БЫЛ ЛИ ИОВ ШЛЕМАЗЛОМ?

Й. Рот. «Иов». Пьеса Л. Шехтмана по одноименному роману.
Молодежный театр на Фонтанке. Режиссер Лев Шехтман, художник Семен Пастух

Молодежный театр и приехавший из Америки режиссер спектакля «Иов» Лев Шехтман добились невозможного: они сделали из меня антисемита.

Этого я боялся с детства, и вот уже старость подходит, а никому никогда это не удавалось.

Более того, в антисемита на моих глазах по ходу спектакля превращались только что приехавшие погостить из Израиля его коренные жители, петербургские критики еврейского, русского, армянского и грузинского происхождения, а также актер академического театра, много играющий положительных евреев.

Как же театру удалось невозможное?

Что нужно, чтобы вызвать резкую неприязнь к происходящему на сцене?

Сначала нужно взять что-то многозначительное, библейское и переосмыслить, как делает это сначала Йозеф Рот, а потом Шехтман. Например, книгу Иова.

Для того чтобы переосмыслить, нужны образцы («Смотрели бы, как делают отцы, учились бы, на старших глядя…»).

Не знаю, брал ли Рот за образец Шолом-Алейхема, но точно — соревновался с ним. Увы, Рот не Шолом-Алейхем, его осетрина — второй свежести…

Очень несвежа и режиссура. Шехтман точно делает кальку «Поминальной молитвы», как будто никто не видел, не помнит и не скажет…

Вот вам Тевье-молочник — а вот вам, гости дорогие, Мендель Зингер — В. Кухарешин…

Вот вам жена Тевье Голда — а вот дородная и несчастная жена Менделя, звать Дебора (А. Одинг). И честить мужа за безденежье она будет точно так же, и стенать, и музыкально умирать с воспоминаниями о Марке Захарове…

Фото В. Васильева

А вот и их многочисленные дети. У Тевье были девочки, у Менделя в основном мальчики… Правда, абсолютные шлемазлы. Немолодые А. Куликов и Р. Рольбин играют упитанных неумытых подростков с глупыми лоснящимися лицами. Еще есть дочь Мирьям (прелестная Е. Радевич), становящаяся в танце с солдатами шлюхой и немотивированно сходящая с ума много лет спустя и тоже в танце…

Кого не хватает в коллективном портрете дореволюционного местечка? Русского соседа Степана, влюбленного в Голду? А вот вам Семешкин, на телеге которого Дебора ездит в город, а он к ней клеится…

То же, что у Шолом-Алейхема, время, те же, не побоюсь сказать, песни, только спетые как-то фальшиво и нестройно…

Сам Шехтман мечется между «Поминальной молитвой» и «Мариенбадом», никак не определившись: то ли довериться претенциозной хореографии С. Грицая, занимающей четверть сценического времени, то ли попросту сплясать «7.40» в лучших традициях Молодежки…

В результате, когда он украдкой не тырит сцены из «Поминалки», герои или танцуют, или поют.

Эстрадные страдания еврейского народа длятся почти четыре часа. Моисей скорее вывел евреев из пустыни, чем Шехтман нас к каким-то смыслам.

Семья бросает маленького больного ребенка (хоть и говорил ребе Деборе — не бросай, он выздоровеет и будет гением!), уезжает в Америку за счастьем, старшие сыновья погибают в мировых войнах, о поведении дочери и ее скорбном хореографическом конце я уже сообщал.

Что хотят нам сказать, показывая, какие несимпатичные, я бы сказал, поганые эти еврейские люди? Мол, с утра до ночи Мендель молится Богу, а ребеночка-то бросил…

А с чего у него, бросившего ребенка, возникает бунт против Создателя? Больного Менухима не Бог оставил, а папа родной, долго радующийся комфорту заморской жизни.

И с какой стати в финале этот брошенный когда-то Менухим является весь в белом костюме и ставший гениальным музыкантом?..

Может, это, не побоюсь сказать, Иегуди Менухин (даты рождения практически совпадают, сын выходца из Белоруссии…)?

А раз так — бросайте, люди добрые, своих детей, они обязательно станут музыкантами и приедут забрать вас из Америки в Германию на концерт! Господь все управит. Глупая была Дебора, которая считала, что надо сопротивляться обстоятельствам.

В. Кухарешин играет прижизненное собрание своих сценических сочинений. Все это он с успехом демонстрировал в разных спектаклях, теперь сложили кусочки прежних ролей, залудили в калейдоскоп и крутят так, что рябит в глазах…

Чего категорически нельзя делать в спектакле про евреев? Серьезно играть колорит.

Именно и только колорит долго и неприятно играют в «Иове». Почти четыре часа нам излагают сюжет, путая эпос с эстрадой, а Кухарешина с Леоновым, голося то по-русски, то по-еврейски и все время призывая помнить Иова. Я буду помнить!

Я буду помнить Тевье — «русского человека еврейского происхождения иудейского вероисповедания», которого гениально играл русский трагический актер Евгений Павлович Леонов. И не позволял себе никакого колорита, акцента, никаких пальцев за жилетку…

В «Иове» все длинно, все так необаятельны, что начинаешь не любить всех мучающих тебя сразу (и персонажей, и режиссера…) и становишься антисемитом…

Яду мне, яду.

Есть в спектакле один положительный персонаж. Некто во фраке — человек с бородой — в исполнении зав. монтировочным цехом А. Скумана. Он прекрасно молчит весь спектакль.

Может, осуществить спектакль силами постановочной части театра?

Иов — по-еврейски «удрученный, гонимый».

Мое удручение было столь велико, а гонимость так сильна, что после спектакля я практически мог называться Иовом и обо мне, о моих муках и долготерпении можно было ставить спектакль. Я отдал театру много времени и сил. Но пока не вознагражден. Вот жду.

Выйдя со спектакля, мы зашли в рюмочную со столь же удрученным коренным жителем Израиля и выпили по 100 г, вспоминая бутафорских козлов, стоявших на сцене и что-то олицетворявших. Видимо, зрителей, пришедших на заклание.