А. Пушкин. «АтАнде» (по мотивам повести «Пиковая дама»). БДТ им. Г. Товстоногова, Малая сцена.
Режиссер Иван Стависский

Не знаешь, как взглянуть на этот спектакль: с высот пушкинской поэтики (попробуй до них дотянись!) или с равнины обыденного сознания, которое, к слову сказать, никому не чуждо. Вспомним завет Пушкина — о творце и законах, им самим над собою признанных, и выберем вторую точку зрения.

Зрители старшего школьного возраста, заполнившие зал, следили за событиями на сцене, затаив дыхание. «Пиковая дама» оказалась для них «своей» — животрепещущей, созданной, как говорили прежде, на острие времени. У этого спектакля есть и еще достоинство: он возвращает утраченное, было чувство «хорошо сделанного» сценического произведения.

Пушкинская постановка БДТ держится на трех китах: ясность концепции, неторопливость изложения, полнота проживания. Концептуальность не отменяет нарративные возможности сцены — идея развивается подспудно и является не вдруг. А общепринятый в литературном театре прием чтения-игры прирастает смыслами, эмоционально заполняя пространство зала.

Развернуть сценическое повествование, наполнить его живым содержанием — большое умение. Для этого И. Стависскому пришлось сделать небольшие перестановки в тексте. Но суть не в них. Режиссер сознательно готовит молодому зрителю ловушку, ведет его от расхожей современной иронии к сердцевине сюжета.

Вокруг большого стола, предназначенного для игры в карты, пятеро актеров. Персонажами они станут чуть позже. А пока один из них, С. Мендельсон, поет легкомысленную песенку — про то, как в ненастные дни занимались они «делом». «Что наша жизнь — игра», — поется в гораздо более известном музыкальном сочинении на ту же тему. Имеется в виду игра неподвластных человеку сил. Судьбы, Рока и особенно любимого в пушкинскую эпоху Случаи. В спектакле БДТ все намного скромнее. Здесь витает словечко «анекдот» (почитаемый Пушкиным жанр). Рассказ Томского (А. Винников) о бабке графине и трех заветных картах пока еще ничего не значащий анекдот и играется впроброс. Он может иметь продолжение, а может угаснуть, никем не замеченный. Германн заметил. Только тут актер И. Федорук набрасывает на плечи зеленый мундир военного инженера.

Спектакль с минимумом оформления, в котором «играют роли» исторические костюмы, дамские локоны, пистолет и более почти ничего, тем не менее существует в параметрах реальной жизни. С какого-то момента чрезвычайно важной становится топография сцены. Игорный стол исчезает за кулисами, вместо него появляется обычный стул — место исповедей, монологов-откровений. Две подвижные ширмы, формирующие пространство, — одновременно окна в господском доме и едва проступающая на стекле портретная галерея героев войны с Наполеоном (точная метафора художника А. Лапыгиной). Пушкин, писавший «Пиковую даму» спустя двадцать лет после победы над французами, имел основания отмечать угасание времени, хождение по кругу.

Как мы помним, в повести профиль Германна сравнивался с наполеоновским. В спектакле эта похожесть как будто игнорируется, черты его натуры — самолюбие или гордость- не кажутся чем-то из ряда вон. Абстрактные для юношества «страсти роковые» пока скрыты, частная жизнь привлекает больше внимания, чем игра стихий. Но мысли, желания имеют свойство материализовываться. Ноги сами принесли Германна к дому старой графини. «Атанде!» — ставки с деланы. Впервые возникает необходимость прямого физического действия — проникнуть в дом, впервые персонаж остается один на один с публикой. Разворот к залу, мысли вслух, робкая попытка заглянуть в собственную душу, — а там не то чтобы бездны, но нечто не совсем приглядное. Судьба в той ее ипостаси, что зовется провидением, дает герою право выбора. В окне он замечает милое личико воспитанницы графини Лизаветы Ивановны (Е. Старателева). Скромница и затворница займет в спектакле второе по значимости положение. К этому моменту актеры уже прочно присваивают себе имена персонажей.

Возникает слово-действие, авторский текст произносится в «в образе» и «от образа». В постановке И. Стависского житейское, понятное играется подробно, мистическое, страшное — скороговоркой. При таком раскладе заметнее становится сложносочиненный сюжет, где персонажи существуют почти по-чеховски — вместе, но в разных плоскостях. Прекрасная ансамблевая работа нового поколения актеров БДТ, поддерживающих напряженный внутренний ритм. Любовь Лизы к Германну пробивается сквозь условности хорошего воспитания, намеки Томского, перипетии странной переписки. Герой также захвачен чувством. Молодые люди уже готовы взяться за руки, как это делают влюбленные, но этому жесту не дано продлиться. Мечтавшая об «избавителе» Лиза «обдернулась», как потом «обдернется» Германн, увидав в картах и скаженный лик «пиковой дамы». Другое дело Томский, обычному светскому ловеласу судьба дарует искомую невесту. Правда, узнаем мы об этом за пределами драмы.

Игры потусторонних сил ведут к старой графине. Ей ведомо тайное знание, унаследованное, должно быть, от Сен-Жермена. Создатели спектакля отнеслись к этому обстоятельству не без юмора. Двоемирие отыграно так: молодое, строгой лепки лицо актрисы (М. Сандлер) и трепещущий в ее руке чепец старухи. Принадлежа двум мирам и двум разным историческим периодам, «пиковая дама» по-домашнему тиранствует над Лизой, переменяя сто раз свои распоряжения. «Холодный эгоизм» ей не свойствен, она пристрастна. Глупый роман про сиротку графиня сходу отвергает, веля захлопнуть книгу (так совершается литературная месть). И кого считать «сироткой»? Лизу, Германия?

Умеренность и трудолюбие, мечты о «покое и независимости», да и сама немецкость Германна в спектакле не акцентируются. Сцена в спальне графини — сплошной Достоевский. Молодой человек не сентиментальничает, не молит назвать ему «три верные карты». Он неумелый, нерасчетливый убийца. Большой пистолет приставлен вплотную к виску старухи, никаких падений на колени, экстаза, беспамятства. Это потом герой четко проартикулирует: «Пистолет был не заряжен».

После чопорной сцены похорон, на которых, как мы помним, графиня подмигнула из-зa «дверей гроба», идет ночной кошмар, когда Германну открывается тайна трех карт. Но и эта нездешняя сцена сыграна просто, если не сказать забавно. Спящий Германн вытянулся из стуле, призрак графини, скользнув через зрительный зал, оставляет ему свою метку — обматывает вокруг шеи воздушный белый шарф. «Тройка, семерка, туз», — топоча, ритмично вбивают в пол, в сознание, а уши Германна, а заодно и наши актеры, сотоварищи по спектаклю. Германн ликует, карты сыплются на него прямо с неба подобно манне небесной. Герой ловит их с юношеским проворством. Теперь он приобщен, связан со сверхъестественным прочными узами.

Неведомое ответило ему проигрышем. Герман, свернувшийся калачиком как малое дитя, оказывается на игорном столе. Его утешает, обнимая и баюкая, «пиковая дама». Между тем голос «от автора» деловито сообщает: «Германн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице, в 17-м нумере».

Воображаемое и реальное ходят рука об руку, хотя инъекция подсознательного в этот спектакль была незначительной. Полюса добра и зла в нем обозначены четко: любовь — губительная страсть к игре, любовь — сделка с совестью, богатство, деньги, жизненная стабильность. Удачно адаптируясь к современности, молодежная «Пиковая дама» преподносит важные нравственные уроки.