«Человек в футляре». Театральная версия Г. Васильева и С. Шуляка по мотивам рассказа А. П. Чехова. ТЮЗ им. А. А. Брянцева.
Режиссер Георгий Васильев, художник Эмиль Капелюш

Жил как нЕ жил, томил всех одним своим присутствием, умер, шел дождь.

Зачем-то Беликов Чехову понадобился. Ведь не для того, чтоб в школе учили детей дружно презирать этого персонажа (а заодно и рассказ проглотить, как беликовскую калошу, и не подавиться).

В том-то, кажется, и суть, что рассказ — из тех, что застревают в сознании. Человек в футляре: готовая карикатура! Но сатирический акцент снимается, ведь тут речь и о смерти, в самом чеховском рассказе. Уже название не может не царапать. (Кстати, то же с чеховской «Душечкой». Прелестная, как будто диккенсовская женушка трех персонажей! Героиня в ленсоветовском спектакле и была прелестной, но Георгий Васильев услышал за лепетом «душечки» реальный масштаб чеховского слова о душе. Чехов говорит о ней в далекой от прекраснодушия глубокой традиции великой литературы, наследуя Толстому, предваряя Блока.)

Школярский, хрестоматийный акцент на «футляре» отменен. Футляр не забыт, как не забывает Беликов молвить: «Расческа. Ножичек. Калоши. Зонт. Часы. Очки». Это его пароль перед выходом из дома, к людям. Облачение в упомянутые доспехи не буквально, оно получает пластическую формулу в спектакле. Вообще партия Беликова — виртуозная работа Валерия Дьяченко. Голосоведение столь же выразительно, как пластический рисунок. Персонаж вызывает и сострадание, и содрогание, и восторг.

Малая сцена ТЮЗа. Действие начинается «на самом краю села Мироносицкое». Ходит в сумерках «бывшая старостиха», бормочет что-то: согбенная фигура человека, блуждающая уже за краем своей жизни. Далее, как у Чехова, коротают вечер двое охотников, встретившиеся на ночлеге в старом сарае. (Доски сарая — это и некие кулисы, раздвигаемые в стороны самими персонажами: художник Эмиль Капелюш.) Экспозиция, с одной стороны, отсылает нас к излюбленному зачину всей русской словесности разом. В то же время эта вводящая в сюжет беседа Буркина с Иваном Ивановичем не что иное, как диалог «по Ионеско». Встреча старых знакомых, с многократными повторениями реплик и взаимными, формально-страстными похлопываниями и обниманиями, узнаваема до судорог, до полной механичности ритуала. Это отлаженный «футляр» выхолощенных человеческих отношений. Есть, таким образом, и «футляры» без людей. История учителя древнегреческого языка возникает отсюда как история маргинала, отщепенца. А охотники-знакомцы (Алексей Титков и Александр Иванов) возьмут на себя роли остальных персонажей.

В. Дьяченко (Беликов).
Фото Д. Пичугиной

«Это меня сейчас хоронили» — появление Валерия Дьяченко в роли Беликова, в сущности, танец, и это начало его пластической темы, афористичной, как весь спектакль Георгия Васильева (хореограф Сергей Грицай). Персонаж кружит на одном месте, очерчивая зонтом вокруг себя границу. Были в русской литературе «лишние люди», была жизнебоязнь — у Подколесина, например. Здесь уже фобия. «Как я ненавижу действительность. Как меня раздражает настоящее — зачем оно?» Гимназическая страшилка — не главное, что можно сказать о персонаже Валерия Дьяченко. Глуховатые интонации голоса пластичны настолько, что вы слышите гнев и скорбь человека, уже отжившего.

«Антропос!.. О как звучен, как прекрасен греческий язык!» Застегнутый на все пуговицы Беликов несет в себе некий недоступный для окружающих мир, восторг обладания благородством и завершенностью форм древнего языка. Беликов не унтер Пришибеев и не позднейший сологубовский Передонов, при всех возможных перекличках. Сама его охранительная, ультраконсервативная позиция, даже сама его сентенция «Как бы чего не вышло», столь раздражающая коллег с их либеральными кружками и катаньем на велосипеде, скорее существует в контексте платоновского «Государства» и его же «Законов». Там в целях достижения всеобщей гармонии поведение индивидуума жестко и до мелочей регламентировано — к примеру: «Для всех свободнорожденных надо установить распорядок на все время дня»*.

* Платон. Сочинения: В 3 т. М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 287. (Пер. А. Н. Егунова.)

«Кто живет без печали и гнева, тот не любит отчизны своей!» — хором могли бы выкликать строки Некрасова в либеральных кружках, но их произносит человек в футляре. Васильевский Беликов, Беликов Валерия Дьяченко живет с печалью и гневом, только его отечество — классический древний мир. Очки, зонт, часы, калоши — его панцирь и одновременно рыцарские доспехи. Парадоксально — но родство этого персонажа с рыцарем Печального образа подтвердится сразу, как только он встретится с приехавшей из Малороссии Варенькой Коваленко. Афродита, из пены рожденная, — чем не Дульцинея?

 Беликов готов признать в малороссийском говоре Вареньки звучность древнегреческого…

Герой переживает нешуточную встряску. Наступает момент, когда мы видим Беликова в алых шароварах, гуцульской шапке.

Вареньку, прибывшую с братом-учителем с малороссийского хутора, играют в очередь Елизавета Прилепская и Ольга Карленко. Громкоголосая, смешливая, зрелая эта девица, голосящая, как иерихонская труба, украинские песни, — яркая работа в обоих случаях. У Елизаветы Прилепской получилась обаятельная, смешная от начала до конца, шаржированная пришелица из солнечного края в пасмурную Россию. Игра Ольги Карленко, на мой взгляд, более интеллектуальна, наделена тем свойством афористической точности, что характерно для спектакля в целом. Ирония тут не относится только к персонажу, связана со всем строем спектакля, явленным уже в первой сцене. В ее игре более осознанны мимолетные, но выразительные мизансценические стоп-кадры, и явление Вареньки-Афродиты в судьбе героя обретает, можно сказать, скульптурную определенность. Украинские песни, распеваемые к месту и не к месту, звучат у Карленко альтово, мощно. Сама южная витальность словно достигает некоего предела, парадоксально окаменевает, становится косной, и присказка «просто ужас!» обретает реальный смысл. Так же и пластические дуэты Вареньки сБеликовым обретают смысл значимой пантомимы, вехи в судьбе Антропоса…

«Влюбленный Антропос» приходит в театр (в лаконичном, строго выверенном мире спектакля целых два «театра в театре»: сцена у балкона Джульетты в гимназической самодеятельности с ее профанной патетикой и увертюра в оперном театре). Более того, Беликов попадает с Варенькой в ужасающую его «чайную», где кабацкая атмосфера, и музыка звучит трагически страстно (композитор Валерий Пигузов).

Только что из уст в уста летало «А хорошо бы их поженить». И вот: «Влюбленный Антропос» — злорадная подпись на карикатуре, приколотой к беликовскому пальто. «Какие нехорошие люди».

Объяснение с удалым братцем Вареньки (Алексей Титков) заканчивается катастрофой, барабаном, надетым на голову «фискала». Стоп-кадр. Варенька «заливается своим малороссийским смехом». Коваленко еще и обзывает при ней Беликова пауком, и в самом деле герой едва не превращен в паука (привет Францу Кафке), когда одет в пальто, висящее на вешалке.

Танец-пантомима героя со слугой Афанасием (Александр Иванов) завершает беликовское существование в спектакле. «Вздох облегчения», которым общество простилось с героем, опротестовано в спектакле, вслед за Чеховым. Закольцованность начала и конца поддержана финалом беседы Буркина с Иваном Ивановичем. Только, похоже, рассказанная история не на шутку растревожила, Иван Иванович не в состоянии «закрыть тему», он ощущает некий экзистенциальный смысл истории о человеке и футляре…

Спектакль преодолел премьерную «сырость». Теперь это артистичный, талантливый во всех своих составляющих опус — третья постановка Георгия Васильева в ТЮЗе после «Записок сумасшедшего» и «Старосветских помещиков», если не считать первого обращения режиссера к «Человеку в футляре» десять лет назад — на большой сцене этого театра, с тем же Валерием Дьяченко в главной роли. Чеховская неоднозначность, воплощенная в щемящем сочетании иронии и горечи, была и там. Кажется, тогда крупнее прозвучал античный мотив — начиная с декорации Эмиля Капелюша: посередине сцены возвышался некий мавзолей, увенчанный подобием Парфенона. Могила Антропоса имела характер символический. При этом героине Карленко было где разогнаться, когда она звонко кричала ошеломленному Беликову: «Догоняйтэ!»

«Человек в футляре» вернулся… Новый спектакль Малой сцены, естественно, более камерный, но он, как это свойственно режиссуре Георгия Васильева, редкостно емкий. Такая компактность сродни первоисточнику. Художественная фантазия и творческая воля постановщика провоцируют подобные качества в зрителе. Чехов этого заслуживает.

Ноябрь 2009 г.