Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

ОН, ОНА, ОНИ…

Д. Верди. «Макбет». Театр оперы и балета (Новосибирск).
Дирижер Теодор Курентзис, режиссер и художник Дмитрий Черняков

Д. Телякос (Макбет), Л. Гоголевская (Леди Макбет). Фото В. Дмитриева

Д. Телякос (Макбет), Л. Гоголевская (Леди Макбет).
Фото В. Дмитриева

История постановки «Макбета» Верди Дмитрием Черняковым началась давно: на премьере «Онегина» в Большом театре, в сентябре 2007 года. Тогда в Москву приехал руководитель Гранд Опера Жерар Мортье, собрались руководители многих театров нашего отечества, и помимо премьеры все приняли участие в конференции (можно громко назвать — конгрессе) на животрепещущую тему — о постановках классики у нас и за рубежом. На «Онегина» все реагировали, как теперь известно, по-разному, и Галина Вишневская демонстративно покинула зал, затеяв скандал по поводу издевательства над русской классикой (тем, что в ней дорого ее поколению). Мортье радовался спектаклю как ребенок. Лучился счастьем. Обещал, что пригласит Чернякова в Париж и т. д. И придумал акцию куда более интересную, чем просто приглашение очередного режиссера на очередной спектакль. В лице руководителя Новосибирской оперы Бориса Мездрича он нашел единомышленника по осуществлению вполне рискованного проекта — совместной постановки двух театров, парижского и новосибирского (звучит странно, но свежо). И вот — «Макбет». Идею, т. е. название, предложил Мортье. Черняков потом на пресс-конференции признался, что оно его не обрадовало и сам он бы выбрал что-нибудь другое. Но с Гранд Опера в лице его креативного и потому легендарного руководителя не поспоришь. Премьера была назначена на декабрь 2008 года. Французы (и руководство, и техническая группа, отвечающая за изготовление декорации на базе Опера Бастий) зачастили в Сибирь, накупив шуб и шапок и успев вкусить мороза градусов под сорок.

«Макбет» Верди, поставленный Дмитрием Черняковым и Теодором Курентзисом в Новосибирске, как и ожидалось, стал главным событием ушедшего оперного года (в целом в нашем отечестве довольно унылого). Российское участие в проекте заключалось не только в том, что постановочная бригада — наши соотечественники (Курентзис все равно наш), но еще и костюмы шили в России, и прокат спектакля планируется сериями: зимой у нас, весной в Париже. Кроме того, это еще и проект, завершающий деятельность на своих постах двух руководителей, не одно десятилетие приковывавших к себе внимание: Жерара Мортье, давшего согласие возглавить оперный театр в Барселоне, и Бориса Мездрича, вернувшегося после шестилетних оперно-балетных гастролей в драму (в Ярославль, колыбель российского театра, где сейчас нелегкие времена, а юбилей города не за горами и должен праздноваться пышно, чему театр призван способствовать).

В общем, залп тяжелой артиллерии — двух самых больших театров в Европе, известных руководителей, умеющих рисковать и соединять, казалось бы, несоединимое, и в итоге — спектакль едва ли не самых модных нынче художников. Что бы ни делал каждый, всегда как минимум интересно, а часто еще и значительно.

Сцена из спектакля. Фото Е. Иванова

Сцена из спектакля.
Фото Е. Иванова

Результат, к счастью, дал повод судить по гамбургскому счету. Поэтому сначала о том, что не сразу получилось, т. е. не получилось, по крайней мере, на первом спектакле. А именно: содержательного взаимодействия музыки и сцены, когда одно вроде бы противоречит другому и общепринятому, а смысл от этого не только не теряется, наоборот, наращивается. Хотелось откровений, как в «Аиде», поставленной на новосибирской сцене четыре года назад. Тогда звуковой ряд так соединялся со сценическим, что это составляло собственный увлекательный и неожиданный сюжет. Но во второй день проката «Макбета» стало понятно — изменился сам тип взаимоотношений видимого и слышимого. От намеренной дисгармонии, ритмических несовпадений музыки и сцены дирижер и режиссер ушли и, уйдя, разошлись друг с другом, и вроде бы нет былых связей, взаимопонимания, и каждый имеет собственное представление о музыкальном шедевре Верди, но потом… Потом оказалось: что бы ни думалось каждому, они важны друг другу, а параллель аудио и визуального рядов — это по-прежнему и диалог, и полемика, и очень высокая культура мышления и исполнения. И еще: не утратилось главное — единое дыхание, ощущение целого, непрерывный ток развития музыкально-сценической драмы, но уже теперь на более гармоничных, чем прежде (в «Аиде» той же), основаниях.

Спектакль, казалось бы, очень просто построен — на трех лейттемах. Первая — космос, взгляд на город, улицы, площади и дома из высокого далека (созданная на компьютере кинопроекция охватывает весь экран сцены и позволяет дать ощущение постепенного приближения к земле…). Вторая — социум: жители города, единая и одновременно конкретизированная масса людей в бело-серых современных одеждах. Все они в светлом, будто вокруг хорошо, чисто и спокойно… И третья лейттема — дом, точнее, Дом с большой буквы (как всегда для Чернякова, одно из ключевых понятий человеческой жизни). Дом — комната, жилище семейства Макбет. В эту комнату мы заглядываем через огромное окно (эффект приближения дает в итоге две декорационные установки — площадь, обрамленную домами, и комнату — прямоугольник света сквозь тьму), и нам могут не позволить увидеть все — закроют шторы, сначала одну, потом другую. И тогда это окно на черном фоне провала огромной сцены тоже покажется своеобразной сценой на сцене, и занавес раздвинется вновь. В этой комнате люди видны нам отнюдь не во весь рост, мы не видим пола, ощущение — будто это кукольный театр с живыми людьми, загнанными в небольшое пространство большого театра как в убежище или мышеловку (в зависимости от драматической ситуации).

Словом, все просто, а потом оказывается, что простота мнима. Толпа, медленно дефилирующая по площади, таит в себе ведьминское начало, и женский хор представительниц потусторонних сил нелегко будет вычленить из общей массы. Будто в этих светлых и благопристойных людях — женщинах, мужчинах и детях — таятся демоны, которые внешне не проявлены, сокрыты, и только музыка и голоса, никак не соотносящиеся с неспешной респектабельностью, заставляют слышать, что там, внутри… Внутри страшно. На самом деле эта толпа убивает — сомкнется, разойдется, как ни в чем не бывало, и Банко мертв… Толпа не живет в домах, окружающих площадь. Дома пусты, только раз засветятся окна и покажутся в окнах люди, так и не снявшие верхних одежд, чтобы вскоре выйти на площадь с нехитрым скарбом и поселиться здесь едва ли не окончательно… Тут все проработано чрезвычайно подробно: вот лежащая на матрасе больная женщина, вот табурет, чайник, керосинка (может, и не эти предметы, но вспоминается именно так, ритуально: люди и необходимая утварь, то, что позволяет выжить в любых условиях). В детском манежике разместится огромный детина — Макдуф, толпа взрастит и его — будущего мстителя и убийцу Макбета. Впрочем, в этой версии и Макбета убивает все та же толпа. Мужчины ввалятся в комнату, привяжут своего правителя к стулу, и каждый (или почти каждый) впрямую или исподтишка нанесет свой удар. И вот уже стул опрокинут и скрыт от глаз одной из стен, а удары продолжаются — лежачего здесь бьют. А потом все сбегут, пойдут крушить свой город дальше. За сценой звучит победный хор. Обычно это ликующая густая толпа на подмостках, а тут — ни одной живой души. На сцене — постепенно разрушающийся под ударами дом Макбета, вернее, комната… Летят куски штукатурки, потом камни, зияют проломы в стенах. Тело Макбета погребено под этими обломками. Разрушен дом. Дом.

В парадной комнате этого дома чета Макбетов принимала короля Дункана: замечательная сцена развязного поведения человека у власти, привычно сидящего, когда все стоят, ведущего себя по-хозяйски в чужих владениях… Здесь забавляла гостей леди Макбет — демонстрировала фокусы, поигрывая цилиндром и извлекая из него все новые чудеса, дабы скрыть смятение мужа. В этой комнате ее будут преследовать последние виденья, здесь же толпа растерзает Макбета и оставит умирать…

Супружескую пару Макбетов великолепно играют Лариса Гоголевская (Санкт-Петербург) и Димитрис Телякос (Афины). Играют давно устоявшиеся взаимоотношения, в которых жена скорее мать, чем жена, всегда готова пожалеть, утешить, прижать к груди… Потому она уютнее чувствует себя в большой вязаной кофте, нежели в вечернем платье. На мужа обрушивается судьба, возможность власти, и чувствует он себя в этом неожиданном назначении неуютно и даже как-то униженно — не на своем месте уж точно. К финалу Макбет стоит на столе, держит в руках картину в раме, закрывая ею босые ноги, потом он на этот стол ляжет, скорчившись, закутавшись в черное пальто, — не то чтобы жалкий, а неприкаянный, страшно одинокий и обреченный. И рухнет дом, жизнь, единоличный, индивидуальный, собственный мир.

А за стенами — другой мир, грозный в своем стадном единстве, хотя и безобидный внешне. Там свои драмы, но разворачиваются они лишь тогда, когда в толпе можно разглядеть человека — как Макбета самых первых сцен. И посочувствовать ему, даже если он виновен…

Таков непривычный взгляд на классический сюжет. Как всегда у Дмитрия Чернякова — свой. И свой, как всегда, у Курентзиса — он не гремит оркестром Верди, наоборот, очень прибирает его, лиризует, детализирует, вместе с солистами и хором составляя симфоническую картину целого.

О хоре — отдельно. И потому, что под руководством Вячеслава Подъельского он замечательно звучит и замечательно работает актерски. И потому, что в этом «Макбете» — он — они — толпа — главный источник трагедии…

Январь 2009 г.

В именном указателе:

• 
• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.