— Ой, девки-девки!

Вдова Куин неслась по сцене БДТ, придерживая бюст дебелой ручкой. Декольте у нее доходило прямо до талии. Линия талии таяла в складках взбитой на бедрах юбки. Легкость, с которой вдова летала за окнами затрапезного ирландского кабачка, а затем являлась на финальный поклон, приводила партер в неистовство. Узрев в бочке томного молодца, вдова разражалась предобеденным смехом:

— Уй, какой ма-а-ленький!

Несмотря на внушительное сложение и широту вдовьего шага, между ее каблуками и сценой БДТ можно было просунуть два пальца. Так что сидевший в третьем ряду камер-юнкер Пушкин громко сказал:

— Летит как пух от уст Эола!

Фраза, как известно, вошла в историю. Но мало кто знает, что сравнение было навеяно Ниной Усатовой.

Стоит вообще серьезно разобраться с ролью Н. Н. Усатовой в истории искусства, да и всей русской жизни в целом.

У Усатовой простое лицо русской бабочки. Родись она с таким лицом на одной улице с О. О. Садовской, служить бы ей в Малом театре. Играть бы Устиний и Аграфен, нянек да мамок. Видимо, помня это, в Молодежном театре нашего времени Усатовой охотно подводили под глазами старушечьи тени. Но в Малом театре вряд ли Садовская допустила Усатову в первый состав, а в Петербурге встала бы на дороге Линская. Выжили бы девушку в провинцию. Впрочем, именно там, проездом через Ерошки, Александр Николаич Островский заметил Усатову в «Горячем сердце» (Матрену играла). «Надоел эпический покой мой!» — сообщил он Юрьеву. — «Выпишите на возобновление „Бальзаминова“ Усатову — Белотелову. Взорвет все. Рисует так ярко и жутко, что до самодурства доходит».

Н. Усатова (Белотелова). «За чем пойдешь, то и найдешь», БДТ имени Г. А. Товстоногова.
Фото Б. Стукалова

На премьере «Женитьбы Бальзаминова» присутствовали и Чайковские. Спектакль имел выдающийся успех. В антракте, проходя мимо Юрьева, Ильич сказал:

— Как играет! Что ни слово — то на вес золота!

И подарил актрисе свой бюстик. С тех пор на каждом спектакле «Женитьбы Бальзаминова» Нина Усатова — Белотелова, грезя о женихе, прижимает к виску соленый огурец, а к груди бюст П. И. Чайковского. Ее полные алые губы сливаются с малиновым румянцем на щеках, в волосах дрожат разноцветные бантики, а в глазах вспыхивают желтые искры. Рушась в гамак на Бальзаминова — Толубеева, Усатова — Белотелова грезит о Чайковском.

Нина Усатова цельная (по другим источникам — фантастическая) русская натура. Ее расширенные дрожащие зрачки могли принадлежать забитой бабеночке, воющей в курной избе от побоев мужа, а лет через сто эта бабенка будет гоняться за мужиком с ухватом по всей деревне.

Она может склоняться над младенцем, кормить грудью, пахать в поле, урывая минуточку для младенчика, а может стать Марьей Татариновой, героиней судебного очерка Власия Дорошевича «Детоубийца» — той, что, обманутая мастеровым Гомелевским, затолкала в горло маленькой деточке пробку и спустила тельце в сортир. И выла после над своей Клавдинькой — не оторвать.

Фантастичность (в другой транскрипции — цельность) натуры ее такова, что в зависимости от обстоятельств (распределения ролей), климата и урожайности Н-ской губернии, она может быть Катериной, Варварой, свернувшейся у ног Кабанихи Феклушей. А южнее и правее — самой Кабанихой.

Она может быть тремя сестрицами сразу, катать по блюдечку наливное яблочко, а может вколачивать в окошко булавки, чтоб зацепить ими крылья Финиста — Ясна Сокола.

Может быть распустехой, скундыжить и шаромыжничать, считать, что все на Руси от жидов, а мор от соседей. А через год прятать портного Абрашку в бочке с грибами.

Родись она лет сто назад — подоспела бы в кино к «Бабам рязанским», а потом потеснила бы на экране Тяпкину, пришлась ко двору чертовым «Кубанским казакам». Чтобы в 30–40-е облачиться в однобортный пиджак, таращить фанатичные глазки и гноить интеллигентку Софью Петровну. А на другой киностудии, ткнув в бок мужа — Буркова, собирать на кухне деньги для обокраденной кассирши-соседки.

Н. Усатова (Вдова Куин). «Удалой молодец — гордость Запада», БДТ имени Г. А. Товстоногова.
Фото Б. Стукалова

Познакомившийся с нею утром, Щедрин увидел в Усатовой салтыковскую матушкину породу, а вечером признался: да нет, щедринского, мол, больше. Но больше, конечно, гоголевского. Усатовой к лицу солохинский платок со скрученными концами, полеты на фоне черного украинского неба. Гоголевский выверт и вывих и его же тяга к спокойствию. Только не к коробочкиным графинчикам, а к наливочкам старосветской помещицы.

Усатова — национальный талант. В ней все натурально, и все — чрезмерно.

Усатова — космополитка. Потому что, в момент, когда под лучами холодного солнца 53-го года, с крутого плеча ее немой прачки спадет беленькая бретелька, по лицу актрисы пробегут волны, и картина изменится. И вот уже под розовым кустом, около собственно дома в белом чепце и переднике, сидит и вертит в пухлых пальцах аптечный пузырек добропорядочная госпожа Марта Крикс. А рядом какой-нибудь маленький голландец водит кистью, сочиняя «Посещение аптекаря».

Веками для Усатовой пишутся роли. Лев Николаевич написал для нее образ Толстой барыни, она захотела быть Звездинцевой. Он прислал «Власть тьмы», ей не понравилось. Островский, Гоголь, Пушкин, Лесков… Грибоедов хотел, чтобы Усатова сыграла Фамусова.- Белый видел ее — всей Москвой.

Сама жизнь взбивается под ее ногами в крутой гоголь-моголь. Накладной румянец (см. фото) лишь оттеняет природную бледность лица.

Мучительница. Чертова баба. Дульсинея и Катарина, Сударыня, проезжавшая мимо Кустодиева в санях и навек поселившая в сердце художника тоску по недостижимому идеалу. Окрест — нет ей под стать режиссера. Станиславского времен «Горячего сердца», Мейерхольда периода «Леса». Потому — кому как не ей нацепить зеленый парик, шаровары, цилиндр и выйти в Гурмыжской и Курослепове.

Гениальная актриса.

Мучит меня своим даром, как привидение.