«Митина любовь» (по мотивам произведений И. А. Бунина). Театр-студия «Суббота».
Режиссер Юрий Смирнов-Несвицкий, художник Мария Смирнова-Несвицкая

Трагическая нота возникает не сразу и не впрямую связана с жесткими исходами лирических сюжетов, взятых из бунинской прозы. Светлая акварель студийного, «хорового» запева действия безобманна. «Легкое дыхание» присуще самой артистической природе «Субботы» (соответствующий бунинский рассказ, кстати, не входит в инсценировку). Вот оно, это легкое дыхание, и обнаруживает, делает явной хрупкость существования. Мир молниевидным зигзагом трещит по швам; трещина зияет нестерпимо там, где только что, казалось, сияла мировая гармония.

На полу листки — оборванные, смятые… Эскизность заявлена в сценографии, подтверждена в композиции по пяти произведениям Бунина — но это и пейзаж после битвы, и сполохи, вспышки памяти.

Инсценировка «по мотивам» (взяты «Митина любовь», «Солнечный удар», «Ида», «Петлистые уши» и «Жизнь Арсеньева») развивает единственную тему: трагизм любви. Мир спектакля — мир, в сущности, после потопа. Осколки, крошечные островки чьего-то быта. Любовь здесь стихия, сродни цунами. Человек конечен, любовь же безмерна, бесконечна и потому сокрушительна, катастрофична, выступает в роли рока.

На сцене редкостный актерский ансамбль: артисты ведут свои партии с точным ощущением целого, ведь их тема едина. Мир, о котором говорит Бунин, давно отшумел. «Тени ушедших», упомянутые в программке, это хоровое начало спектакля. Пронзительные бунинские сюжеты все время оттенены «хором», выступают из него и снова погружаются в «хор», с его дорогой судьбы — белой полотняной лентой, что тянется с ворота деревенского колодца.

Е. Гришина (Катя), А. Бордовский (Митя).
Фото Ю. Белинского

Заглавная история — воронка, омут любовного чувства. Композиция такова, что кванты Митиного сюжета воспринимаются как кардиограмма безысходной страсти. Митя у Артема Бордовского бесхитростен и безудержен, срывается в свою любовь, как бабочка в огонь. Он, как его классический тезка из Достоевского, не умеет лгать, себе в первую очередь, его ведет сердце. Митя — первая и абсолютная жертва рока, каким предстает в спектакле стихия любви. Образы намечены едва ли не эскизно, акварельными мазками — тем разительней сжигающее, яростное присутствие фатума.

«Солнечный удар» в этом смысле пронзителен, встряхивает зрительскую душу, как редко бывает в современном театре. Анна Васильева и Андрей Чеботарев играют персонажей, которых обожгло порывом страсти: нечаянная встреча, и даже сам город нечаян, не случайно только ощущение тяжкой десницы судьбы и навсегда потерянного счастья. В номере гостиницы Поручик снова и снова повторяет поклон менуэта, когда на его голове не удержалась фуражка. Прекрасное мгновение безвозвратно. Острее не выразить чувства внезапной и безнадежной оставленности.

Есть что-то в безыскусности этих персонажей, более того — в программном, «субботовском» простодушии этих образов, что придает им и мощь, и глубину в масштабе композиции. Они бесхитростны — и оттого не мельтешат, не мельчат во встрече с судьбой. Их всеопределяющая человечность не обезоруживает рок, но уравнивает их в масштабе с ним.

В спектакле есть и прямые орудия рока — вроде колоритного Соколовича (Владимир Абрамов) из рассказа «Петлистые уши». Брутальное и персонифицированное зло входит в сложную оркестровку спектакля, показывая пределы темы страсти и контрастируя с темой любви обреченной и жертвенной.

М. Конюшко (Лика), М. Крупский (Арсеньев).
Фото Ю. Белинского

Е. Шадрина (Королькова).
Фото Ю. Белинского

А. Васильева (Она), А. Чеботарев (Поручик).
Фото Ю. Белинского

Арсеньев (Максим Крупский) в этом контексте — связующее звено композиции. Его собственный томительный сюжет с Ликой, и гордой, и смиренной в исполнении Марины Конюшко, преломляет единую тему спектакля. Сам же Арсеньев, начинающий литератор у Бунина, в спектакле — соавтор всех историй. Это он сочинил и Митю, и Поручика. Подлинные смятения и тяжкая поступь судьбы в историях людей прослаиваются — и оттеняются — исключительно внятными, отстраненно-холодноватыми комментариями Автора, веско присутствующего в спектакле. И тем еще более усиливается эффект «бабочек, летящих на огонь» — мотив хрупкости душевной жизни.

История Композитора, прозевавшего счастье, свою Иду, и потрясенного поздним прозрением, не случайно возникает ближе к финалу, как не случайно и то, что роль отдана Петру Смирнову, молодому и талантливому режиссеру «Субботы». От нерассуждающего, ослепленного любовью Мити — к ироническому меланхолику Композитору. Обоих, однако, «обожгло».

Кода спектакля уже впрямую выводит нас к новым горизонтам темы. Белый саван течет с ворота деревенского колодца, ткется «тенями ушедших» (среди них и персонажи второго плана, составлявшие в действии самостоятельный, колоритный и терпкий драматургический контрапункт к основным сюжетам).

Монолог Арсеньева о заброшенной и безымянной могиле матери — необходимая нота в заключительном аккорде спектакля. Мы увидели не мелодраму, нет. Вот была страсть, встреча с судьбой, холод могилы. Плохо, когда нет ни-че-го. Мир после потопа. Или пожара…

Замкнутый, заколдованный мир бунинской прозы двадцатых годов, написанной в Швейцарских Альпах, разомкнут в мир сегодняшний. Студийное «нутро» театра «Суббота» подразумевает эту открытость, распахнутость композиции в современность. И каким же глубоким, трагедийно звучащим оказалось на этот раз сопряжение времен. Жар страсти, студеный ветер истории, обрывки черновиков на полу сцены…

Ноябрь 2005 г.