Постановка Е. Угрюмова — «Человеческий голос» — вызвала новый всплеск разговоров о «Кукле», хотя и не совсем восторженных.

Сюжет спектакля включает три литературные истории — одноименной пьесы Ж. Кокто, «Счастливых дней» С. Беккета и повести Н. В. Гоголя «Шинель». Условное время этих историй театр объединил одним пространством черного кабинета с разбросанными по стенам и потолку прожекторами.

В центре, в полумраке расположились три фигуры-куклы: две женщины в тусклых одеждах с блеклыми украшениями и мужчина в бледно-салатовой ночной рубашке. Лица их спрятаны, головы опущены, позы статичны.

И только гипюровая шляпа героини, одной из двух, сидящей в центре, на стуле, выделялась на мертвенном фоне. Она двигалась, эта шляпа, открывая старческое, испещренное тенями от морщин лицо женщины, решившей заговорить. В ее голосе, испуганном, колеблющемся, было что-то болезненное, пронизывающее и облик героини, и облик ее «соседей», окруженных гигантскими телами кукловодов в медицинских халатах. У этого голоса была своя линия истории, разворачивающейся во времени полифонией сюжетов. У каждого голоса в этом спектакле была своя часть.

Избранные литературные сюжеты не стали для театра достоянием настоящего, они превращены в прошлое, в давно ушедшее трех больных, старых, немощных людей, которым есть о чем вспомнить, но как трудно.

Эти люди говорят о своих болях, почти не двигаясь. Только живые, нервные руки, повороты головы и голос. Больше ничего. И музыка, сопровождающая исповедь одиноких людей. И еще ирония по отношению к зрителю, наблюдающему за тонкими психологическими вибрациями, происходящими в душах маленьких кукольных человечков — Башмачкина, Винни и той самой Мадам из пьесы Кокто, — которым так и не суждено «услышать» друг друга.

Эти душевные пережива¬ния иногда бывают столь незаметны, что становится страшно от ох-ватывающей на спектакле скуки.