Бывает, внутренние силы спектакля оживают со временем. Через полгода после премьеры ибсеновский «Росмерсхольм» (под названием «Парочка подержанных идеалов») стал одним из самых стильных спектаклей БДТ: интеллектуальным, спокойным, подробным, холодноватым, красивым, с внутренне напряженной и как бы нарочито сдержанной атмосферой. Тут что-то связано с духом именно этого театра. Товстоногов годами создавал в БДТ тип спектакля — романа жизни, с многочисленными внутренними связями, деталями, микросюжетами, объединенными единой энергией живой экзистенции. Слишком житейский слой был из этих композиций срезан, дистанция с обыденной жизнью всегда соблюдалась. Течение драматических отношений, по большей части скрытых, было плавным и могло долго не выходить на поверхность, а от сцены было не оторваться. Спектакль Г. Дитятковского, поставленный, конечно, в другом стиле, более условном, внешне минималистском, иначе оформленный пространственно и музыкально, вызывает в памяти те завораживающие сценические версии большой литературы.

Спектакль стал внутри взрослым. Сыграли роль и репетиции, проведенные после премьеры, и рокировка в распределении ролей, и профессиональный рост молодых актеров. Скажем, Дарина Дружина играет не как дебютантка, она уверенно чувствует себя в спектакле «большого стиля», в системе ибсеновских драматических мотивов. Ребекка—Дружина находится в одном эмоциональном пространстве с музыкой Вагнера, измерения ницшеанских философствований для ее самовыражения более естественны, чем параметры быта. На одном из спектаклей середины сезона обычная, непремьерная публика разразилась аплодисментами после мрачного, отчаянного монолога Ребекки, выражающего сложную мучительную мысль, — нечасто бывает, чтобы такое захватывало в сегодняшнем театре.

Атмосфера загадочности и ожидания необратимых перемен связывает внутренние течения спектакля. Многие важные акценты сделаны как бы «между делом»: Ребекка настороженно встречает приходящих, напряженно слушает, подслушивает, узнает о событиях и переменах с тревогой, с азартом, со страхом, бегает в панике, как птица, которую спугнули. Ясно, что у нее большие тайные, сверхличные планы. Из идеального человеческого материала — из честного мечтательного Росмера — она ваяет действующее лицо истории.

Новый исполнитель Федор Лавров обнаруживает в роли Росмера судьбу маленького человека (вроде Пети Трофимова), который решился поверить, что у него миссия, что он может творить великие дела. «Открытое» сознание Росмера как будто хотят растащить на части: чрезмерно сниженный режиссурой консерватор Брендель (Сергей Лосев), невнятный центрист Кролл (Алексей Фалилеев), похожий на интриганов-партийцев из будущего, самовлюбленный, парикмахерски-лощеный, с холодным бегающим взглядом, по-своему искренний в ненависти к старым порядкам, выискивающий поводы для провокаций Мортенсгор (хорошая работа Руслана Барабанова). Но за Ребеккой сила другого порядка. Наивного просветленного интеллигента-книжника Росмера она превращает в социалиста-фанатика с пылающим взглядом, на некоторое время в нем появляется что-то лихорадочное, истерическое, болезненное. Даже сама Ребекка испытывает ужас, когда видит, как, готовый подчиниться страсти и отдаться ей в мужья на волне тотального «освобождения», под давлением ее воли, он разрушает все разумные основания своей жизни. Предощущается катастрофа. Все равно у нее нарастает опьянение своей энергией, «великой» целью, властью над праведником. Но в роли Ребекки есть еще один этаж. Когда открывается цена перерождения Росмера, человеческое в обоих героях оказывается сильнее сверхчеловеческого. Несмотря на свою посвященность в служение триумфу воли и «прогресса», Ребекка должна любым способом выйти из игры (в театральном решении она возбужденно носится по сцене, прокрикивает монолог, в музыке слышится крещендо Alleluia). Росмер, наоборот, возвращается к безвольному младенческому сознанию. Теперь его убьет не столько прыжок в воду, сколько комплекс неполноценности бессильного подчиняющегося маленького человека.

Ожившая в спектакле конфликтная энергия психоаналитических и интеллектуальных отношений вписалась в символичную театральную форму с шумом моря, с продуваемым пространством, зеркалами, отражающими друг друга, высоченными колоннами-темницами для одиноких душ.