П. Чайковский. «Щелкунчик». Театр оперы и балета консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова.
Хореограф Давид Авдыш, художник Иван Совлачков
Не секрет, что энергией автора наполняется и его творение. Экспрессия балетмейстера Давида Авдыша бьет ключом в его «Щелкунчике». Прежнего сюжета ему оказалось маловато. Драматургическим стержнем балета стала сентиментальная сказка Андерсена «Девочка со спичками» — история о бедной девочке, замерзшей в предновогоднюю ночь на улице. Одинокая балетная Маша бродит с коробкой спичек среди спешащих на праздник гостей, робко предлагает свой товар, но никому нет до нее дела. Несчастную девочку жалеет Дроссельмейер и приглашает на праздник, имея на то и собственный интерес: облачившись в нарядное платье, девочка должна заменить украденную мальчишками куклу. В дальнейшем действие развивается в русле традиционного сценария «Щелкунчика» (вырастающая елка, битва с мышами, превращение Щелкунчика в Принца, праздник в Конфитюренбурге), после чего сказка подходит к концу и героиня возвращается в реальность. Обессиленная девочка, по-прежнему никого не интересующая, угасает в углу сцены. Под занавес Маша и Принц возносятся к небесам на волшебном велосипеде, по-видимому уже пребывая в царстве вечной гармонии.
Обновив традиционный сюжет, балетмейстер сделал смелый ход, однако «андерсеновскую линию» лишь наметил пунктиром. Фигура Маши почти теряется в калейдоскопе танцевально-бытовых зарисовок первой картины и в пантомиме последней.
Неожиданна для рождественского спектакля и картина подводного царства, открывающая второй акт. На фоне движущихся по сцене бутафорских волн с ныряющими дельфинами скромно резвятся рыбки-танцовщики. По волнам на волшебном велосипеде «приплывают» Маша и Принц. Возможно, этот эпизод — отголосок замысла Петипа, где герои путешествуют по водам розовой реки «на колеснице из раковины, влекомой золотыми дельфинами». Театр Консерватории для подобной роскоши не располагает материальными ресурсами, да и фантазия балетмейстера здесь явно решила передохнуть.
Если драматургия спектакля не во всем убедительна, то хореография искупает просчеты с лихвой. Уже в первой сцене у Авдыша затанцевали даже елки, предварив круговерть рождественского праздника. Особенно эффектным получился Гросфатер, построенный на акробатических манипуляциях подвыпивших родителей со стульями.
Необычен образ Дроссельмейера. Окутанный жутковатой тайной, он может и пошутить — заворожить зрителей танцем-игрой с зонтом, то исчезая за ним, то заставляя без помощи рук зависать в воздухе.
Фейерверком разгорается фантазия Авдыша в дивертисменте второго акта, где каждый танец — блестящая концертная миниатюра. Экзотикой Востока пленяет прекрасный юноша-павлин с огромным, переливающимся в лучах софитов «хвостом». Китаец, как заведенный, кружится по сцене, тщетно пытаясь поймать бабочку. Неуловимая летунья прикреплена невидимой проволокой к шапочке танцовщика и беспрестанно меняет траекторию полета. Иванушка и Конек-горбунок состязаются в ловкости в безудержном плясе. Барашек забавно ревнует пастушку к пастуху (танцовщица-травести) во французской пасторали, но в финале, осушив слезы, позволяет паре соединиться. А главный сюрприз преподносят мыши. Некогда агрессивные, орудовавшие ружьями, огромными столовыми приборами и устрашающим капканом в виде зубастой челюсти крокодила, теперь они демонстрируют совершенную покорность. Повинуясь бичу Дроссельмейера-укротителя, мыши, как на арене цирка, старательно и даже лихо отплясывают нечто похожее на танец маленьких лебедей под дружный хохот зрительного зала.
Удались и «серьезные» номера. Прежде всего — разнообразный по композиции вальс снежных хлопьев. Бесконечно изобретательны у Авдыша дуэты — эмоциональные кульминации балета. Различные по настроению, они впечатляют изощренностью танцевального языка. В первом Дроссельмейер увлекает Машу в таинственный и небезопасный сказочный мир. Второй дуэт героини с Принцем утверждает счастливую гармонию, а большое финальное адажио — трагическое расставание героев — исполнено душевной муки.
Хореография Авдыша, переливаясь красками юмора, лирики, драмы, обладает эмоциональной заразительностью, что делает нового «Щелкунчика» интересным и для зрителей и для исполнителей. Труппа, фактически сформированная заново, достойно справляется с непростыми задачами, предложенными балетмейстером. Кордебалет радует слаженностью исполнения, солисты — выразительностью и техникой. В спектакле немало актерских удач: Юрий Калинин (Щелкунчик), Олег Сидоров (Мышиный генерал), Камиль Нурлыгаянов (Чертик), Константин Грачев (Солдатик), Сергей Головин и Ян Омельницкий (Китайский танец), Екатерина Коваль и Камиль Нурлыгаянов (Русский танец). Елена Алексеева, Эвелина Гржибовская и Яро. слав Никифоров (Пастушки), Юлия Рункина и Константин Грачев (Испанский танец). Шквал аплодисментов сорвал Денис Алиев — обольстительный Павлин (Восточный танец). Виртуозно станцевал партию Щелкунчика Игорь Шалаев. Александр Мищенко мастерски вылепил образ Дроссельмейера: его чудаковатый незнакомец вырастает до символа неумолимой судьбы. А главными героями по праву стали Олеся Гапиенко — по-детски искренняя, чистая душой Маша и Илья Заботин — пластичный танцовщик, проявивший себя и как надежный партнер. Уверенно вошел в спектакль и второй исполнитель роли Принца Андрей Бесов. Убедительно заявила о себе в партии Маши и юная Оксана Мельниченко, составившая дуэт с более опытным Юрием Калининым.
Своеобразие нового «Щелкунчика» оттенили сказочно-причудливые и в то же время лаконичные декорации художника Ивана Совлачкова. Успеху спектакля способствовал оркестр под управлением Сергея Федосеева.
Премьера продемонстрировала стремительный профессиональный рост молодой труппы, ее готовность к новым свершениям. Располагая таким талантливым и энергичным руководителем, как Давид Авдыш, балет Консерватории вновь может стать одним из очагов творчества, едва теплящегося в нашем городе сегодня.
Ноябрь 2008 г.
Лучше этой версии балета Щелкунчик я не видела и не слушала нигде. Великолепное сочетание содержания с трагичной музыкой Чайковского. Спасибо автору балетмейстеру Давиду Авдышу. Все «сладкие» версии, которые я смотрела до и после, на мой взгляд не передают гениальность музыки и слишком упрощают философию Гофмана и реальную жизнь, Они, скорее, рождественские сказочки для детей.