В. Семеновский. «Тварь». Трагифарс в 2-х действиях (сочинение на темы Ф. Сологуба).
Республиканский академический русский театр драмы Башкортостана (Уфа).
Режиссер Олег Рыбкин, художник Илья Кутянский

Этот эффектный, почти балаганный в своей яркости спектакль напоминает о Мейерхольде и конструктивистскими костюмами (художник по костюмам Фагиля Сельская), и гэгами, и демонстративным отказом от «психоложества», и произнесением ударных реплик в зал, и эксцентриадой, и гротескной актерской пластикой (за которой чувствуется балетная жесткость каждой мизансцены — недаром у этого спектакля есть балетмейстер: Татьяна Безменова). Вернее, не о самом Мейерхольде, а, скорее, о пародиях на него — например о «Женитьбе» в постановке театра «Колумб» из «Двенадцати стульев». Только если у Ильфа и Петрова герои Гоголя произносили реплики о Чемберлене и Лиге наций, то в «Твари» герои Сологуба упоминают о «послемодернистах» («Заранее ненавижу!» — восклицает Передонов), о «Жизни с идиотом» и «Поминках по советской литературе». (Вообще-то сводить постмодернизм к сочинениям Виктора Ерофеева, мягко говоря, некорректно — но кому придет в голову требовать корректности от гротескного балагана, да и параллели между этим Ерофеевым и Передоновым почему-то кажутся вполне естественными…) Это не случайно. Во всяком случае, для меня этот спектакль интересен как чрезвычайно важная рефлексия о постмодернизме. Том самом, в котором сначала увидели новую моду; который затем обвинили в развращении населения (исключительно высокоморального до постмодернизма) и, наконец — от греха подальше, — объявили безвременно почившим.

Между тем как раз феномены, подобные «Твари» Семеновского—Рыбкина, доказывают, что постмодернизм не только не умер, а, наоборот, только сейчас разворачивается в полном объеме своих эстетических и эвристических возможностей. Ведь тот сплав декаданса, конструктивизма и собственно постмодернизма, который предлагает «Тварь», возможен лишь на основании стилистики и философии последнего из ингредиентов. Но в то же время именно постмодернистская философия свободы — в ее генеалогии, восходящей к Ницше и декадентам, — оказывается смысловым фокусом спектакля.

В. Латыпов-Догадов (Передонов), Е. Синева (Варвара).
Фото Х. Сунагатуллина

В. Латыпов-Догадов (Передонов), С. Басов (Рутилов).
Фото Х. Сунагатуллина

Передонов с потусторонним блеском сыгран Владимиром Латыповым-Догадовым, соединившим приемы авангардного театра с такой истовой страстностью, что дух захватывает. Именно страстность и придает внутреннюю убедительность тем взрывным противоречиям, из которых состоит этот характер. В нем естественно уживаются расчетливость и безумие, цинизм и морализм, садизм и мазохизм, тиранское и рабское. И хотя Передонов (в соответствии с Сологубом) талдычит о «неистребимой духовности» и вере в Россию, он оказывается не бесом, а духом всеобщей смази слов и смыслов — когда прекрасное и безобразное, высокое и низкое, любовь и похоть и даже мужское и женское вполне неразличимы. То есть того, что в современной культуре обозначают словом «постмодернизм». И хотя это тоже сологубовские мотивы, в спектакле они окрашены так, что воспринимаются как сегодняшние. Хотя вопрос-то в другом: значит, то, что ностальгически поименовано Серебряным веком, было ничем не лучше суматохи нашей эпохи? А может, там — в Серебряном веке — и скрыты истоки сегодняшнего интеллектуального хаоса? Или все же — свободы? Впрочем, Передонов протягивает руку еще дальше — к барокко, к Державину — дважды (и как!) цитируя финал оды «Бог»: «Я — царь; я — раб; я — червь; я — Бог!..» А рядом комические, но серьезные в своей настойчивости отсылки к Ницше: «— В газетах пишут, Бог и тот умер. — Когда?!»

В этом диапазоне и разворачивается характер Передонова. То ли сверхчеловек, которому все позволено? То ли страшная свобода, от которой хочется отвернуться?.. То ли — страшно подумать — заместитель Бога в его отсутствие или, вернее, Бог, увиденный глазами модернистов и постмодернистов. И наш мир, созданный этим Богом. Во всяком случае, ритуальная подоплека каждого из эпизодов спектакля и сходство с Передоновым, которое обнаруживается даже в таких далеких от него персонажах, как трепетный (подловатый) Сашенька Пыльников (Илья Мясников) и нежная (вульгарная) Людмилочка (Александрина Баландина), на эту странную мысль наводят.

Такая вот постмодернистская метафизика. Или же пародия на нее? Неужели же весь модернистский, а затем и постмодернистский эксперимент — это не более чем передоновщина, торжествующий цинизм? Или же критика передоновского «гена» в постмодернизме — необходимый акт, без которого невозможно дальнейшее развитие этой эстетики?

Поразительно, но, несмотря на отсутствие полутонов, этот спектакль оборачивается целым клубком вопросов. Наверное, потому, что противоречия — в том числе и философские — в нем не сглажены, а почти плакатно, к тому же саркастически обнажены. И зрителя, вместе с Передоновым, носит на этих чертовых качелях…

По поводу инсценировок классических текстов всегда занимательно: что на эту интерпретацию сказал бы автор? В случае «Твари» такой вопрос бессмыслен. Сологуб бы на этот спектакль, конечно, обиделся.

Впрочем, он на все обижался.

Сентябрь 2005 г.