«ТАК-ТО ДА»

«Так-то да…» — говорят в Кирове.

Причем кировчане уверены, что так говорят еще где-то. В смысле — что так вообще все говорят. Несколько моих знакомых-аборигенов искренне удивились, когда я открыл им глаза на эксклюзивность этого выражения.

Так-то да. Я теперь активно пользуюсь этим оборотом, и, ей-богу, это лучший подгон последнего времени. «В общем-то, конечно, да… но… если подумать… при определенных условиях…». Феноменальная релевантность! Что может быть лучше в наше смутное время, чем заменить «да» на «так-то да»?

— Ты меня любишь?

— Так-то да…

***

Город Киров — это машина времени в один конец. Выходя на вокзале, я неизменно опрокидываюсь лет на двадцать пять назад. Знаете, бывают города, уносящие и на двести, и на триста лет в глубину, — но это чувство однозначно приятное. Можно совершенно безопасно пропутешествовать во времена Чехова, Пушкина, Андрея Рублева, а то и Мартина Лютера с Чосером — если повезло выбраться в Европу. И только перемещение в недалекий «совок» щекочет нервы нехорошим холодком. Ты попадаешь не столько в исторический антураж, сколько в аутентичное законсервированное время. Где встречаешься с позабытыми терминами вроде «завоз» и трагическим производным от него — «не завезли». Где транспорт прекращает работу в 21.00, а в музее-квартире А. С. Грина компьютер считывает информацию только с 3,5-дюймовой дискеты.

Верстовой столб. Фото из архива автора

Если задуматься о том, какой товар сейчас в наибольшем дефиците в Кирове, то им окажется, наверное, самосознание вятичей. Оно и понятно: недобровольное поселение имперских диссидентов, польской смуты, в конце концов, эвакуированных ленинградцев заразило жителей этого города, даже самых что ни на есть коренных, тоской по далеким берегам. Положим, что тоска эта в крови у всех россиян, не только у вятских. Но такой святой уверенности, что состояться можно где угодно, только не здесь, я не встречал еще ни в одном областном центре.

Впору хитро прищуриться и спросить, поглаживая карламарксову бороду: бытие определяет сознание или все-таки наоборот? И хотя миф о Кировской области как о «депрессивном регионе» уже распространен по России, но так ли гнетуще «депрессивны» обстоятельства здешней жизни? Неужели нет в этом тихом уголке ничего увлекательного, поразительного? Неужели хуже (если верить статистике) только в Иваново?..

Да что вы, конечно же нет.

Киров — уютный, доброжелательный город с огромным количеством зелени летом и сугробов зимой. Здесь никогда не бывает пронизывающего ветра, как в Питере, и пробок, как в Москве. Здесь дети дошкольного возраста спокойно болтаются по дворам без присмотра родителей. Ну и что из того, что сюда ссылали?

Давно пора из «места ссылки» сделать бренд. «К нам ссылали всю Европу» — пожалуй, это предмет гордости, а не стеснения. Жду не дождусь, когда биллборды с этим слоганом появятся на Октябрьском проспекте. Я обращался с инициативой в городскую Администрацию накануне 635-летия, но поддержки почему-то не нашел.

Другой бренд, по своей эстетической и метафизической мощи перекрывающий даже дымковскую игрушку, — Циолковский. Следующий баннер на Октябрьском должен гласить: «Из Вятки — к звездам!». Гриновский маршрут Слободской—Феодосия меркнет перед дистанцией, заданной Константином Эдуардовичем. Ведь и в самом деле дорога к звездам начиналась отсюда. Космонавт Виктор Савиных, дважды Герой Советского Союза, подтвердит.

Современная молодежь жалуется: скука, дичь, пустота. Среда заела. Никому не нужны прекрасные порывы. Но только Александр Сергеевич — большой дока в ссыльном деле — все лучшее сделал именно в ссылке. Как известно, он ни разу не был за границей, что ничуть не помешало ему стать гражданином мира. Находясь единовременно в одном и том же Болдино, Пушкин и его соседи жили в разных Вселенных.

Так, может, тишина и разреженность воздуха и есть то дорогое, что ни за какие деньги не купишь в Москве? Ведь только в тишине можно задрать голову и подумать о звездах. Кстати, ни в Москве, ни в Петербурге звездного неба не видать. Смог.

***

Меня всегда влекло из Петербурга четкое ощущение, что Россия находится «не здесь». Что Петербург — не Россия. Вроде бы, являясь культурной столицей, Петербург должен воплощать в себе все русское. На деле получается наоборот. Жить в окружении статуй и колоннад, среди многоголосья иностранной речи, среди россыпи афиш, зовущих на сотни культурных мероприятий ежедневно, — да, жить в окружении всего этого для остальной, не столичной России скорее противоестественно.

В одной статье прочитал, что в России между столицей и провинцией «цивилизационная пропасть». Захватило дух.

Вятка оказалась для меня квинтэссенцией русской провинции, ее абсолютным воплощением.

Что же такое провинция? Это место, лишенное центра, основания собственного бытия, центр его вынесен куда-то прочь, за пределы.

Елена Ковальская, редактор московской «Афиши», когда мы обсуждали совместный летний проект в Вятке, подметила, что если человек отправляется в Турцию, то это называется «турпоездка», а если на Урал — «экспедиция». В Москве так и говорят: «поедем в экспедицию в Екатеринбург», даже если речь идет исключительно о прогулках по центру города. Потому что если поездка в Анталию — это путешествие в чужую страну, то поездка в Екатеринбург — в чужой мир.

Провинция — это периферия всего, она внутренне отчуждена от любого внешнего культурного явления. Все, что произошло, — произошло где-то там. И что бы там ни произошло — оно не является прецедентом для провинциальной культурной среды.

Лично мне с этим феноменом приходится сталкиваться ежедневно. Мой практический опыт и культурный багаж не являются аргументами даже для ближайших коллег. Потому что в Вятке, как известно, «свои порядки».

Подходит ко мне очень серьезная зрительница, заслуженный педагог, вообще внушительная персона, и говорит: «Мне все нравится в вашем „Дубровском“, но почему же Пушкин у Вас радио слушает? Во времена Пушкина не было транзисторов! Зачем Вы сбиваете с толку школьников?» Я терпеливо объясняю, что со времен раннего Возрождения было принято изображать сколь угодно архаичные сюжеты в современном художнику антураже. Привожу в пример Рембрандта, у которого святой Иосиф держит на столе печатную Библию, а Данаю прикрывает служанка, одетая явно не древнегреческой старушкой. Это вроде как доходчивее для аудитории. Зачем шестиклассникам историзм, говорю я, пусть лучше увидят, что Пушкин — умный мужик, который неплохо разбирается в музыке и вообще за новостями из своей ссылки следит. «Ага, — понимающе кивает учительница. — Но ведь радио-то в XIX веке еще не изобрели!» Другая учительница, помоложе, более продвинута и толерантна: «Я понимаю, это авторский взгляд, очень интересно. Но Вы не могли бы иногда делать не только спектакли с авторским взглядом, но и так, как написано?»

***

В Художественном музее имени братьев Васнецовых открылась великолепная выставка офортов Эдгара Дега. Импрессионисты пришли на Вятку — что может быть замечательнее! Не тут-то было. Оказывается, попасть на выставку могут только те, кому исполнилось 18 лет. Вот беда: объектом пристрастного наблюдения художника стали проститутки Монмартра. Вятку охватил ужас художественной наготы, а откуда-то из позабытой совковой глубины пахнуло истеричным асисяевским «НИЗЗЗЗЗЯ!». Не уголовным «запрещается», не административным «категорически», а самым настоящим идеологическим «нельзя». Почему же нельзя? Из-за голых торсов и разбросанных женских ног? Вероятно, существует в нас такой специальный запрещающий ген. Он дает тому, кто «наверху», ощущение власти лишь в том случае, если он оттуда «сверху» что-то безнаказанно и немотивированно запрещает. Абсолютный запрет равно абсолютная власть. И, естественно, детям запрещают именно Дега, а не группу «ВиаГра», потому что запрет импрессионистов не повлечет за собой ничего. По большому счету, подросткам не очень-то и хотелось. Они лучше «Ранеток» по телику посмотрят. А нам, запретившим, приятно.

Ей-богу, лучше бы запретили рекламу в стихах. Вот где пошлость-то.

Недавно с женой ехали в пазике, наблюдали сцену: рядом с нами уютно устроились две девочки с длинными крашеными челками и, положив на колени плоскую сумку, тихо играли в карты. Кондуктор получила с нас деньги за билеты и, заметив девочек, распорядилась: «Так, девочки, убираем, в автобусе нельзя в карты». Мы с женой одновременно повернулись друг к другу: почему? Но девочки безропотно убрали карты и следующую часть пути проделали, глазея в окно. Я же почувствовал острое желание поиграть в карты. Или, как минимум, почитать права пассажиров.

***

Провинция — место, где ты сам должен выбрать охват территории, в контексте которой будешь жить. Формулы «я живу в Кирово-Чепецке», «я живу в провинции», «я живу в России», «я живу на Земле» на самом деле равны. Какая из них окажется фиксацией реального положения дел — выбор за человеком.

То же самое касается времени: не важно, живу ли я в «период кризиса», «эпоху пост-постмодерна» или просто «накануне Апокалипсиса». Как только я понимаю, что в список моих соседей и современников попадают эстонский композитор Арво Пярт, греческий кинорежиссер Тео Ангелопулос, норвежский писатель Эрленд Лу, итальянский философ Умберто Эко, чешский хореограф Иржи Килиан, петербургский контрабасист Владимир Волков, мне сразу становится интересно жить и работать. Ну а то, что у меня невелик шанс столкнуться с ними на лестничной площадке, — настолько мелкий аргумент, что я отказываюсь принимать его в расчет.

***

Провинциальная бытийная установка порождает свои уникальные мифы — скажем, миф о «предельной реализации». Практически каждого россиянина (и уж точно каждого кировчанина) уверили: для того чтобы состояться как профессионалу и как человеку, необходимы особые социальные условия. Отсюда рождается миф номер один — «оставаясь в провинции, состояться на сто процентов нельзя». Вряд ли среднестатистический кировчанин, покидающий Киров в поисках лучшей доли, четко представляет, что ему необходимо для самореализации. Он знает лишь одно — «в Кирове ничего нет». А с этим трудно спорить. Если речь идет об особых условиях полноты бытия, то их тут нет. Обратная сторона этого же мифа — представление о том, что любое культурное явление состоялось лишь тогда, когда оно было признано и апробировано в Москве. Миф номер два — «состояться на сто процентов можно лишь в Москве (Петербурге)». Москве делегированы функции некой инициационной цитадели, высшей инстанции, которая посвящает профессионалов в мастеров высшей квалификации. Особенно остро этот миф ощущается в исполнительском искусстве: если ты не выступаешь в Москве, значит, с тобою что-то не так.

***

В Кирове я узнал новое ругательное слово — ПОЗИТИВ. «Позитива хочется». В первый же раз, услышав это выражение, я почуял неладное. Я не мог внятно сформулировать, что же меня в нем бесит, пока меня не обвинили в противоположном: «Что Вы делаете! Это же негатив!»

«Панорама Николаевской улицы. Правая сторона». Часть 1. Рисунок Е. Авиновой

В Театре на Спасской была пресс-конференция по поводу грядущей премьеры «Писем любви» А. Герни. Подходит ко мне некто и деловито спрашивает: «Скажите только одну вещь: хэппи-энд будет?» Я искренне думаю, что он шутит, и тоже шучу что-то в ответ. Он опять: «Нет, ну скажите, там все хорошо закончится?». Я теряюсь и переспрашиваю — что он имеет в виду под «хорошо». «Да Вы же понимаете, бывают такие финалы, когда зрителям в конце хорошо, а бывают, когда надо типа задуматься».

***

А вот другое наблюдение — про то, что в Кирове редкость.

Езжу на работу я на общественном транспорте. Время, когда я это делаю, — приятное, в меру позднее. Все рабочие и служащие уже давно у станка, театр же только готовится оживать. Народу в троллейбусе не очень много, но места все заняты. Стою, углубился в Сергея Хоружего (он пишет интересно, но настолько сложно, что читать, не углубляясь, невозможно). Вдруг чувствую: кондуктор деликатно так меня под локоть трогает — садитесь давайте! На остановке кто-то вышел, место освободилось. Я в недоумении оглядываюсь — не я один стою, да и вообще не встречал я раньше такой заботы. Не инвалид же я, в конце концов. Но к сиденью все-таки прохожу и сажусь, потому что так действительно удобнее. И тут до меня доходит причина столь пристального внимания: я читал стоя! Да и вообще — читал.

«Панорама Спасской улицы — 1» Рисунок Е. Авиновой

Какое-то время понаблюдав за людьми, утвердился в своем открытии: в Кирове в общественном транспорте не читают. Объективные причины: тесно, подбрасывает на ухабах так, что не то что строчку — память потерять можно. На задних сиденьях пазиков читать невозможно технически. Зато в троллейбусах — вполне. И места там больше. Так нет, все равно как-то не принято читать и там. Для сравнения: в родном питерском метро, какая бы давка ни расплющивала людей, большая их часть все равно сжимает перегнутые пополам книжки, газеты «Спорт» и кроссворды с авторучками. Отучиться от этой привычки нелегко, пусть и без того слабое зрение садится еще больше. Так что в Кирове, если удача посылает мне пятый троллейбус, который доставит меня от Дворца пионеров до Театра на Спасской, я с удовольствием извлекаю книжку и на законные полчаса погружаюсь в чтение. Не дает покоя питерский рекорд: лет десять назад я из принципа прочел «Братьев Карамазовых», доставая книгу только тогда, когда ехал куда-нибудь на трамвае. Это я оспаривал мнение о том, что транспортное чтение — обязательно бульварное чтиво. И уложился в достаточно сжатые сроки.

Так-то да, одним словом.

***

Может, вообще к черту это невнятное слово — провинциализм?.. Я успел полюбить Вятку. Мне нравится местный ритм и добродушие людей. Но меня бесит то, что магазины, работающие до 18.00, закрываются в 17.55. И я отказываюсь к этому привыкать. Я люблю зелень, а летом ее тут полно, люблю, что машины пропускают пешеходов на переходах. Но меня бесит, что летом по всему городу отключают горячую воду, а потом не дают ее еще месяц — потому что работники водопровода не уложились в сроки. Меня бесит, что правительство платит актерам такую нищую зарплату, какой нет ни в одной области вокруг. Я люблю Успенский собор, Великорецкий крестный ход и то, что Пасха здесь — это действительно праздник для всего города. Что можно сказать «Христос Воскресе!» продавцу или кондуктору и никто из них не посмотрит на тебя, как на кретина. Меня бесит, что самые талантливые люди уезжают из Кирова и все относятся к этому как к норме. Что сейчас, как при монгольском иге хану, платят дань Москве человечиной.

Все эти минусы и плюсы — неизбывные качества нашей российской провинциальности. Я тянусь душой к одному и не приемлю другого.

P. S. Отвез дочь в детский сад, еду в театр. Естественно, открываю книжку, но сразу отключаюсь. Вдруг кто-то теребит меня за плечо. Открываю глаза. «Борис, Вы не проспите свою остановку?..» — деликатно интересуется незнакомая женщина. Я машинально киваю и иду к выходу. Действительно, это остановка у Трифонова монастыря, через квартал — мой родной Театр на Спасской.

Спасибо! Не проспал.

Май 2010 г.