В Москве теперь в некоторые храмы пускают через металлоискатель. Проходишь через специальную дверцу. Какая дорога ведет к храму? Тут возможны варианты. Но в храм ведет арка металлоискателя. «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный — помилуй мя…»

На встречу с прекрасным тоже надо пройти через металлоискатель. Например, в музей изобразительных искусств им. Пушкина. Говорю это без раздражения и сарказма. С пониманием. Просто фиксирую мелочи новейшей русской истории, без которых ее не понять… Возле картины Брейгеля, где зима навеки торжествует и люди радостно катаются по льду, пожилая женщина объясняет шестилетней внучке. Дескать, смотри внимательно, все радуются, а дьявол не дремлет… Справа — деревянная ловушка для птиц, в центре — полынья. Для людей… «Дьявол не дремлет, расставил свои ловушки». Но и люди — в аэропортах, музеях, церквях — расставили металлоискатели. Такие современные ловушки для дьявола.

В Копенгагене перед входом в русское посольство меня тоже — впервые этой осенью! — проверили металлоискателем. Моего мужа-датчанина проверять почему-то не стали. Так пропустили. Я спросила сурового полицейского: «Почему? Проверяете только русских?» Тот смутился и от неловкости быть неполиткорректным ответил: «Да нет, просто у него глаза добрые». Значит, у меня злые? Все-таки, что ни говори, а моя милиция меня замечательно бережет.

В театр осенью 2005 года ходим без металлоконтроля. Значит, театр не считается зоной повышенной опасности. И граница между действительностью и сценической реальностью покуда — вне зоны металлоконтроля. Или защиты?.. Эта граница людьми искусства то и дело уточняется. Реальность и вымысел драматически выясняют свои отношения. И особенно — на территории «Новой драмы». А также ее нового форпоста, театра «Практика», открытого в этом октябре Эдуардом Бояковым…

14 октября. Утро.

Петербургским поездом прибываю в столицу своей Родины Москву. Совсем недавно политолог Глеб Павловский в телевизоре назвал эту осень первой спокойной, не террористической осенью за последние годы в России. Первая новость: Нальчик захвачен боевиками-ваххабитами. Есть заложники и жертвы. «Кавказский меловой круг», новейшая русская драма. Дьявол не дремлет.

15 октября. Вечер.

Москва, Трехпрудный переулок. «Папа, я непременно должна сказать тебе что-то…», реж. Э. Бояков. «Монолог девушки, детство которой пришлось на крах советской империи» — проанонсирована премьера.

Театр начинается, разумеется, не с вешалки. Современный театр начинается с пиара. Хотя вешалка в «Практике» отменная: девушки в фирменных белых одеждах, словно медсестры в регистратуре, работают быстро и ловко. Вообще-то как альтернативу театральным старушкам «Практика» грозилась пригласить чернокожий персонал. Наверное, пошутили. Девушки — ангелы в белых одеждах — всетаки спокойнее. Зрительское фойе в «Практике» — стерильно-белый квадрат, будто пришел в медицинское учреждение и сейчас медицина залижет твои раны. По контрасту с фойе зал на девяносто человек — глухой черный квадрат. Пространство театра решено Юрием Хариковым с оглядкой на Казимира Малевича. Или без оглядки, сам сочинил, но из стерильно-белого квадрата фойе, такого зала ожидания, накопителя, попадаешь в кромешно-черный квадрат зала. Из документальной-нейтральной белизны — в черную неизвестность искусства. Неизведанность территории. Притом что территория обозначена четко: современная драма. Черные кресла, черные потолки, черная сцена. Впечатляет. Строго и стильно.

Говорю совершенно искренне и открыто: мне ужасно хотелось посмотреть этот спектакль. Более того: мне почему-то горячо хотелось, чтобы он мне понравился. Во-первых, я согласна со всеми, кто говорит, что Э. Боякову креативности не занимать, за креативностью он в карман не лезет и за ценой не постоит. Вот и заявленная программа «Практики» не оставит равнодушным: кроме ежевечерних спектаклей — киноклуб, художественная галерея, открытые тренинги… Во-вторых, на мою жизнь тоже пришелся развал советской империи, правда, не на детство, но меня эта тема всерьез волнует. И я долго ждала, когда же она взволнует кого-нибудь в театре и кто-нибудь осмелится выглянуть со сцены-коробки в это окно. В-третьих, «ПТЖ» так раскритиковал прошлой осенью «Новую драму», что она перебралась обратно в Москву. Мне и хотелось, совершенно чистосердечно, чтобы там все получилось и никто нас не числил врагами народа. Делаем ведь в результате одно общее дело. Пишем, ставим, малюем, играем, снова пишем… — все несем один крест и веруем, и не боимся жизни…

Но все-таки современный театр начинается с пиара. Кто победил в пиар-войнах, кто овладел полем пропагандистско-информационных технологий — тот и вышел в дамки. Правда, пиар, предваривший открытие «Практики», сильно озадачил. Притом что пиарил «Практику» Павел Руднев, человек в информационно-рекламно-фестивальных технологиях не последний.

Вот выдержки из его пиара: деловая газета «Взгляд», статья «Театр практических действий». Новый театр, по Рудневу, это «пространство для ответственного авангардного поступка». Давно пора! Так надоели безответственные! Темами нового искусства станут: «Секс и политика, насилие и геополитика, национализм и имперское сознание, война и молодежная контркультура». Отлично!

«Поиски альтернативной религии и альтернативного душеспасения…» — таинственное и мощное заявление. Вспомнила фразу Луки из горьковского «На дне»: «Ну, ребята, живите богато! Уйду от вас… в хохлы… Слыхал я, открыли там новую веру. Поглядеть надо…»

Новое искусство, согласно деловой газете «Взгляд», должно «расколоть лед в грудной клетке вместе с ней самой». То ли плохо со вкусом у пиарщика, то ли это теперь таковы законы медийного рынка, проталкивающего модное событие, что надо раскалывать лед в грудной клетке непременно вместе с ней самой.

Спектакль в постановке Эдуарда Боякова был анонсирован как «пассионарный взрыв, разговор с будущим через нервную беседу с прошлым». «Агонизирующий монолог молодой девушки… разлад с отцом… страх перед Европой…» Авторское название пьесы Николеты Есиненку «Fuck you, Eu.Ro.Pa!» заменили на менее скандальное, элегическое даже, «Папа, я непременно должна сказать тебе что-то…». В главной роли — Елена Морозова, женское лицо «Новой драмы». Действительно замечательная, нервная, ироничная, жанрово чуткая молодая актриса, сыгравшая до этого в «Дневнике грязной Евы» и «Про мою маму и про меня». Теперь вот — «про папу и про меня». Она похожа одновременно на мадонну с полотен Ботичелли с длинными золотистомедными волосами и огромным открытым лбом — и на гастарбайтершу, наркоманку, потерянное дитя мегаполиса в мятых джинсах… «Улица корчится безъязыкая…» И героиня корчится, пытаясь подобрать слова… Перед началом спектакля на сцене включают телевизор, и мы видим легендарное «Зеркало» Тарковского. Мальчик на приеме у психиатра. Заикается, преодолевает немоту. «Я мо-гу г-говорить…» Вот и героиня пытается заговорить. Только в «Зеркале» мальчик смог рассказать свою жизнь. Здесь, в спектакле, напрасно потревожили тень Тарковского и взяли ее вместо эпиграфа. При словесном полуторачасовом потоке, идущем со сцены, сказать героиня так ничего и не смогла. Хотя начала обещающе, с вызовом: «Что сделала мне моя страна и чем я ее отблагодарила…» Очень похоже на знаменитый «Психоз» Сары Кейн. Хоть Н. Есиненку в буклете признается, что Кейн ей не нравится. Но при этом беззастенчиво снимает с нее кальку. Один к одному — бессвязный бред, мутный поток сознания, вопросы, ответы, ругательства, перечисление болезней и список лекарств… — душевный стриптиз. На сцене ободранное пианино, колченогий инвалид, — в финале оно залито кровью. Поскольку героиня заявляет, «что секса в СССР не было, а была сплошная менструация», подозреваешь, что это коснулось и несчастного пианино. Стоящего в финале в луже крови. Про суицид не думаешь, поскольку ничто не предвещало. Она подробно рассказывает, как пила дешевое вино из банки. Пила и рвала, когда однажды утром не стало Советского Союза. Истерика под эффектный чардаш. Танцы на мокром черном полу с девицей лесбийского типа (опятьтаки калька с Сары Кейн). Огненно-рыжая ведьма, она орет что-то бессвязное, посылает то и дело на х… Европу, которая недодала ей в детстве жвачку и немецкое печенье с шоколадом…

Полтора часа театрального fast-food. Пьеса, про которую говорили, что это чуть ли не новая Сара Кейн, — совсем не агонизирующий монолог, даже не пьеса, но текст, очень примитивный. Актрисе практически нечего играть, кроме как тупо-навязчиво обращаться к папе. Папа-то, спрашивается, при чем? У него-то тоже однажды утром не стало Советского Союза. Он тоже проснулся в незнакомой стране. Иногда даже хочется, чтобы это был, например, Папа Римский. Разговор через посредника с Богом. Хоть какой-то выход из тупика, из этого черного квадрата, в котором полтора часа сценического времени промаялась отличная — это видно — актриса. Рядом с ней промаялась объявленная уникальной танцовщицей и специалистом по контактной импровизации Анджела Доний. Она что-то пританцовывала невнятное вокруг говорящей героини. Иногда катала ее на спине, словно бык умыкал Европу… хотя как раз Европу во всевозможные места то и дело посылала героиня. Все смешалось в этой new dramа молдавского розлива. Из театрального буклета можно узнать, что драматургом Николета Есиненку стала случайно. Просто у ее папы был блат на этот факультет. Захотелось сказать неизвестному молдавскому папе: а не было ли у вас другого какого блата? Вот чтоб не в области публичных излияний. Все-таки современная драматургия обещала вернуть нам слово. Отворить форточку в жизнь… Увы, ничего не вернули. И не отворили.

Текст разливается, как дешевое вино, которым травилась героиня. И финальная кровь на черном полу выглядит как недоразумение. При кажущейся строгой сценической форме полтора часа истеричного монолога в черном квадрате — абсолютная бесформенность. Про знаменитый спектакль Гжегожа Яжины писали — «властное больное поле спектакля». Мощная энергия боли и отчаяния. Поле этого спектакля — вялое и совсем не больное. Сплошная симуляция. Как будто обещали рассказать про гибель империи через душевный хаос девочки с окраины — а разыграли в лохотрон. Девочка на поклонах кокетливо приплясывала и кланялась. Театральная публика помнит финальный предсмертный крик героини Магдалены Челецкой в «Психозе» «Кохай мне!» и отсутствие театральных поклонов. Эта сама никого не «кохает» и не очень нуждается в ответном «коханье». Она так и не рассказала нам, пусть бессвязно, горячо и нелепо, — что же все-таки дала ей страна и чем она ее отблагодарила? Она манерно заказывает по каталогу «говна из своей страны», и якобы в этом выражается ее протестное сознание… «Урбанизация, стандартизация…» — с ненавистью перечисляет девочка. Но и текст, и спектакль — очень стандартны, не выходят за рамки уже привычного евростандарта «черного квадрата» с душевным стриптизом, симулирующим настоящую боль под кособокие половецкие пляски на мокром черном полу…

Елена Морозова, сильная актриса, пытается вытащить материал, но ей это не удается. Зачем Эдуард Бояков, один из признанных идеологов «Новой драмы», взялся за этот текст, открыл этой пьесой новый театр, аки «Чайкой», — загадка. Правда, загадка. У него есть иногда чутье на russkiy drive, и выяснить отношения с рухнувшим СССР, попутно «факнув» Европу, можно было бы как-то энергичнее, талантливее, живее. Креативнее, говоря медийным языком.

Non-fiction, конечно, самая модная линия сезона. И заветная дверца между реальностью и вымыслом, искусством и жизнью как никогда распахнута.

Там гуляет ветер. Что не отменяет «искусства кройки и шитья» для тех, кто взялся кроить и шить на сцене новую реальность. Тут вышла сильная незадача. Пассионарного взрыва, обещанного пиаром, не состоялось. Рухнувшая империя как корчилась, так и корчится безъязыкая. В финале спектакля героиня кладет в центре черной сцены зеркальце, и на него направлен режиссером слабый луч света. Но это зеркальце, увы, ничего не уловило, не отразило. Ни нерв ной беседы с прошлым, ни разговора с будущим. Мутное «Каберне Совиньон» из банки. Плевки, ругательства, симуляция душевного сдвига, призванная имитировать некий «русский стандарт». На постсоветском пространстве.

Публика, все больше начинающие «манагеры», как называет «Новая драма» менеджеров, вяло разбредалась по домам. Не знаю, растопили ли им лед в грудной клетке, — врать не стану. Думаю, что ничего не растопили и не раскололи. Но вот реплика после спектакля, услышанная в очереди в театральный туалет (как известно, именно там — начало театрального разьезда, неподкупный голос жизни): «Нормально. Спасибо, что обошлось без обнаженки». Я не знаю, такой ли реакции ожидали люди, затевавшие новый театр и новое искусство? Может, все еще впереди? Может, взрыв отложен на зиму?..

Пиар, как и дьявол, не дремлет: «Современная пьеса стала основным театральным ньюсмейкером» (все тот же Павел Руднев, «Взгляд»)… Вот хочется спросить на манер Жванецкого: «А почему, собственно?» Вести с театральных премьер, фестивалей совсем об этом не свидетельствуют. Может быть, дай Бог, в портфеле «Практики» притаились действительно замечательные новые пьесы, которые завтра взорвут и ситуацию в современном театре? Которые принесут на сцену новое искусство. И даже пусть не обязательно новое, но — искусство. «Практике», будем считать, не повезло. На открытии они поставили явно не на ту лошадь.

Жаль.

16 октября. Утро.

Санкт-Петербург, станция метро «Приморская». Пивной ларек. Трое мужчин среднего возраста пьют пиво и ведут горячий разговор. Разумеется, в режиме non-fiction. Тема: судьба России. Н. Бердяев, автор одноименной книги, услышал бы там много нового и интересного. Мужики, явно Бердяева не читавшие, выкрикивают горячо свои тезисы в дождливый осенний воздух. Жаль, у меня не было ни времени, ни диктофона. Потому что текст их был живее и содержательнее, чем текст Есиненку в «театре практических действий». «Новая драма» явно недосчиталась своих героев.

16 октября. Вечер.

Санкт-Петербург, Литейный проспект. «Антигона», реж. Андрей Прикотенко.

По мне, так основным театральным ньюсмейкером этой осени — говорю безо всякой иронии — является… Софокл. Живший в четвертом веке до н. э. Он, разумеется, не удовлетворяет требованиям «Новой драмы»: «Мы будем работать с авторами, которые живы и чьи пьесы написаны в последние десять лет». Как повезло Есиненку и как не повезло старику Софоклу. «Антигоне» и «Царю Эдипу»… страшно подумать сколько лет. Веков. Тысячелетий. И Софокл явно не числится в списке живых. Что не мешает его текстам звучать, словно грому небесному. То есть являться самыми настоящими ньюсмейкерами.

Его трагедии корреспондируют с новейшей русской реальностью, как никакая новая драма не перекликается. Не просто открывают окно в действительность, но ступают по этой действительности, как по зараженной территории, ответственно и бесстрашно… Без симулякров и попсовых подтанцовок.

Я догадываюсь, что веду себя как тетушка Настасья Ивановна из булгаковского «Театрального романа»: «Разве уж и пьес не стало? Какие хорошие пьесы есть. И сколько их! Начнешь играть — в двадцать лет всех не переиграешь. Зачем же вам тревожиться, сочинять?»

Когда читаешь Софокла — и впрямь недоумеваешь: зачем же тревожиться? Когда так потрясающе все сказано.

Если кто хочет со сцены рассказать, «что же будет с Родиной и с нами», лучшего текста не найти. «Антигона» — тоже, можно сказать, «агонизирующий монолог девушки», говорящей нет городу и миру. «Так расскажи, кто отец твой и мать?.. Что нам о родине скажешь?..»

Тоже протестное сознание и молодежная контркультура. Она не изображает жертву, не симулирует драму, а является ею и несет ее в себе. И не обвиняет «папу» в развале родины, а жалеет Эдипа. «Родной! Как ты несчастен!» Тут готовы «страданий море переплыть». И похоронить непогребенных. И омыть умерших. Не подчиниться силе, протянуть руку слепым и слабым и услышать голос судьбы. Как и в «Новой драме», здесь поднимаются вопросы политики, войны. Антигона тоже могла бы воскликнуть: «Папа, я непременно должна сказать тебе что-то». И ей, в отличие от героини театра «Практика», есть что сказать. Папе, согражданам. И Богам.

Софокл дал слова и голос новейшей русской реальности. А Андрей Прикотенко с молодыми артистами совершили ответственный авангардный поступок: озвучили его голос со сцены.

Они угадали мелодию, в которой может быть прочитан его стих: ровно-бесстрастная и испепеляющестрастная одновременно, горестная и сухо-ироничная. Они нашли ему форму сценического движения: чеканную и живую, строгую и расхристанную… Они угадали стиль: в нем есть архаичная монументальность и постиндустриальная взрывчатость. Это мир накануне катастрофы — и после всех катастроф.

Текст Софокла слушаешь, будто читаешь новости в Интернете, в независимых, разумеется, изданиях, скажем, на сайте «Ежедневного журнала» (не путать с ЖЖ!) или «Gazeta.ru».

А кто здесь правит, царь или народ?
Царь всей страною правит из столицы.
 
Зачем же гневу поддаваться вновь?
Какая польза родину разрушить?!
 
Увы, как плохо, коль судья неправо судит…
 
Но тем, которых потрясен по воле Божьей дом,
Не избежать сужденных бед!
 
Что избавит от скорби и упадка город твой?
Твой приговор на град навел болезнь…

Ей-богу, древнегреческая трагедия звучит сегодня практически в стиле non-fiction.

Этот древний текст замечательно, цельно, артикулированно, страстно и потрясающе современно сыгран в спектакле Театра на Литейном. На мой взгляд, этот спектакль — сильнейшая театральная новость, распахивающая фортки и двери не только в глубь веков, но — без вульгарных намеков, хитрых аллюзий, эзопова языка — прямиком в сегодняшнюю русскую историю. То есть, беседуя с прошлым, ведут разговор с настоящим. Современные актеры играют древний, казалось, глубоко заархивированный файл древнегреческой трагедии изумительно ясно. «Все, о чем вы хотели, но боялись спросить…»

«Ужасных бед круговорот» осознан ими и как кровавое колесо древнего мифа, и как страшно современная драма. Ступив вслед за ними на территорию древнегреческой трагедии, мы попадаем на облученное поле отечественной истории. Сегодня, боюсь, только Софокл может тягаться на равных с ее ньюсмейкерством.

www.ej.ru (ежедневный журнал, интернет-издание) от 25 октября 2005 г.

«…В Нальчике трупы убитых 13–14 октября лежат в моргах при комнатной температуре. Родственники, за взятку допущенные внутрь, перекладывают тела, чтобы опознать покойников. У одного из погибших менты несколько месяцев назад расстреляли на улице сестру. 13 октября он взялся за оружие. Стрелял плохо, потому что был болен детским церебральным параличом. Но стрелял.

В России есть закон, запрещающий выдавать тела террористов родственникам. И есть ли закон, который говорит, что их надо держать штабелями при комнатной температуре?»

Когда бы грек увидел наши игры!

Но грек все это уже не просто увидел — описал.

…Злосчастное же тело Полиника
Он всем через глашатая велит
Не погребать и не рыдать над ним…
 
…А сам берешь, отнявши у Подземных,
Прах обесчещенный, непогребенный.
Такого права нет ни у тебя, ни у Богов.
То их противно воле!

Я думаю, когда артисты играли «Антигону» в Театре на Литейном 16 октября, они не думали о Нальчике, о том, что там произошло 13–14 октября. Я даже не уверена, что они думали, репетируя, о Норд-Осте, Беслане, двух чеченских войнах как-то особенно и специально. Трагедия Софокла — не актуальная современная драма. Не бесланский «сентябрь.doc», добытый командой Михаила Угарова в Интернете… Но все наши сентябри, и октябри, и мартобри — «ужасных бед круговорот» — поразительно там закодированы. Страшно навести на наши злые дни зеркало античной трагедии. Страшно смотреться в это зеркало. И видеть, как «наш оскорбленный град» отражается там. И как там все чеканно сформулировано.

Ведь нет такого горя иль напасти,
Позора иль бесчестия, каких
С тобой мы в нашей жизни не видали…

Актеры играют это среди «античных» руин. Эмиль Капелюш бросил им под ноги шкуры, камни, веревки… Но кто установит границы между русской и не русской, родной и чужой землей? Между прошлым и будущим? Между искусством и действительностью? Без всякого пиара, пассионарных взрывов, обещаний — играют античную трагедию так, будто это мощное слово рождено сегодня. Сентябрь.doc., октябрь.doc… Русский отрывной календарь. Театр практического действия. Настолько практического и страшно совпадающего с реальностью, что готова разбиться грудная клетка. Бедный Софокл! «Новая драма», борющаяся с Чеховым, возможно, даже не слыхала его имени. Впрочем, древний грек тоже про нее ничего не знал. Что не мешает ему сегодня быть крупнейшим театральным — и не только театральным — деятелем.

Кстати, афинянам так нравилась его «Антигона», что они доверили ему должность стратега. Думаю, это было посильнее нынешнего Общественного совета, где доминируют гимнасты, фигуристы и прочая попса. Кроме того, когда в конце жизни Софокл был обвинен в слабоумии, он прочитал судьям «Эдипа в Колоне». Судьи в результате обвинили в слабоумии самого обвинителя. Напрашивается вопрос: какойнибудь из текстов «Новой драмы» сможет защитить творца при обвинении в слабоумии? Увы, боюсь, что большинство из них только усилят диагноз.

Это совсем не означает, что театр не нуждается в современных текстах! Еще как нуждается, если сегодня берет «жизнь взаймы» в четвертом веке до нашей эры. Может быть, в чьем-нибудь ноут-буке уже проступают слова? В которых бы наш исторический пейзаж с печальным шумом обнажался?.. Чтобы Аид не поглотил нас когда-нибудь непогребенными и не запечатленными и не возрожденными — в слове? Дьявол, конечно, не дремлет. Но ведь и Господь не спит?..

www.ej.ru от 24 октября 2005 г.

«На похоронах Александра Николаевича Яковлева власть блистала своим полным отсутствием. Мотор перестройки, без которого не вся нынешняя элита стала бы элитой. Символ перестройки, свободы, разрушения бюрократии, символ борьбы с КГБ…»

Это тоже нынешний октябрь. Наверное, автор этой заметки так не удивлялся бы, если бы прочел (или перечел?) «Эдипа в Колоне». Власть так же не блистала на его похоронах своим присутствием. Впрочем, он сам об этом позаботился, разогнав всех подальше. Символ Фив, изгнанный теми, кто без него не стал бы элитой, умер неподалеку от Афин в полной слепоте и одиночестве… То есть грек вполне предвидел наши игры.

…И в минувшем, и в грядущем
Лишь один закон всесилен:
Не проходит безмятежно
Человеческая жизнь…

Ноябрь 2005 г.