А. Сент-Экзюпери. «Маленький Принц». Театр-студия «Alter ego» (Уфа).
Режиссер и автор инсценировки Светлана Аюпова

Театр-студия «Alter ego» основан в 1997 году, художественный руководитель коллектива — Светлана Аюпова. Состав актеров постоянно меняется — в разное время в студии занимались как любители, так и студенты Уфимской государственной академии искусств имени З. Исмагилова, выпускницей и преподавателем которой является С. Аюпова. За 12 лет театр выпустил спектакли «Пир во время чумы» А. Пушкина, «Сказочки» по прозе М. Горького, «Мышеловка» (композиция по пьесам Шекспира), «Любовь дона Пирлимплина» Ф. Г. Лорки, «Осадное положение» по А. Камю, «Зима» Е. Гришковца, «Ежик в тумане» (по мотивам м/ф Ю. Норштейна и стихам И. Бродского, А. Тарковского), «Портрет» Н. Гоголя и другие.

Наверное, сегодня трудно поставить спектакль по «Маленькому Принцу» Экзюпери близко к первоисточнику: истины, о которых негромко говорил Принц с другими героями произведения, давно стали громкими, тянется за ними умильно-морализаторский шлейф. Попытка высказать любую из этих истин так открыто, как о них написано в знаменитой сказке, делает говорящего уязвимым, разоблачает его эскапизм, страх перед миром современных людей, ценности которых размыты. Наверное, оттого так бесстрашно безответны многие произведения современного искусства: разрешение той или иной нравственной проблемы лишило бы ее остроты. Убить героя, не разрешив его внутренних вопросов, современнее и проще, чем привести его к ответу, в который немногие поверят.

11 ноября 2008 года в подвале подросткового клуба «Дружба» своего «Маленького Принца» показали актеры театра-студии «Alter ego».

…Летчиков было пятеро. Все они сидели спиной к залу, и их напряженное молчание передавалось каждому вошедшему: зрители обрывали свои разговоры и рассаживались — кто на стулья, кто на пол, а некоторым пришлось смотреть спектакль стоя.

Летчики оказались в той же ситуации, что и Повествователь из сказки Экзюпери: самолет разбит, рация не работает, на много миль вокруг раскинулась пустыня, фляга почти пуста. Сил хватает лишь на попытки починить рацию и предположения по поводу своих географических координат: бессмысленность этих действий они сознают, но упорно не поддаются отчаянию и истерике.

С самого начала спектакля я (наверное, как и все в зале) ждал появления Маленького Принца — но его не было, о первоисточнике напоминали лишь фрагменты текста сказки, проскальзывавшие в речи героев. Вот самый молодой член экипажа оказался на грани срыва — он сворачивает из географических карт самолетики и бросает их во все стороны…

— Нарисуй мне барашка, — внезапно обращается к нему один из летчиков.

— И мне!.. И мне!.. — поддерживает команда этот игровой порыв, чтобы хоть как-то защититься от подступающей безысходности.

Изможденные зноем и жаждой полуголые летчики в потертых военных штанах, курящие одну сигарету на пятерых, выцветший парашют, затянувший стены, свет фонарей и ручных ламп — все это поначалу делало текст Экзюпери нарочитым, лишним, разоблачало его.

Но постепенно связь между текстом сказки и героями становилась все более ощутимой. Вот промелькнула Роза, точнее — Розы, так, ребячески стеснительно, летчики говорили о женщинах, которых, возможно, больше не увидят, и подступающее отчаяние парадоксальным образом не позволяло им плакать — члены экипажа, привалившись друг к другу спинами, ласково шутили о своих любимых.

Я узнал о Лисе — судя по всему, учителе летчиков: он рассказал им о баобабах, которые необходимо ежедневно выпалывать из своей души, он учил их по-детски искреннему отношению к жизни, насмешливо повторяя «взрослые не поверят», он внушил им: «вы в ответе за тех, кого приручили»… И как со всем этим быть теперь, в пустыне?

Вера в то, чему учил Лис, стала для летчиков внутренним ориентиром, и теперь мучит их не столько жажда, сколько сознание того, что ради выживания, ради глотка воды они способны изменить убеждениям, могут предать, могут оставить умирающего — воздух спектакля пропитан этим духовным сомнением. Герои, стараясь сохранить свою веру, цитируют Лиса, подбадривают друг друга историями из их общей летной жизни, насвистывают любимое всеми ими Болеро Равеля — но укрыться от собственного смятения не удается…

И вот, словно желая забыться, они крутанули невидимые пропеллеры, такт за тактом стало набирать силу Болеро, еще секунда — и, издавая самолетный рев, летчики оторвались от земли: руки и ноги их зависли в воздухе, тела балансировали на точках, именуемых пятыми. Вскочили на ноги, лица закрыли летные шлемы-ладони, пошли перелеты, виражи, фигуры…

В полет летчики играли упоительно, жизнь фонтанировала, захлестывая зрителей каким-то невероятным восторгом, — но сцена намеренно затянулась, иссяк азарт, и неизбежно возникла картина аварии: самолет подбит, все пятеро вновь лежат на песке… И кажется — уже невозможно подняться, взлететь.

Но, играя, члены экипажа открыли для себя другую реальность: там было возможно все, этот мир словно прорастал из того, чему учил летчиков Лис, и хранил его заветы. Достаточно было просто поверить. Только эта вера не оставляла никакой надежды на выживание.

Пожалуй, лишь с этого момента я начал вглядываться в героев спектакля более пристально. В программке их имена не были указаны, и я назвал летчиков, исходя из собственных ощущений: Молодой, Верный, Старый, Главный и Другой.

В фигуре и голосе Молодого (Сергей Першин) ощущалась ломкость, он единственный из всех не мог сдержать истерику. Жизнь его была столь короткой, страх погибнуть был так велик, что он не успел понять, что происходит, не успел выбрать между реальностью и игрой… Выпорхнуло из темноты оголтелое танго, в котором воплотилось самое важное, самое больное из того, что он успел пережить, — его неумелое соперничество с Главным: так случилось, что у них оказалась одна Роза на двоих.

Они по очереди танцуют с невидимой партнершей, уводя ее друг у друга. Главный (Николай Хамов) спокоен, уверен, легок, прекрасно танцует. Лицо Молодого сведено судорогой, он старается двигаться грациозно, не выдать собственной дрожи, взвинченности, понравиться Розе… Хрипит, валится на песок. Тихо, темно, жарко.

Прорезается сквозь душную тишину легкая флейта, зыбкий свет выхватывает Молодого, который стоит и улыбается так, как может улыбаться лишь Маленький Принц. «Береги свою Розу», — негромко, по-доброму говорит он застывшему сопернику, совершая свой выбор там, где, казалось бы, выбирать уже не из чего и незачем, — и уходит за парашют, в небо, к своей планете.

Обреченно глядит ему вослед Главный, сознавая, что должен будет проводить каждого, прежде чем уйдет сам. Зажигают фонари оставшиеся летчики — никто из них еще не знает, как понять, как поверить в то, что друг их бесследно исчез.

Сцена из спектакля.
Фото А. Королева

Способность поверить в невероятное, открыть себя фантастическому миру в спектакле тесно связана со способностью оставаться человеком нравственным. Любая заповедь в пустыне кажется миражом, выдумкой, и лишь верность этой выдумке отличает человека от животного.

Следующим ушел Верный: герой Олега Фазылова, несмотря на смертельный укус змеи, остался преданным тому, чему научил его Лис. Вот он легко поднялся навстречу Молодому, который пришел забрать товарища: два Принца идут, улыбаясь, подшучивая друг над другом, — и скрываются за парашютной тканью.

Старый (Александр Калиниченко) наиболее близок к Повествователю из сказки Экзюпери: чувствуется в нем глубокая созерцательность, ведь он многое пережил, сменил массу профессий, прежде чем стал летчиком; верность учению Лиса — его свободный выбор. В нем нет упорства Верного, он доверяется происходящему и ждет, когда придет его черед.

…Жажда стала невыносимой, но Старый оттолкнул флягу, протянутую Другим (Владимир Шошин), пытающимся противостоять охватившему экипаж безумию. Старый взял пустое ведро и начал жадно пить, а напившись — вылил прохладную пустоту себе на голову, змейками заструилась она по его телу. Летчик тихонько ахнул и ослеп: ни к чему теперь ему видеть окружающую пустыню, потому что она не имеет никакого значения. «У меня есть для вас подарок», — широко улыбаясь, говорит он Главному и Другому: из рации, которую Старый никак не мог починить, вдруг вырывается «падам-падам-падам» Эдит Пиаф, и, напевая, слепой уверенно бредет к своей планете.

Смерть была вытеснена не только самим ходом спектакля, его композицией, образным решением, но и удивительным мужеством, с которым актеры исполняли свои роли: сцены ухода были свободны от сентиментальности и мелодраматизма, проступающая сказка — от умиления; творческая самоотверженность артистов связывала их с летчиками, которые самоотверженно и мучительно сохраняли в себе человеческое.

Если рождению первого Принца предшествовала агония, то последующие уходили по проторенному пути, их перевоплощения происходили невероятно легко — будто телесность утрачивала свою силу, а с ней отступала и смерть.

Для всех, кроме Другого: этот невысокий человек, словно вросший в землю, с самого начала делал все, чтобы заставить идти своих сникших, а после — обезумевших товарищей. Другой никого не собирался предавать, ведь не меньше прочих он был верен заветам Лиса — но разве эта преданность обязывает летчиков погибнуть, ничего не предпринимая? Много раз он устраивал различные, граничащие с подлостью, провокации, чтобы пробудить в товарищах элементарную тягу к жизни; много раз он застывал с рюкзаком на плечах, не в силах бросить экипаж, но и не желая принять его безумие, которое с исчезновением Молодого, Верного и Старого стало казаться таким опасно реальным.

«Иди», — говорит Другому Главный. Когда-то он презирал себя за то, что не может спасти экипаж, но теперь, после того как он увидел рождение трех Принцев, он совершенно спокоен и готов: бессильное тело стало совсем воздушным, обрело какую-то физическую прозрачность, жажда словно высушила Главного изнутри, и он так легок, что вот-вот оторвется от песка. Единственное, что печалит его, — муки Другого. «Иди», — повторяет он.

Соблазн уйти велик: как бы ни было тяжело одному выбираться из пустыни, но есть шанс выжить, спастись — Другому достаточно просто зашагать к горизонту, ведь кармане лежит письмо от его Розы, которая пишет об их сыне, золотоволосом мальчике, которого он увидит, вернувшись домой.

Другой собирает оставшуюся поклажу, прячет в карман флягу с остатками воды… И вдруг из темноты выкатывается потертый футбольный мяч. За ним выскакивают Молодой, Верный и Старый.

Сцена игры в футбол возвратила в спектакль чувство дружбы, затерявшееся, исчезнувшее во время перерождения героев. Но теперь они снова вместе: все происходило лишь для того, чтобы сохранилась связь между этими людьми, их дружба.

«Жил был на свете Маленький Принц», — уходя, обращается Главный и к застывшему Другому, и к зрителям. Он рассказывает одну из самых прекрасных сказок, которая есть у людей: в эту сказку четверым летчикам удалось поверить.

Постановке Светланы Аюповой, несмотря на путаность некоторых сцен и несколько лишних финалов, удалось донести главное — веру в то, что человек может сохранить в себе человеческое даже в самой суровой ситуации. Текст Экзюпери, поначалу казавшийся навязанным совершенно другой истории, был внутренним камертоном режиссера и актеров: они будто вслушивались в сказку, шли за ней, искали в ней то, что могло бы помочь, спасти не только героев спектакля.

…Гудят пролетающие над Другим самолеты. Герой хохочет, и в смехе его выплескиваются пережитые ужас и мучения, безумие, в которое ему все же пришлось поверить, радость от невероятного спасения… Четыре Принца, выскочив на сцену, подхватывают пятого и несут его над пустыней, над Землей, несут-несут-несут, пока не скрываются из виду, оставив зрителям раскрытый парашют, под которым мы легко и неторопливо опускаемся на нашу планету.

Декабрь 2008 г.