«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош…»

Редко кому приходит в голову вдуматься в смысл этих слов из Книги Бытия. В чем он? Возможно, в том, что лишь Творцу под силу увидеть необычное в привычном. Настоящие чудеса возникают тогда, когда для их создания используются самые простые вещи. Что-то само собой разумеющееся, обыденное. То, от чего мы вовсе не ожидаем чуда.

Петербургский режиссер и сценарист Лев Левинсон, известный и признанный мастер масштабных праздников с многочисленными массовками, многотонными декорациями и звездными артистами, в последние годы все чаще отказывается от всего этого грандиозного великолепия и творит при помощи такой тонкой и эфемерной материи, как свет. Творит столь последовательно, убежденно и с такой очевидной результативностью, что сегодня вполне можно говорить о рождении нового театра. Театра света Льва Левинсона. Правда, сам создатель этого удивительного явления не столь категоричен в самооценках и продолжает считать это занятие своим хобби. Но тысячи зрителей — петербуржцев и гостей города, среди которых посчастливилось быть и мне, — пришедших 7, 8 и 9 июня 2008 года на стрелку Васильевского острова и наблюдавших за удивительным действом под названием «Симфония белых ночей», явно были едины в ощущении рождения подлинного и незабываемого чуда. Если хотите — «чуда света».

По эмоциональному воздействию спектакль на стрелке Васильевского острова можно было бы назвать уникальным, если бы ему не предшествовали другие, не менее запоминающиеся работы режиссера, декорациями которых в разные годы становились Дворцовая площадь и площадь Искусств, Большой каскад Петергофа и мосты Петербурга…

Так что же это за театр? Внешне все в нем выглядит очень просто. Нет хитроумных сценических конструкций с нарисованными декорациями и нагромождением аппаратуры, нет актеров, чьи имена заранее гарантируют успех. Вместо них — привычные архитектурные ансамбли и знакомые с детства скульптуры. Нет ведущих или конферансье. Лев Левинсон в своем «театре» почти не использует слов, а если текст и звучит, он всегда предельно лаконичен. Автор говорит тогда, когда нельзя не сказать.

Главные действующие лица и исполнители его спектаклей — здания и мосты, вода и воздух. Может ли режиссер мечтать о более совершенных актерах? Они не уезжают на гастроли, не капризничают и не просят запредельный гонорар. И у них великолепная память. Но, как и в настоящих актерах, в них нужно уметь увидеть все сильные стороны и дать им раскрыться в полной мере. Левинсон, соединяя в феерическое целое великую архитектуру, великую музыку, великую историю и внезапно оживший свет, делает это блестяще.

В его световых спектаклях архитектурные шедевры Санкт-Петербурга говорят сами за себя. Он вторгается в городское пространство ненавязчиво и тактично, стараясь не нарушить сложившейся гармонии. Можно бесконечно любоваться классическим обликом здания Биржи великого Тома де Томона. Но когда на ее фасаде вдруг возникает фрегат, несущийся под всеми парусами, или пролетает Ангел, или расцветают прекрасные цветы… Причем все это не на экране, а на сложном многоуровневом рельефе, что, казалось бы, должно напрочь разрушить восприятие. Но этого не происходит. Наоборот, картины оживают на фасаде здания, образуя с ним единое целое. Они проявляются так, будто проходят сквозь толщу стен и веков. Словно старая Биржа, проснувшись, начинает рассказывать нам свои сны или вспоминает что-то прекрасное и давно забытое. В конце концов ты ловишь себя на мысли, что в этом рассказе есть своя драматургия. Обволакиваемые светом здания, следуя безупречно продуманному либретто, визуально трансформируются, меняют цвета и очертания. Они действительно играют роли, рассказывают легенды, повествуют о своей истории, об истории города и страны. И эта история предстает перед нами такой, какой запомнили ее старые стены, колонны, скульптуры… Невольно напрашивается аналогия с Океаном Разума в «Солярисе» Станислава Лема…

В пристрастии режиссера Льва Левинсона к поиску эффектных световых решений ничего нового и удивительного нет. К свету, как известно, тянется все живое. В том числе режиссеры и художники. Но, похоже, именно он стал первым, кто в своем удивительном театре соединил вместе два чуда: Чудо Света и Чудо Петербурга. Просто взял и соединил. И эта внешняя простота завораживает и восхищает.