Марина Дмитревская о лаборатории «ON.Театр»

В июне 2010 года во второй раз прошла лаборатория молодой режиссуры «ON.Театр», организованная неутомимым продюсером Миленой Авимской на территории театра Ленсовета и БДТ. Первая часть, как и в прошлом году, приговаривала молодых режиссеров к современным пьесам, хотя, кажется, в 2009-м запас новых интересных текстов был исчерпан. Тем не менее 19 «лаборантов» нового призыва и участники прошлогоднего ON.Театра с товстоноговским репертуаром в портфелях начали марафон 2 июня… и бежали до 25-го. С ними вместе весь маршрут преодолели я, М. Дмитревская, и Г. Стрелков, на обсуждениях первой трети марафона были П. Руднев и К. Матвиенко, затем эстафету принял О. Лоевский. На всем протяжении лаборатории вбегал, яростно хлопал дверями, убегал и снова появлялся А. Могучий. Собственно говоря, такая сменяемость экспертов была вызвана объемом: 35 показов! И когда днем спрашиваешь соседа: «А что мы смотрели утром?» — это нормально…

Проблемы возникали острые. Недоделанные пьесы встречались с мало умеющими режиссерами, да еще стремящимися на большую сцену. На материале новых пьес нам показывали старый театр, но ведь и новые пьесы ничего нового театру не предлагают. Об этом с самого начала предложил задуматься А. Могучий: когда же драматургия делала театру предложение нового способа существования?

Чехов. Несомненно. Но дальше — через Володина до Вампилова и Петрушевской — совершенствовался закон психологического театра, каждое новое время требовало о себе новой правды, но сказать, что требовался новый язык, — нет.

Абсурдисты. Несомненно.

А дальше? О. Мухина в «Тане-Тане» дала ТЕКСТ, в котором режиссерской воле было свободнее, чем раньше, — это была канва для собственно режиссерского вышивания суверенных сюжетов.

Дальше Гришковец на время потребовал от театра «новой естественности». А затем, пожалуй, «Валентинов день» Вырыпаева предложил новый способ существования: актер должен был держать еще и литературно-культурную составляющую, взаимодействовать с ТЕКСТОМ как частью роли.

За новатора теперь у нас — Пряжко, но, хотя его «Запертая дверь» была лучшим показом лаборатории, для театра такие тексты — никакое не новое, как ни доказывают это апологеты Пряжко. Это просто проза, рассказ-наблюдение, чреда ремарок, и ставить это можно привычными для театра способами. Да, он описывает происходящее в настоящем времени, а не как классики в прошедшем: «Он шел и думал». Но у театра никогда нет прошедшего, у него всегда только настоящее: актер на тексте «шел» — идет. Поэтому текст Пряжко типа: «Она сидит и ни о чем не думает», — ничего нового театру не предлагает. Так мне кажется…

Но как же скучно без УМНОЙ драматургии! И прав А. Могучий: не нужно было приговаривать режиссеров к современным пьесам, нужно было дать им свободу.

Но что выросло — то выросло. И, не стремясь объять необъятное, молодые критики выбрали из ON.Театра лишь то, о чем хотели написать. Без обязаловки.