Нет среди вас, читатели, такого, кто не бывал, ну хоть однажды, на елочном представлении! Кто не говорил вослед за Снегуркой: «Раз! Два! Три! Елочка, гори!» Не сразу, ох, не сразу зеленая загоралась.

Надо было сначала победить, обезвредить, перевоспитать Бабу-Ягу, Лешего, Кикимору, двоечника Двойкина, неряху Неряшкина или каких-нибудь злодеев позаковыристее, вроде Ледовита Ледовитовича или Черного Гроссмейстера.

И только когда они перевоспитывались, сдавались, аннигилировались, под жалким потолком ЖЭКа, в зале ДК именикогонибудь или под Кремлевскими сводами звучало сказанное заклинание и датый, но туго помнящий дело электрик или замученный помреж врубали ток…

Потом, читатели, вы, взволнованные увиденным, напереживавшиеся, становились в очередь, чтобы реализовать свой приложенный к красочному билету купон на подарок. Подарок вам вручали или сам Д-М с Внучкой, или Зайчики с голодными и похмельными глазами, или мохерово-люрексные Тетки из неведомых родительских комитетов.

В пакетишке лежали несколько мандаринов, конфетки, шоколадка-медалька. Мамы, ждущие вас в гардеробе и, собственно, ваше нехитрое счастье оплатившие, придирчиво оглядывали дары, кутали вас, подтягивали вам рейтузики и вели домой, слушая пересказ действия, который в ваших устах звучал примерно так: «А этот ему как даст, а этот как упадет!».

Настаиваю на том, что эти представления при всей их нищете и дикости все-таки были дверкой в мир театра, учили сопереживать. Без них и Новый Год был не совсем правильным.

Хаживали вы, в общем, на эти игры. Быть иначе не может.

Не могу я себе представить и актера, который не принимал участия в Новогодней Кампании. Именно так это называется в концертных прокатных организациях. Прежде всего, потому что елки — это возможность подмолотить. О гонорарах сегодняшних звезд и полузвезд актер шестидесятых — восьмидесятых даже думать не мог. Не было у него такого участка мозга. Сельскохозяйственная пословица «Лето зиму кормит» в нашем случае полярно противоположна. Зима, вернее, пара каникулярных недель давала, да и сегодня дает, обычному актеру возможность отложить хоть что-нибудь на отпуск.

Система оплаты «палками». Палка — это твоя концертная ставка. Иногда за каждое последующее выступление из трех, скажем, в день платят полторы или две палки.

Но не только низкие экономические соображения одевают вполне серьезного артиста в лохматые елочные костюмы. Есть особая актерская радость от участия в этих разнузданных зрелищах. Во-первых, не стоит у тебя за спиной К. С. Станиславский, не бубнит свое «Не верю!». Не веришь, да и хрен бы с тобой — не для тебя играем. Во-вторых, в Елочной вакханалии ты оказываешься в новой, каждый раз новой, актерской компании, коллегами из других театров, находишь новых приятелей, партнеров по преферансу, собутыльников. На моих глазах и любови возникали, перераставшие в прочные браки. Милое дело!

Хуже, конечно, если пашешь елку в своем родном театре. За те же, практически, деньги и в опостылевшем коллективе.

Но и это ничего, потому что существует в-третьих, см. «во-первых».

Весело играется, бесшабашно. Есть безнаказанная возможность «расколоть» (рассмешить, вывести из образа) товарища по сцене и расколоться самому. Критики на елки не ходят. И возникает в тебе иное ощущение профессии, радостное, скоморошье. Конечно, этому способствует наивный сопливый зал. Они тебе не Станиславский. Они всему верят! Маленькие стукачи тебе, положительному, укажут, если спросишь, куда побежала Злюка Подболотная — «Туда! Туда!». Всем залом. А если спросит Злюка, пойдут против совести и укажут неверный путь.

Ну не сыграл ты в этом сезоне Гамлета. И в прошлом Треплева не сыграл.

Но вот же они, твои зрители, — сопереживают. Заряжаешься от них и терпишь до неведомого следующего сезона.

И выпивать особенно хорошо на елках. Между первым и вторым представлением, между вторым и третьим, после третьего. Каждый из дому что-то принес. Единение, коммуна, праздничек.

И писать елки чистая радость. В одиночку их редко кто сочиняет, все больше в соавторстве. Финал у пьесы всегда известен заранее. Это то самое «Раз-два-три! Гори!». С вариантами, разумеется. Персонажей выдумываешь сам или берешь из россыпи богатств, которые выработало человечество. Соединяй и спаривай кого вздумается. Буратино с Дон Кихотом, Чука и Гека с Чингачгуком, с любыми монстрами — продуктами твоей столь же свободной, сколь и больной фантазии. И не думайте, что все елочные драмы так уж заидеологизированы. Можно было обходиться без пионеров. Главный смысловой стержень чаще всего — дружба все победит. А что в этом худого, если честно?

Сочинил я как-то елочку, которая называлась «Главное слово». Укумекали, какое? Правильно! Дружба! Молодцы, ребята. В шедеврике этом, дай Бог памяти, действовали Добрыня, Рекс, Умница, Жарок, Барабанщик, Анечка. Опять вы сообразили, что начальные буквы и образуют то самое Главное Слово. Полагаю, что надо было им пройти по какой-то зимней пересеченной местности, чтобы аккурат подгадать к ритуальному поджогу ели. Думается мне, что не всем, ох, не всем хотелось, чтобы наступил Новый Год, хвойная подружка зажглась и детские глазки заблестели радостью. Сбивали ДРУЖБУ с пути, чинили препоны. Да и сами члены звена давали слабину различных оттенков: Добрыня слишком наивен, Рекс прямолинеен, Умница несколько спесива, Жарок не в меру горяч… Сбились, короче, с пути. А одну буковку из слова выкинешь — уже и Дружбы никакой нет. Кончилось, думаю, хорошо. Не «Горе, чай, от ума», не тот же «Гамлет»…

В елочке «Ноль часов, ноль минут» какой-то юный художник получал у меня волшебные краски. Убей меня, не помню зачем. Наверное, они давали возможность реализоваться вживе всему, что ни нарисуешь. Уж не нарисовал ли подловатый мальчик сначала себе всяких сластей и игрушек, забыв о нуждающихся товарищах? Уверен, что он потом понял, что к чему, и поставил свой талант на службу общему делу.

В представлении «Земляничное чудо», придуманном мной с моим товарищем Львом Стукаловым, одареннейшим и серьезным режиссером, дети вырастили зимой землянику и ну ее нести Деду Морозу. Тоже, думаю, нелегко пришлось юным мичуринцам. Кое-кто сам хотел сожрать богатые витаминами ягодки, кое-кому принципиально не нравилась эта затея.

Однако донесли, подарили! А дружба потому что… Венцом моего елочного творчества была пьеса «Колючее чудо».

Многовато чудес, понимаю. Прошу прощения. Шло мое очередное чудо ни много ни мало на сцене знаменитого Ленинградского Малого театра, под руководством Льва Додина. Шло, можете себе представить, лет двенадцать! Любо было на сводную афишу взглянуть — тут тебе Чехов, тут тебе Уильямс, а вот и ты. Блестящие додинские актеры играли. Ставил, как свою дипломную работу, ныне прославленный лауреат «Золотой маски» Гриша Дитятковский. А прелестная, надо сказать, была работа. Бессюжетная, она рассказывала об истории Рождества, о новогодних обычаях разных стран, о связанных с елкой героических и забавных происшествиях.

А самая памятная для меня елка не моя. Ее придумал мой товарищ по сцене Омского ТЮЗа Володя Сиваков. В начале семидесятых годов он взял да и написал простейший елочный сюжет на мелодии из «Иисуса-Суперзвезды»! Баба-Яга на мотив арии Иуды пела: «Да, я Баба Яга, моя репутация мне дорога!» Осанна из знаменитой рок-оперы превратилась в хвалу Деду Морозу: «Дед Мороз, Дед Мороз, счастье и радость ты нам принес». И так дальше. И сыграли по всем школам города. И заработали свои честные деньги. Пока какая-то мелкая комсомольская сволочь, слушавшая под одеялом запретную эту музыку, не стукнула в обком. Дальше можно не рассказывать.

А последняя моя елочная роль была в какой-то вещице Э. Успенского. Я уж литературой зарабатывал, пошел играть для удовольствия. Атоса воплощал. Вступал в конфликт с «двое из сумы». Я выпивши, эта паренка совсем плохие. Машу я шпажкой, а один из двоих мне дубиной по-настоящему звезданул. Плохо у нас со сцендвижением. Сознание, представьте, потерял. С убивцем мы время от времени встречаемся. Отношения приятельские. С тех пор в елках больше не играл.

А охота — сил нет!