О. Данилов. «Четвертая планета».* Театр Комедии им. Н. П. Акимова.
Режиссер Дмитрий Астрахан

* В сентябре 1992 г. в начале сезона спектакль получил новое афишное название — «Планета любви» (прим. ред.)

Дмитрий Астрахан опять поставил спектакль. В Свердловске и Омске, в Петербурге и далеком южноболгарском Благоевграде

— о, солнце, Европа, розы на набережной —

остались следы его крепких трудов, свидетельствующие о преданности небольшому набору произведений. Чемоданчик, из коего он вынимает спектакли, оказался не слишком вместительным, а вот наклеек на его боках, по всей видимости, еще прибавится.

— А Стрелер дважды ставил «Слугу двух господ» и трижды «Вишневый сад»! —

Что ж, мне нравится высота сравнений.

Прошедший год случилось Астрахану посвятить себя важнейшему из искусств, которым, как мы помним, для нас является кино. Дмитрий Астрахан снимал фильм «Изыди». Мировой класс. Международный успех. Два турне по Северной Америке. Фильм даже выдвинули на номинацию «Оскара». Но с капризным «Оскаром» романа не вышло, и тогда Михаил Лехмин —

— ох, отщепенец —

кинокритик газеты «Новое русское слово», Нью-Йорк, позволил себе непочтительность. Дескать, это не кино, а снятый на пленку театр, собранный из смутного воспоминания о бабушкиных рассказах, безмерной самоуверенности, да призыв пожалеть бедных евреев, поскольку они тоже люди. Типа того, что стараться не стоило.

Зато сам Джордж Лукас, по слухам, предложил режиссеру престижное сотрудничество. Горе мое, горе! Лукас-то был в восторге, а я как-то не очень. Мне не нравится ходить в одураченных. В приличном обществе это, впрочем, положено скрывать. Теперь только и остается, что ждать печатно обещанных Астраханом лекций по режиссуре —

— Кембридж ждет, Кембридж зовет! —

А покамест вернемся в родные Пенаты. Г-н Астрахан, вступив в должность главного режиссера Академического театра комедии (изгибчивое «К» на афише выведено еще рукою Акимова), поставил на новом месте свой первый спектакль. Как бы визитная карточка. Как бы profession de foi, объявленное публично.

— «Четвертая планета». Посвящается Рэю Бредбери —

Американец Р. Бредбери совсем не знаком с нашей действительностью. Более того, вообще, не нуждается в жизненных, куцых подпорках для своих новелл, не волнуется социальной проблематикой. Он — фантаст. Он — поэт, порою — лирик, и, следовательно, сюжет как цепь разворачивающихся ситуаций присутствует только затем, чтобы не нарушать правила жанра. А вот чувство странного, прошедшее через все оттенки неведомого, враждебного, зловещего до густой топкой жути, как, скажем, в «Марсианских хрониках», — в памяти всегда.

Значит, без атмосферы на сцене не обойтись. Сюжет спектакля следующий. На Марс прилетело трое: двое наших и один симпатичный американец. Шлемы светятся, датчики работают — словом, все как полагается при высадке на чужой планете, да не тут-то было. Откуда не возьмись — набежали люди (не гуманоиды), и планета оказалась московским двориком двадцатилетней давности. В этом дворике жил когда-то командир корабля Сергей Беляев. И балкон тот же, и управдом не постарел, и в молочном магазине лихо разбавляют сметану, и Таня, первая любовь, еще не погибла от руки прохожего маньяка. Но г-н Астрахан — совсем не поэт, г-н Астрахан — прагматик.

— Побивать театрального режиссера литературной основой? Экое ретроградство/ Мало ли что у кого написано. И Рэй Бредбери не дамоклов меч над творческой головой Дмитрия Астрахана. И автор пьесы — Олег Данилов, и название ее — «Четвертая планета», а не "Третья экспедиция«?—

Правильно. Кто здесь боится Рэя Бредбери? Г-н Данилов, во всяком случае, не боится. Человек профессиональный, соавтор киносценария «Изыди», он позаимствовал сюжетный ход из «Третьей экспедиции» и, строго придерживаясь рецепта, добавил для пряности пару ложек «Соляриса» и каплю «Дяди Вани», чем оказал соратнику-режиссеру медвежью услугу. Коктейль не удался. Новорожденная пьеса грузно осела, расползлась, как пятно на скатерти. Прилюдная исповедь управдома (типа: пропала жизнь!) видится неуместной, a love story самоотверженной Тани, порожденной зловещим разумом Марса, и бравого Беляева повергает в недоумение. Ну, девчонка влюбилась — ни с того, ни с сего — бух! трах! бах! — губитель Марс поработал, а герою-то почто такая милость оказана? Прилетело трое космонавтов, все без разбору славные, всем бы и развлекаться, но в свое прошлое попадает он один — командир корабля полковник Беляев. А остальным членам экипажа суждено мучиться: в чужом прошлом жить да на чужую любовь смотреть, лишь изредка подбирая подачки — то маму умершую разум пошлет, то утонувшего друга. Видно, Марс грешит чинопочитанием, а драматург не утруждает себя полифоническим действием.

Скандал. Еще скандал. Ругань. Драка. Астрономическая лекция вместо стремительного начала. Бледненькая, растянутая кульминация. Споткнувшись на этой вершине, автор скромно избрал для героини привычный нож и убийцу из подворотни, а не милого доктора с его лазерным пистолетом, чем, безусловно, продлил девочке жизнь. Но потерял в остроте.

Увы, г-н Астрахан — господин отчаянный. Явно игнорируя нескладности пьесы, он ваяет свою многофигурную композицию, и, естественно, не может в этом преуспеть.

Юрий Орлов (космический доктор Игорь Михайлов) напряженно мыслит и вытирает мокрый лоб. Между бровей залегла глубокая складка. Артур Ваха (дружественный астронавт Сэм Стайрон) жует резинку, демонстрирует калифорнийский загар и порою говорит на американском диалекте. Больше им делать на сцене нечего. Загадка не в том, как удалось создать подобное бездействие. Загадка в том, как они умудрились в этом бездействии органично существовать.

Артисту Сергею Пижелю (командир корабля Беляев) повезло несколько больше. Ему есть чем занять себя и своего героя. Оба хорошо страдают, проникновенно вспоминают и очаровывают нас неотразимой мужественностью.

Что же касается любви, то здесь дело не заладилось. У актрисы Елены Ларионовой — Тани, в сущности, отрицательное обаяние. Это прекрасно подходило Наташе из «Трех сестер» в выпускном спектакле на курсе А. Кацмана (1986), но совершенно непригодно для нежной барышни и королевы класса. Растерянная, поставленная режиссером в неудобные мизансцены, актриса прилежно изображает инженю-пи-пи с жалостливым голоском и манерной повадкой.

А вокруг повизгивает шумная массовка. Череда персонажей с гармонью и посвистом перемогает свою жизнь, автономно от главных героев. Номерная структура и разухабистая репризность спектакля поддерживает интерес определенной части публики, избавляя режиссера от хлопот строить, развивать и длить что бы то ни было по времени.

— Зато какая работа в эпизодических ролях! И Клавка-ханыжка, и безымянная продавщица молочного магазина будто с натуры списаны! —

Помилуйте. Для профессиональных актрис, какими являются Ирина Мазуркевич (Клава) и Ирина Коровина (продавщица), найти пару типичных жестов и тем обозначить внешнюю характерность труда не составит. А вот одноразовая фирменная зажигалка двадцать лет назад не могла оказаться в кармане продавщицы.

И управдом-оптимист — не родной брат незабвенному Аллилуйе из «Зойкиной квартиры», даже если Валерий Никитенко дарит обоим свои бодро наигранные интонации.

Однако, из страха прослыть недоброжелателем, я способна встать на другую точку зрения. Догадываюсь, какой публике этот спектакль придется по вкусу. Тинэйджерам. Они ведь не знают, что дурачок Робертино на самом деле исчадие Марса и должен, по сути, дирижировать происходящим. Они не поймут, что сей персонаж — лишь бледная актерская копия Юрки из «Братьев и сестер», в которой вряд ли улавливается ее истинное зловещее предназначение. Они вообще не будут углубляться в тонкости.

Фантастический сюжет, любовь, импозантные скафандры. Стробоскоп. Синтезаторная музыка, что оживляет вянущую конструкцию (композитор А. Пантыкин). Ошеломляющее появление странных существ в начале. Явственное порою чувство тревоги. Пронзительный финал. Чего ж вам боле?

Тинэйджеры, как и Лукас, будут в восторге. Обновленный Театр комедии обретет, по видимости, постоянного зрителя.

А визитная карточка — что ж, смотрите: она подана вам на блюде.

Р. S. Опять мне говорят о неприкрыто-яростном тоне, якобы неподобающем для публичных высказываний. О-ох!

Если бы шумная кампания со ссылкой на зарубежные авторитеты не бежала впереди фильма, если бы интонация режиссерского экранного или сценического высказывания не была столь агрессивна, столь откровенно направлена на массовый успех, если бы высказывание это не тяготело ко всем-доступной-близкой-как-своя-рубашка идее — полной самоуважения, глубокомысленной по отношению к себе самой, не допускающей ни грана самоиронии (что и спровоцировало меня на намеренную резкость) — тогда и рассуждать можно было бы поспокойнее.

Например, заявить во всеуслышание о том, что никто и никогда не упрекал Дмитрия Астрахана в отсутствии профессионализма. Или проанализировать творческую тему режиссера, так или иначе проявляющуюся во всех работах: тему Героя, человека действия, а не размышления. Мускулистого парня с твердым волевым подбородком, из тех, что друга не предаст и себя не забудет — воплощенное добро с кулаками из современных стандартных голливудских сказок, архетип настоящего мужчины, живущий в уставшем от круговой обороны женском сознании.

Такого бы — с подмостков в жизнь! Он — как каменная стена, на которой тумаки судьбы не оставляют следов — и защитил бы, и проблемы решил; о нем тоскует по ночам женская половина зрительного зала. А мужской, вероятно, на уровне психологическом приятно идентифицироваться с ним хотя бы на два часа.

Потому и художественная структура произведений режиссера, как правило, поверяется реальной житейской логикой в любых, даже самых фантастических обстоятельствах, аргументами типа «так бывает» или «так не бывает», конкретной историей Героя, в конце концов. Этим, в сущности, простым способом, выстраивается контакт со зрителем. Сам Герой твердо помнит о том, что его идеал — супермен, и если таковым и не является, то потому только, что присутствие суперменского слишком жестко задает жанровые рамки и сужает поле деятельности режиссера. Но зато подобный Герой дарит ошалевшей от экономических невзгод публике психологический комфорт, уверенность и стабильность. В нем нет полутонов, нет игры светотени, к черту интеллигентские сложности и духовные камлания. Если любовь — то всегда первая и на всю жизнь, если предательство — то непрощаемо до гроба, если дом защищать — то сколько бы их не было, убийц проклятых, — все равно подыму свой топор.

Дай Бог, чтобы нам все давалось так просто!

А Бальзаминов Миша — тот же Герой наизнанку! Воплощение того, чему нет места среди мускулистых праведников Дм. Астрахана.