«Тараканья леди» («Тень Чехова») Т. Уильямса
и Т. Батраковой. Марийский республиканский театр кукол (Йошкар-Ола)

Спектакль «Тараканья леди» по пьесе Теннесси Уильямса имеет подзаголовок «Тень Чехова» и зародился, возможно, в то время, когда художник Марийского республиканского театра кукол Татьяна Батракова, заканчивая учебу на режиссерском отделении Санкт-Петербургской академии театрального искусства, шила себе на экзамен по актерскому мастерству длинное платье в «чеховском» стиле. За плечами у нее уже были две режиссерские работы — «После дождичка…» (2001) — целиком авторский, от сценария до кукол, легендарный спектакль об одиночестве и детских мечтах, которые озаряют всю нашу жизнь, и «Тили-Бом» (2006) — кукольный спектакль по сказке С. Маршака, в котором Батракова выступила в качестве постановщика, художника и автора кукол. И еще шесть спектаклей в театре кукол в Йошкар-Оле. Тогда она проговаривала свои мысли о глубоком символизме прозы и драматургии Чехова и о том, что Теннесси Уильямс «у них» — это то же, что Чехов «у нас»…

Немного погодя в ее театральной мастерской, где совсем недавно жили круглые некрупные существа из дерева, тряпочек и меха, пушистые козы, коты, кошки и хрюшки; где стояли маленькие фанерные заснеженные домики с заборчиками и лесенками вдоль улицы и где слегка уменьшенный граммофон с трубой крутил настоящую пластинку, а вслед за ней вращались домики и улицы на круглом столе, — вдруг появились странные долговязые, почти в человеческий рост, и подвижные во всех направлениях деревянные куклы, похожие на людей, но страшные лицами, как традиционные индийские марионетки…

Летом 2007 года стол, за которым художники обычно пили чай, вдруг превратился в сцену. Студенты актерского «кукольного» отделения Марийского республиканского колледжа культуры и искусств с этими голыми деревянными куклами пробовали копировать с экрана «видика» просчитанные до кадра движения американских мюзиклов эпохи Великой депрессии. В ноябре 2007-го состоялся первый показ спектакля на большой сцене театра. Он шел 4,5 часа. Для избранной аудитории и студентов.

В нем было все: куклы планшетные, марионетки, типа «би-ба-бо», театр теней, живые актеры; были задействованы все уровни сценического пространства; разнообразный свет, блестящие кожаные черные плащи, звуки большого города, а с потолка лил «дождь» из кинопленки! «Римэйки» из «Вестсайдской истории», «Танцующих под дождем», «Кабаре», «Огней большого города» в кукольном исполнении возникали в лучах прожекторов на больших ступенях, поднимающихся в небо справа и слева по сцене, — как бы ступени знаменитого кинотеатра «Кодак» в Лос-Анджелесе, где вручают «Оскар». А под ступенями — клетушки-комнатки, «тараканники», в которых любят, ругаются, бегают друг за другом с ножом, продаются и покупаются обитатели «французского квартала», легендарного «золотого гетто» Нью-Орлеана середины прошлого века (пьеса Уильямса написана в 1941 году), этой гигантской творческой «общаги», где в одном пространстве с героями спектакля жили Элвис Пресли, Луи Армстронг, Марк Твен.

На самом первом плане, собственно на сцене, все в белом, настоящие, но не юные Актриса (Наиля Сулейманова) и Актер (Игорь Смирнов) играли сцены Нины Заречной и Треплева, Аркадиной и Тригорина из чеховской «Чайки», а в глубине сцены, в душном пространстве трущобного «нумера» где-то в латинском квартале, но 90 лет назад, ерзая на железной кровати, читали по ролям «Чайку» и одновременно «перечитывали» собственную прошлую жизнь куклы: безработная актриса Хардвик Мур и мужчина из соседнего номера, назвавший себя Писатель. И за каждой из них стояли два актера в черном: за Хардвик — Г. Ковалева и Л. Степанова, за Писателем — В. Никитин и С. Есменеева (филигранная работа актеров и режиссера)…

Зритель, услышав мелодии мюзиклов, приготовился увидеть веселое шоу, а ему — тесную, темную комнатку, вздохи и фантазии… Но поэзии «творческой общаги» и пофигизма относительно мирских проблем почему-то не чувствовалось: Писатель был «однопланов», явно никак не мог оторваться от своего приниженного социального состояния, воспарить в фантазии и, соответственно, неубедительно склонял к этому несчастную соседку. Тогда становилось непонятно, зачем он вообще вошел к ней в номер и появился в пьесе… Ужели только для того, чтобы под видом репетиции напиться с одинокой дамой и залезть к ней в койку?.. А когда в сцене высокого духовного накала вместо двух существ перед глазами шевелились и дышали целых шесть (!) — зрителю в какой-то момент становилось немного не по себе: хотелось ущипнуть себя, выйти на воздух или проверить зрение… Зритель хоть и «взрослый», но устает от непонятного. В разгар второго действия соседка моя, преподаватель литературы, выдохнула: «Придушить бы этих двоих, чтоб не копошились…».

…Когда зажегся свет, зал устроил овацию, творилось что-то похожее на истерику: зритель словно «вывихнулся» душой…

Все интермедии, сцены, эффекты по отдельности были интересными находками. Многим ужасно нравился человечек-шарик, которого три актера разворачивали буквально из какого-то белого платочка и который по своей судьбе и переживаниям был олицетворением прекрасной, ранимой, вечно детской души артиста. Многих очаровала музыка в этих номерах. Другие считали, что эпизоды из чеховской «Чайки» на первом плане сцены так хороши, что Уильямс в куклах — лишний… С этим уже никак не мог согласиться постановщик, ибо спектакль был заявлен как кукольный, но «для взрослых». Попутно открылось (на встрече творческой группы спектакля со зрителями), что студенты вузов столицы Марий Эл в большинстве своем Чехова не читали. Более того, до встречи со спектаклем Татьяны Батраковой они не знали Чарли Чаплина (!). Возможно, студенты «прикалывались», будто не узнали Чарли в виде куклы, но они точно не знали американских мюзиклов (!): «цитаты» из киношедевров прошли мимо их сознания и не связались в общий образ спектакля. Студенты негодовали: как героиня может сидеть на кровати день за днем, читать «Чайку», слушать бред соседа-алкоголика, а не идти бороться за свое выживание хотя бы со шваброй и ведром в руках, не говоря уже про исполнение песен в метро, на клиросе или про торговлю пирожками на рынке!

После одной из таких встреч Батракова убеждала дирекцию театра и себя: «Зрителя надо ГОТОВИТЬ!!!» И все были «за»! И все понимали в то же время, что спектакль надо изменить… Но как?

Рецензий на «Тараканью леди» в прессе не было весь год. Спектаклей — тоже. Уильямс, с «их» проблемами, с «их» Америкой, с «их» безработными актрисами и писателями, оказался несвоевременным: своих проблем хватает. Зритель как бы вступил с этим странным спектаклем в затяжной поединок-противостояние: «Тараканья леди» могла «выжить» на сцене бюджетного театра, только «укоротившись», как того негласно требовало расписание движения городского транспорта (в Йошкар-Оле после 21.00. трудно поймать троллейбус, идущий на окраину по маршруту).

Пока ждали, что предпримет сама Батракова, думали вслух, «курили», пили кофе, Татьяна незаметно сделала еще один спектакль, по мотивам «Колобка», — «Колыбельная», про девочку, которая путешествует во времени и пространстве в поисках мамы и любви… Совсем другие куклы заселили ее стол в мастерской. Композитор Вениамин Захаров вновь был озадачен созданием звукового кружева из лейтмотивов А. Шнитке, романсов начала прошлого века и, может быть, собственных мелодий…

— С Уильямсом «репертуарного» спектакля не сделать… — наконец сказала Батракова. — Это эпизод жизни, он прожит — и надо двигаться дальше. Репертуарный театр — это «фа-бри-ка»! Мне понадобилось пятнадцать лет, чтобы это понять. Только маленькой частной группой можно сделать что-то похожее на шедевр, играть его для избранных…

— Таня! Ты сделала «После дождичка…»! Это явление! А «Черная курица»?! А «Как пройти в Вифлеем?» А твоя «Колыбельная»?!

— И «После дождичка…» — прожит. Декорации давно разодраны. А куклы… Ой, давай не будем про это! И не буду я его никогда восстанавливать, пусть сколько угодно просят. Потому что это уже прожито! Сейчас время другое, все другое, я — другая! Ну, восстановлю я «После дождичка…», а его опять начнут «таскать» по садикам… Ужас! Я больше так не могу. Надоело.

В марте 2009 года вновь были назначены два премьерных спектакля «Тараканьей леди». Продолжительность — 1,5 часа.

За день до спектакля завлит театра Н. Н. Пектеева лично прошла по факультетам МарГУ с информацией, кто такой Чехов и что такое «Чайка». И — про Теннесси Уильямса. И про мюзиклы…

Зритель честно отсмотрел спектакль. В нем был сильно «порезан» Чехов, исчезли массовые уличные сцены под дождем и сам дождик… Зато были акцентированы громадные пыльные полотнища от потолка до пола, свешивающиеся за спинами актеров в финале. Полотнища выстраивали перспективу к закрытой двери в глубине сцены. А герои-куклы шли по дорожке своей мечты, как по подиуму, в зал и мечтали, мечтали, мечтали… Но их мечтаниям не хватало ни харизмы, ни дыхания, в них слышалось веселое отчаяние. (Уильямс ли это был?)

Зритель добросовестно хлопал. Но с каким чувством в душе он ушел? И был ли это «тот же» зритель? Скорее всего, и зритель тоже был «другой».

Но, наверно, и этот зритель не захочет второй раз смотреть «Тараканью леди» («Королеву насекомых») Теннесси Уильямса в постановке Марийского республиканского театра кукол. Хотя бы потому, что он, в основной своей массе, не понимает «правил игры», по которым работают исполнители ролей и сам автор спектакля. «Массовый зритель» и зритель-одиночка с трудом принимают «нелюбовь» художника к реальности мира: он ищет, как в детстве в сказках, пути восстановления гармонии жизни. И он не привык, чтобы его в этом творческом процессе игнорировали.

И тут зритель был не в силах смотреть на себя через сцену: это больно, особенно теперь, когда мы совсем недалеки от героев Уильямса по своему социальному статусу и положению. В сердце зрителя нет места для героев Уильямса…

Создатель спектакля, художник и режиссер Татьяна Батракова, по ее собственному признанию, не ждет, что «понимание» по ту сторону рампы появится скоро… И вообще — когда-нибудь…

Ноябрь 2009 г.