В. Сигарев. «Лерка». Театр-фестиваль «Балтийский дом».
Режиссер Андрей Прикотенко, сценическое пространство — Олег Головко, Глеб Фильштинский

Василий Сигарев пишет пьесы, в которых жизнь похожа на саму себя до слез (значит — до мелодрамы).

Но каждая история у него — одна, особенная, потому что он жалеет каждого своего героя в отдельности до слез (значит — до мелодрамы), не путая его, бедного, с другими. Так учит сострадательная школа Н. Коляды (Николай Владимирович, только не плачьте, я же не в укор!). Вырастить маленькую историю до большой — значит утереть слезы, не констатировать и не ужасаться, а обобщить, проанализировать. Этого наша «новая драма» пока никак не может, потому она и не драма, а все еще «драмочка»: никак не дорастет до большой пьесы.

Андрей Прикотенко, утерев слезы по своему поколению, которые капали в его прежних спектаклях про «отцов и детей» («Эдип-царь», «Антигона», «Слуга двух господ»), сделал дело за драматургов: написал «новой драме» ее большую пьесу, составив из трех одноактовок — трехактную драму с сюжетом, сквозными героями, линиями, судьбами и, не побоюсь сказать, конфликтом. «Вообще, если бы он не переименовывал героев, а просто разных персонажей играли одни и те же актеры и Уля Фомичева была бы в первой части Леркой, во второй Шурой, в третьей Ольгой, но это все время была бы она, Фомичева, — обобщение стало бы шире, судеб больше, но при этом одна судьба на всех», — сказал мне один Леркин ровесник. Может быть. Тем не менее спектакль получился, хотя и есть в нем несогласованность в способе актерского существования (кто играет шаржево, хоть и лихо, кто лихо, но бытово).

Но не мое дело сейчас писать о спектакле в целом, есть другие авторы. А я хочу — об актерском дебюте Ульяны Фомичевой, соединяющей это шаржевое, бытовое, психологическое и лирическое в тех самых пропорциях, когда в итоге рождаются другие категории: подлинность, искренность и театральность.

Яркие актерские дебюты нечасты в нашем уездном городе. И, если вспомнить, все они связаны с учениками Вениамина Михайловича Фильштинского (на этих словах встают К. Раппопорт, Е. Калинина, Т. Бибич, С. Горелик, А. Кудренко, Н. Высочанская, А. Передков… К. Хабенский, М. Пореченков, М. Трухин могут уже сидеть. Нет, нет, я имею в виду только возраст и звание «заслуженный» у первых двух…).

Я видела У. Фомичеву в учебном «Ревизоре» того же Прикотенко два года назад (Анна Андреевна). Раньше студентов с Моховой выпускали с указанием амплуа, так вот Фомичева была «характерной», ей грозили возрастные и комедийные роли. Теперь и комедийность, и характерность при ней, но есть в роли Лерки что-то плюс к этому.

Кажется, что она, родом из Уренгоя, по-сибирски ширококостная, с крупной лепкой лица, точно знает этих Лерок — своих однокашниц. Знает, как они, «некрасивые и негордые», ставят ногу, откидывают голову, тянут интонацию, нелепо кокетничают и смешно смущаются в восемнадцать. Какими хабалками делаются в двадцать пять, напяливая на себя турецкие шмотки. Пока что хуже (естественно!) она знает, как они сходят с ума в тридцать пять, поэтому больше узнается ее Лерка первых двух частей.

А. Кудренко (Левка), У. Фомичева (Лерка).
Фото Ю. Богатырева

Ульяне Фомичевой в спектакле надо пройти путь от шаржированности «Божьих коровок» (дура-дурой, эта добрая Лерка отдается Аркаше так же, как готова отдаться лохотрону) до некого просветления, поумнения и драмы в не слишком талантливо переписанных «Фантомных болях» (ей почти нечего играть, за нее все рассказывает в длинном монологе обходчик Глеб — А. Передков). Путь опасный. И, думаю, здесь настоящим помощником Фомичевой стал наш друг МакДонах, которого Прикотенко ставил в Риге, а она играла. И вошла в драматургию Сигарева как к себе домой, но в то же время — как на территорию ирландской провинции. Будто МакДонах научил остранению, запретил рыдать и жалеть, велел одновременно смеяться, понимать, не прятаться за бытом, а бесстрашно театрализовать знакомое и пугающее до слез. Этакая красавица из Линена-Уренгоя, каждый раз преображающаяся и при этом досадно знакомая, Ульяна Фомичева тащит на себе трехчасовой спектакль, как тащат по платформам бабы-челночницы клетчатые сумки: надрываясь и смеясь, не щадя животов и — к цели.

И не про поколение это. Про страну с полустанками.

…Я знала ее еще в детстве, «последней пионеркой» в одном из приволжских городов. Насмотревшись телевизора, она хотела только красивой жизни, гламура и бабла («Деньги будут — детей рожу») и требовала с родителей денег. А они не могли дать. В ее жизни не случилось Левчика, а случился Славик, на второй год брака умерший от этих самых наркотиков, которыми он балуется в пьесе, а потом еще и еще кто-то («круче — только вареные яйца», как говорит одна знакомая — не персонаж Сигарева). Недавно ее убили, перерезав на пустыре горло леской… …Я видела ее, торгующую пирожками на станции Агрыз (это странная станция, здесь все время рассказывают про какие-то самоубийства пассажиров). И в Заволжске у хозяйственного магазина. Она торговала турецкими шмотками «от хозяина». Ее пятнадцатилетняя дочка, точь-в-точь Лерка, только в джинсах со стразами и футболке с люрексом, лузгала семечки и требовала с матери деньги, в коляске был еще один, рядом бегал третий (все — от разных мужей). Отечественная жизнь продолжается в неизменных формах. «Лерка» — не про поколение, не надо чувствовать себя избранными, она — про поколениЯ. Первое из них — ровесники Лерки, а дальше…

…Я видела ее, снова молодую, буквально вчера на углу Зосимовской и Козленской. Она шла от Советского проспекта, и за ней все так же топал Димон, собирающийся этой весной в армию, в горячие точки (наши провинциальные мальчики не поумнели, как, впрочем, и девочки). Они ничуть не изменились, только, перейдя на зеленый свет старый Советский проспект, теперь они идут смотреть другие, более крутые, мультики, впереди им светит канал «2×2» и никаких песен про «куда уходит детство»… Телевизор больше не передает ни про смену власти, ни про убийство адвоката Маркелова. Все хорошо, все кончилось.

Куда они идут?

Март 2009 г.