Р. Вагнер. «Парсифаль».
Дирижер Даниэле Гатти, режиссер Стефан Херхайм, художник Хайке Шееле

«Это история чистого дурака, который учится распознавать последствия насилия и, таким образом, видит в них отражение своей собственной биографии. Но спектакль развивается также и в культурно-историческом пространстве коллективных поисков идентификации… эта опера — последний бастион священного, в непосредственном смысле святого — как целостного», — так пишет норвежский режиссер Стефан Херхайм, автор нового байройтского «Парсифаля». Взяв за основу биографию самого Рихарда Вагнера, историю Байройта, старую, новую и новейшую, и историю Германии в целом, режиссер переплетает их и вписывает в пространство виллы «Ванфрид». Однако узнаваемые лужайка и фонтан перед виллой периодически «растворяются» в более условном театральном пространстве декораций Пауля фон Жуковски. Художник русского происхождения, он создавал сценографию самого первого «Парсифаля», поставленного в Байройте в 1882 году.

Сцена из спектакля.
Фото из архива фестиваля

М. Фуджимура (Кундри), К. Вентрис (Парсифаль).
Фото из архива фестиваля

Время мифологическое оказывается в спектакле Херхайма первичным по отношению к времени историческому. События политики и экономики страны лишь отражения того, что совершается в иных планах бытия: так отражаются платоновские «идеи» в конкретном, «вещном» мире. В III акте израненный, усталый Парсифаль возвращается из военного похода и приносит с собою священное копье. Воткнув копье в пересохший источник, он возрождает его. И лишь затем мы видим, как восстанавливается из руин обрушенное здание Фестшпильхауса (на заднем плане — увеличенная черно-белая послевоенная фотография). Возрождение начинается с «Боннской республики», ставшей благодарной почвой для ростков нового Байройта периода управления Вольфганга и Виланда Вагнеров, и продолжается в наши дни. Мы видим зал заседаний Бундестага в обновленном Рейхстаге со стеклянным куполом Нормана Фостера и депутатов, выносящих вотум недоверия прежнему правителю, Амфортасу (Детлеф Рот). Королю, нерешительность и небрежение которого в деле служения Граалю привели к череде катастроф: двум мировым войнам, разрухе, горю и боли. Как восстановитель святой целостности (в том числе — и целостности Германии), на пост заступает сияющий белизной одежд Парсифаль (Кристофер Вентрис), возвративший в братство рыцарей священное копье, символ надежды и грозной победительной мощи.

Течение спектакля абсолютно нелинейно, полно историко-культурных, смысловых и временных скрещений: Германия в эпоху Вильгельма, милитаризм, национал-социализм, мифологизм, дарвинизм…

Сцена из спектакля.
Фото из архива фестиваля

Д. Рот (Амфортас).
Фото из архива фестиваля

От калейдоскопического смешения исторических времен и параллельных реальностей, от симультанного ощущения «времяпространства» рябит в глазах и ум за разум заходит, не в силах справиться с интенсивным потоком идей, аллюзий, историко-философских намеков. В спектакле Херхайма бродят чернокрылые существа, дамы следуют моде начала прошлого века, а злой волшебник Клингзор (Томас Йесатко) выглядит как травестийный кабареточный актер: в черных чулках с подвязками, во фраке и ярко-белом парике, a la Марлен Дитрих. Обольстительные девы-цветы выведены в облике санитарок госпиталя для раненых солдат Первой мировой войны. Сексуальные схватки происходят прямо на больничных койках, расставленных полукругом.

Новый «Парсифаль», в отличие от предыдущего, поставленного Кристофом Шлингензиффом, эстетического шока не вызывает. Он потрясающе красив «по картинке» и очень осмысленно выстроен; насыщен движением, волшебными преображениями, историями второстепенных персонажей, вплетенными в плотную сеть повествования. Вечно женственное — двуединый образ Кундри и Херцелойде, матери героя, — противостоит Парсифалю. Мать, одержимая противоестественной страстью, пытается увлечь сына на ложе — и на экране начинает раскрываться бутон темно-красной розы, обнаруживая темную, космически бездонную сердцевину, — легко читаемый символ. Преодоление Парсифалем эдипова комплекса связано, в частности, с биографией самого Вагнера, не знавшего отца и потому всю жизнь искавшего нежности и стремившегося к искуплению.

Красная роза, растущая стена из кирпичей, руины Фестшпильхауса и, конечно же, — нацистские знамена со свастикой, развернутые в марше у виллы «Ванфрид». И юный гитлерюгендовец, утвердившийся на алтаре с автоматом, как замена святому Граалю. Символы очерчивают вехи истории Байройта, размыкая ее в будущее. Заканчивается спектакль недвусмысленным призывом к единению. Сияющая земная сфера и огромное зеркало, обращенное в зал, предвещают новую фазу Байройта: он призван распространять свет Грааля по всему миру, объединив человечество.

Тенденция дирижировать «Парсифалем» все медленнее и медленнее началась уже с Артуро Тосканини. Другой итальянец, Даниэле Гатти, довел ее, кажется, до предела. Спектакль длится в общей сложности 6 часов 45 минут, с двумя часовыми антрактами. Это означает, что продолжительность его со времени первого представления в 1882 году увеличилась на 40 минут. Темпоритм спектакля — подчеркнуто замедленный (так что духовики буквально лопаются от натуги, держа длинные ноты), величавый. Интонация — значительная, без всяких там «остранений», идеально гармонирующая с видеорядом и концепцией Херхайма. Мистериальность выражена не помпезными шествиями, но растущим, дышащим музыкальным током: потаенным, сокровенным, с умно расставленными паузами и выразительными понижениями тона. Оркестр звучит негромко, но очень дифференцированно, достигая открытой, главной кульминации на фортиссимо лишь в III акте, в сцене бурного протеста рыцарей против бессильного правления Амфортаса. Состав солистов подобрали чрезвычайно взвешенно, но среди прочих явно блистал Квангчул Ян (Гурнеманц), спевший сложнейшую партию практически без потерь, серьезно и глубоко. Мийоко Фуджимура (Кундри) пела стабильно, однако голосу ее, пожалуй, не хватало полнозвучной округлости и тембрального богатства. Очень хорош оказался статный, но несколько флегматичный Кристофер Вентрис в роли Парсифаля: светлые, легкие, летучие краски его тенора придали партии неожиданную лиричность. Голос Детлефа Рота (Амфортас), выглядевшего как изможденный Христос, оказался звучен и объемен.

Вентрис уже выступал в партии Парсифаля в этом сезоне — на сцене Опера Бастий в спектакле Кшиштофа Варликовского. Оба спектакля обнаружили типологическое и тематическое родство: мотивы госпиталя, страждущих раненых и амфитеатр скамей. У Варликовского — учебная аудитория медиков, у Херхайма — зал заседаний бундестага. Похоже, художественный текст «Парсифаля» удивительно пластично реагирует на вызовы времени — он, как всякий настоящий миф, вневременный и всеобщий. Потому что «„Парсифаль“ — это музыкальная речь, повествующая о страданиях человечества» (Нике Вагнер). А страдания человечества, как известно, нескончаемы и неизбывны.

Октябрь 2008 г.