплые почти белые уральские ночи, близкие друг другу люди вокруг — это ли не счастье?

Вот здесь я и подхожу к самому, наверное, главному. На «Коляда-plays» бывают замечательные спектакли, бывают средние, бывают даже и ниже средних (по крайней мере так было в прошлые годы, в этом — художественный уровень фестиваля в целом отчетливо повысился), но не спектакли как отдельные единицы оказываются здесь определяющими. Фестиваль стоит на трех китах:

— титаническая личность Николая Коляды;

— сквозная идея, объединяющая творчество всех участников: драматургов, режиссеров, актеров, а часто и зрителей (зритель у фестиваля, так же, как и у «Коляда-Театра», давно свой);

— атмосфера, где энергетические потоки, идущие от разных театральных субъектов, аккумулируются в единый сгусток, который и порождает пожары в душах, а иногда, как упоминалось, и в «рядом расположенных» зданиях.

Про личность Коляды написано, сказано, снято много. Про атмосферу по-настоящему не расскажешь, ее надо кожей чувствовать. Постараюсь на примере двух-трех наиболее репрезентативных из увиденных мной фестивальных спектаклей (сам «Коляда-Театр» «шел», как всегда, вне программы, ночами по преимуществу) прояснить идею.

Выборка просматриваемых спектаклей здесь всегда случайна, т. к. в параллель идут обычно по два-три, а то и четыре показа. Так, ни разу мне не удалось увидеть «Гран-при» (в этом году его взял курганский драмтеатр за «Леди Макбет…» Лескова в инсценировке Ярославы Пулинович, режиссер Анна Бабанова), но и бог, как говорится, с ним. Премии, конечно, радость, но значение их условно. По крайней мере на этом фестивале.

Что здесь безусловно, так это — идейная позиция. Отважусь утверждать, что «Коляда-plays» — фестиваль политический. Слово «политика» употребляю в современном широком значении, не как особую общественную сферу, наряду с искусством, наукой, религией, экономикой, а как пронизывающее все эти сферы напряжение борьбы за производство, воспроизводство или переопределение значений, смыслов и ценностей различных социальных групп. Ведь сегодня уже очевидно, что «Коляда-plays», «Коляда-Театр», «Коляда»-ученики, актеры, зрители — это субкультура, отстаивающая интересы и ценности определенного социального слоя. Василий Сигарев в одном интервью четко определил состав этой группы, заявив: «мы — быдло». И фестиваль, о котором речь, — это яркая манифестация культуры (значений, смыслов и ценностей) тех представителей человечества, от которых мы, люди, обычно заполняющие театральные, концертные, выставочные залы, с пренебрежением отворачиваемся. Они нам неинтересны, они для нас слишком примитивны, грубы, опасны, они, что называется, «плохо пахнут». А здесь — репрезентация их образа мира, их взгляд, их понимание жизни, их отношение к нам, представителям культурного мейнстрима. В лучших спектаклях этот образ и взгляд оказывается мощным орудием критики наших абсолютных ценностей, таких, к примеру, как образование, социальное положение, хорошее воспитание, материальная устроенность, карьерный рост и т. п. Но главной мишенью становится все же сама наша позиция «сверху», взгляд «свысока», позиционирование себя в сферах «высокого», «духовного», «истинного», «культурного».

Из виденных мной спектаклей отчетливей и художественно убедительней позиция таких новых отверженных была выражена в спектаклях молодежных театров из Молдовы и Вологды. В сигаревских «Божьих коровках» кишиневского театра «С улицы Роз» она проступает прежде всего в том скрупулезном внимании, интересе, даже нежности, с которыми молодые актеры относятся к своим персонажам, живущим на самом краю — города, цивилизации, жизни (дальше — только заброшенное кладбище, запустение, смерть). Неприкаянный Димка, торгующий железными надгробиями (Дмитрий Савельев), дурища Лерка, отчаянно верящая в красивый конвертик из шикарного магазина с тысячедолларовым выигрышем (Ольга Софрикова), трясущийся от пере/недодозировки Славик (Алексей Чужов), не просыхающий от пьянства Кулек, Димкин отец (Александр Петров) — в такой мир, грязный, замусоренный, где даже обычные двери напоминают скорее могильные кресты (сценография О. Бельдий), погружает нас постановщик (он же руководитель театра) Юрий Хармелин.

Сила спектакля в сопряжении тонкого, подробного психологизма, который позволяет увидеть героев объемно, изнутри, с их болью, логикой жизни, — и того, что принято именовать «яркой театральностью». Актерские работы, не побоюсь сказать, виртуозны, каждая — как тщательно отшлифованный бриллиант (Ю. Хармелин, как выяснилось, воспитывает своих актеров сначала 12 лет в лицее и только затем на театральном факультете Славянского университета). И это, конечно, главный аргумент театра в пользу «правды» этих людей, их чистоты, искренности, безыскусности понимания добра и зла, справедливости, дружбы, предательства. Проявляется же их «правда» не в словопрениях, как бывает у интеллигентов, а в непредсказуемых жизненных коллизиях, где они сталкиваются с людьми другой группы крови. Таких в спектакле двое. Один — холеный скупщик краденой жести Аркадий (Василий Павленко), типичный новорусский буржуа, с хищным цинизмом которого сразу все понятно. Вторая — Юля, «наша» девочка, типичная студентка из большого города, дочка декана, ухоженная, воспитанная, с правильной речью, стихами и английским в запасе (Арина Ревнивых). И именно она окажется самым жестоким, развращенным, подлым человеком, для которого мир этих людей — не более чем зоопарк для развлечений.

Острое, жалящее сострадание и вина — вот чувства, с которыми уходишь со спектакля, не считая, конечно, эстетической радости от настоящего театра (Юрий Хармелин получил премию за лучшую режиссуру).

Еще отчетливей, может быть, кульбит привычной иерархии ценностей проявляется в вологодской «Наташиной мечте» Ярославы Пулинович. Перевидав к тому времени в разных театрах не одну «мечту», я только здесь отчетливо осознала, на каком суде происходит действие первой части пьесы (режиссер-педагог Августа Кленчина). Место действия — монолога детдомовки, рассказывающей об убийстве ни в чем, собственно, неповинной девушки, — всегда озадачивало. Не может пятнадцатилетний подросток из неблагополучной среды так свободно изъясняться на судебном заседании, да еще на темы своих любовных страстей. Алена Данченко заставляет понять, что судьи — это мы, любители театра, поэзии, музыки, для которых полумычащие, курящие, матерящиеся детдомовские девочки- подростки с ядовито-перламутровыми заколками в волосах — тот же зверинец. А этот зверек принуждает нас услышать, осознать, почувствовать свою логику чувств, свою правоту, даже свое право на преступление норм нашего мира, т. к. эти нормы не берут в расчет ее жизнь, ее право на счастье и мечты (Алена Данченко награждена за лучшую роль).

Попутно — одно сравнение: если вологодская Наташа боролась с нами за свое понимание жизни «в чистом поле», т. е. сидя в пустой коробке малой сцены кукольного театра, и ни одного звука, ни одного режиссерского приема не было дано ей в помощь, то героиня одноименного спектакля из московского Центра Казанцева и Рощина была совсем в иной ситуации. Сначала зрителей долго спускали в бойлерную того же театра, водили по узким темным проходам с разной величины трубами, вентилями, счетчиками, при этом в глубинах загадочно сверкал красный фонарь, регулярно выходил молодой человек с гитарой и играл что-то похожее на музыку, неожиданно появлялась молчаливая проститутка в красных сапогах и так же неожиданно исчезала, наконец, взятые «напрокат» из «Коляда-Театра» актеры (Олег Ягодин и Сергей Ровин) поили зрителей водкой и предлагали разгадать кроссворд (постановщик спектакля Георг Жено). А среди всего этого нагромождения в непосредственной от нас близости бегала хрупкая, нервно-экзальтированная Наташа Анастасии Прониной, очень напоминающая профессорскую дочку (которая только что научилась материться и потому практикует это особенно часто и неуместно), и рассказывала небылицы о жизни в детдоме.

Вторую часть пьесы москвичи опустили, вологжане — играют. Но, на мой взгляд, идут не совсем верным путем. Наташа этой части — девочка из хорошей семьи с мамой-психологом и папой-преподавателем вуза. Помню, на последнем «Реальном театре» был спектакль Саратовского ТЮЗа (режиссер Дмитрий Егоров), где эта блестящая во всех отношениях девочка (Ольга Лисенко), идеальное воплощение ожиданий и конвенций «нашего» круга, в финале оказывалась жалким, нравственно и психологически исковерканным существом. Спектакль был настоящим приговором не столько детям, сколько нам, нашему пониманию «нормальных ценностей» жизни. Вологодские авторы пожалели вторую Наташу, смягчили финал, попытались оправдать и ее отвратительные поступки, суждения, взгляды. Но материал пьесы не дает для этого оснований, потому — вторая часть идейно провисает, и это сказывается на художественном результате.

Хотя, повторюсь, для этого фестиваля — художественность и не является, может быть, высшей ценностью. Здесь искренность дороже мастерства, добро выше красоты, жизнь важнее искусства. Поэтому, например, очень средний в эстетическом отношении спектакль из Киргизии «Всеобъемлющее» (режиссер Нелли Плешакова) вызывал больше теплых чувств, чем мастеровитая «Курица» пермяков (режиссер Сергей Федотов). Оба спектакля по пьесам Коляды, и оба — про провинциальных актеров, но если замечательные артисты театра «У моста» показывали, прежде всего, свое искусство, то бишкекские исполнительницы отчаянно боролись за понимание зрительным залом жизненной драмы своих престарелых героинь (премия за лучшую роль — Зинаида Петренко).

«Коляда-plays» сфокусирован не столько на театральной игре в жизнь, сколько на самой жизни в ее театрально-игровой стихии. (Может быть, кстати, этой страстью к игровой стихии объясняется непонятный для меня успех — премия за лучший актерский ансамбль спектаклю омской студии А. Гончарука по «Я не вернусь» Пулинович: когда трагическая, в общем, история двух девочек была вдруг по-детски весело — с нелепыми париками, переодеваниями, ди-джеевскими песенками про Коляду, хип-хоповскими танцами — представлена на сцене режиссером Анной Бабановой). И, как в жизни, здесь нет однозначно выстроенной иерархии, т. е. непонятно, что на самом деле важнее — спектакли или читки, основная программа — или off, ночной трёп за бешбармаком — или утренние выступления на труппе. Даже абсолютный центр — Николай Коляда — не локализован здесь. Неряшливый и стильный, измотанный и счастливый, он мелькает повсюду, умудряется быть на всех площадках одновременно, где зажигая, а где подбрасывая топливо в и без того бушующее фестивальное пламя.

Июль 2010 г.