«Пиноккио». Театро дель Карретто (Лукка, Италия).
Режиссер Мария Грациа Чиприани

Текст на оборотной стороне флаерса обещал «красивый спектакль», «сказку для взрослых», «огромные красочные маски», героя, «сохранившего в себе детскую мечту» и «нашедшего призвание в кукольном театре». Воображение послушно воспроизводило искрометные лацци, мелодичные голоса и прочие театральные атрибуты «солнечной Италии». А зрительский опыт уверенно «каркал» о «новых формах» и языке условного театра. Видать, не всем: среди зрителей, направлявшихся в зал, промелькнул мужчина в очках, державший на руках двух-трехлетнего малыша…

Сцена из спектакля.
Фото В. Луповского

Спектакль был и правда красив, из тех, где композиция напоминает музыкальную партитуру, в которой даже диссонансы организованы гармонично. Полукруглая выгородка из черных, намеренно потертых, словно расцарапанных каким-то обезумевшим от страха и боли животным, щитов; аффектированно-ломаная пластика персонажей в белых или черных костюмах; хлысты, ошейники, жутковатые примитивные (доктор Лектер?), словно выцветшие почти добела, маски — картинка в основном черно-белая. Порой в нее вплетались голубой или винно-багровый «лейтмотивы». И — благозвучнейшие рефрены музыкального ряда: ария «Смейся, паяц…» да бравурно-вальсовая мелодия, напоминающая разом и о шарманке, и о цирке… Еще одним впечатляющим звуковым рефреном стал истерический хохот маленького зрителя — невинной жертвы родительского театрального энтузиазма, — сопровождавший безупречно скомпонованные сцены насилия и жестокости, которыми изобиловал сюжет спектакля.

Зрелище, безусловно, не было предназначено для детских глаз. Произведение Коллоди в постановке режиссера М. Г. Чиприани стало больше литературным поводом, чем драматургическим материалом. Главный герой спектакля (Ж. Купаюоло) — клинический безумец, вновь и вновь переживающий свой жизненный крах как историю деревянного человечка, не будучи в состоянии вырваться из этого «порочного полукруга». Пространство сцены здесь тождественно пространству душевной болезни, а персонажи сказки Коллоди — архетипы больного сознания (среди них и палач, и ангел-хранитель, и разного рода демоны, искушающие и терзающие).

В своих галлюцинациях жаждущий символического искупления принимает образ Пиноккио, чтобы заслужить прощение воображаемого отца, надежд которого он не оправдал. Изнурив себя порочной жизнью, угрызениями совести, а затем и непосильным трудом, «деревянный человечек» обретает избавление, покидая и оборудованную в сердце своем камеру пыток, и земную жизнь. Сломанными куклами застывают на сцене герои его кошмаров…

Сцена из спектакля.
Фото В. Луповского

Петербургский контекст итальянского спектакля более чем богат, и это обстоятельство, пожалуй, лишь усилило зрительский интерес к еще одной самобытной версии уже многократно трактовавшегося мотива. Трагедию героя, одержимого демонами порока и безумия, впечатляюще воплотили В. Фокин («Двойник»), Р. Кудашов («Вий»), А. Прикотенко («Пролетая над богоугодным заведением»)…

Язык итальянской постановки оказался театрален в самом высоком смысле, изобиловал находками.

Например, одна из самых «леденящих сердце» сцен — встреча Пиноккио с приятелем, зовущим его в Страну развлечений. Этот приятель (он же — жестокий дрессировщик с кнутом, внутренний палач героя) просто стоит спиной к зрителям и мернозамедленно бросает об пол мячик… Герой как будто вступает с ним в диалог — но все реплики произносит сам, и нервически оживленные интонации его голоса звучат в дуэте с неумолимым стуком мяча, еще более нагнетающим атмосферу безысходности. Нельзя не сказать и о том, что пластический рисунок каждого персонажа одновременно филигранен и порывист, органичен и сценически столь выразителен, что произносимый текст порой казался избыточным. В спектакле, бесспорно, талантливо переосмыслена специфика комедии масок: мрачный комизм и эффектная условность присутствуют, но существование и взаимоотношения героев зачастую выходят за рамки масочной традиции.

Этого трагического «Пиноккио», привезенного из итальянского города Лукка, хочется назвать редкой удачей для всех, кому удалось присутствовать на спектакле, кроме (увы!) одного крошечного зрителя, смеявшегося весь вечер и наверняка беспокойно спавшего ночью.

Октябрь 2009 г.