Пять лет назад в Финской национальной опере поставили первую оперу «Кольца нибелунга». На следующий год в Мариинском началась всеобщая гергиевская вагнеризация. В 2000-м, когда финны впервые показали тетралогию целиком, Гергиев осуществил постановку «Золота Рейна», пригласив художником Готфрида Пильца — дизайнера финского «Кольца».

Вероятно, театры не случайно сверяют время по Вагнеру: и для Петербурга, и для Хельсинки в 1990-е наступила новая вагнеровская эпоха. В Петербурге — благодаря Валерию Гергиеву, в Хельсинки — в результате открытия нового здания оперы и постановки «Кольца». Опережая оба события, и опять почти одновременно, возрождаются Вагнеровские общества: в Финляндии, в Турку, — в 1991 (импульсом к тому послужило исполнение «Парсифаля» в Тампере), в Петербурге — в 1992-м.

Нет, в Финляндии Вагнер не исчезал из репертуара столь драматичным образом, как в советской России. Но целиком «Кольцо нибелунга» исполнялось первый и последний раз в 1930-е, когда вагнеровскими спектаклями дирижировал Армас Ярнефельт. И даже самая популярная из опер тетралогии — «Валькирия» — не ставилась с 1962 года.

В старом здании Оперы — Александринском театре тому существовали объективные препятствия: вагнеровским гигантам там было попросту тесно. Новая Опера, открывшаяся в 1993 году, по всеобщему признанию, в своем роде «искусство будущего»: театральный high-tech. Вызов, который Вагнер бросает постановщикам уже третьего столетия, здесь принимают, надо думать, с энтузиазмом — как шанс продемонстрировать свои возможности.

Впрочем, не только вагнеровский вызов. Финская опера ориентирована на современное искусство, в ее репертуаре естественно чередуются «Свадьба Фигаро» Моцарта и «Король Лир» Аулюса Саллинена, спектакли Пуччини и Калеви Ахо, а число новых опер, заказанных нынешним директором Оперы Юхани Райскиненом по вступлении в новый пост (восемь), или премьер новых оперных опусов 2000 года, когда Хельсинки был объявлен культурной столицей Европы (шестнадцать), способно поразить воображение не только отечественного, но и любого западного оперомана.

Итак, для Петербурга Финская опера — ближайшая европейская сцена (причем самая современная), и только она предлагает сегодня Вагнера в радиусе трехсот с чем-то километров от Мариинки. Паломничество в Байрейт можно сегодня если не заменить, то компенсировать визитом в Хельсинки.

Возвращаясь к финско-русским вагнеровским рифмам, находим в прошлом немало любопытного. К примеру, Сергей Дягилев считал, что эскизы его старшего друга и ментора в художественных вопросах Александра Бенуа к «Гибели богов» 1902 года в Мариинском театре скорее похожи на «чрезвычайно художественный и прелестный финляндский пейзаж с убогими хижинками, немного напоминающий… пейзаж Серова „Финские мельницы“» (Дягилев С. «Гибель богов» // Сергей Дягилев и русское искусство: В 2 т. М., 1982. Т.1. С. 170). А Мейерхольд, до того как поставить «Тристана и Изольду» на императорской сцене, первую свою вагнеровскую постановку — правда, только фрагментов из «Тристана», — осуществил в Териоках (нынешнем Зеленогорске).

Пейзаж, в который вписана Финская национальная опера, дает возможность впечатлительному зрителю тетралогии насладиться поразительным эффектом. Здание Оперы стоит на берегу большого озера, в буйно растущей зелени. Трудно поверить, что находишься в самом центре города. Но легко, находясь под впечатлением услышанного, признать в озерной воде — воды Рейна, найти среди деревьев священный ясень и счесть символичным обычный, хотя чрезвычайно красивый хельсинский закат, окрашивающий огромное застекленное фойе театра.

«Золото Рейна». Сцена из спектакля. Фото К. Хакли

Сценография Готфрида Пильца, разумеется, ни на какие финские пейзажи не похожа. Зато она похожа на современную финскую архитектуру. Выйдя из театра, можно обнаружить неподалеку чертог богов Валгаллу в натуральную величину: в ночной подсветке конгресс-холл «Финляндия» — место судьбоносных встреч правителей современного мира, который в разгар вагнеровского цикла 2001 года посетил Владимир Путин, — сильно напоминает сияющий дворец в «Золоте Рейна» Пильца.

Мариинское и финское «Кольца» роднит любовь Пильца к геометрии: круг, треугольник, сетка квадратов. И сценография настолько же музыкальна. И есть прямые автоцитаты. Но если в Петербурге художник создает двухмерные музыкально-абстрактные картины, то в Хельсинки ему, как выясняется, была предоставлена возможность работать в почти кинематографическом формате. Дизайн Пильца в Финской опере по сравнению с его же решением в Мариинке смотрится как реализация чертежа, экранизация сценария (хотя в обратном хронологическом порядке).

Голливудские эффекты, которыми щедро снабдил свою партитуру Вагнер, реализуются здесь с эффектностью и необъяснимостью цирковых фокусов. Сцена поднимается, обнажая подземные недра Нибельхейма, проваливается, впуская воды Рейна, наклоняется, образуя скользкие подводные скалы, вращается и распадается на куски; исчезает в дыму гном Альберих, шевелится, раздуваясь во всю сцену, огромный дракон; настоящий, не электрический огонь обегает скалу, где заснула Брунгильда, рушатся башни Валгаллы.

Четыре спектакля «Кольца» — разного цвета, ритма, атмосферы: радужное (с контрастом «вулканической» картины в Нибельхейме) «Золото Рейна»; выдержанная в темных тонах, прорезаемых ослепительным светом,"Валькирия";"зеленый«, лесной «Зигфрид» и «Гибель богов» — сине-черная, фиолетовая, с мерцанием воды в алхимических стеклянных колбах.

Сцена из спектакля «Гибель богов». Фото С. Бремера

Финское «Кольцо» впервые шло без своего режиссера-постановщика Гёца Фридриха: знаменитый немецкий режиссер скоропостижно скончался в декабре 2000 года. Сделанные с двухсотпроцентным запасом прочности спектакли были подготовлены к показу ассистентом Анной Кело так, что актерские работы произвели не меньшее впечатление, чем высокий уровень вокала.

Верховный бог Вотан — Эса Рууттунен, поначалу легкомысленный и нервный молодой мужчина, завороженный кольцом, как новой игрушкой, затем стареющий, седеющий и высыхающий, как мумия, — безусловная звезда спектакля (не менее поразительно то, что на премьерах прошлых лет он пел Альбериха!). Зигфрид — Стиг Андерсен, стремительный, ребячливый и невинный, будто списанный с Моцарта в «Амадеусе» Милоша Формана. Брунгильда — Сьюзан Мари Пирсон под стать ему: любимая дочь с мальчишеским характером, несносная падчерица, посланница богов, обманутая женщина (сцена пробуждения Брунгильды в конце третьего акта «Зигфрида» — шедевр постановки).

Нибелунг Альберих — Калеви Олли, выбивающийся из рабочих в приказчики, завистливый, ожесточенный и униженный. Миме — Арильд Хеллеланд — мелкий предприниматель и отчасти клоун, готовый весело убить приемного сына. Мощный, устрашающий, неотразимый Хаген — Матти Салминен. И прочая, и прочая. Сексапильные русалки с обнаженной грудью, четыре (вместо одной), порочные Гибихунги, колоссальная Эрда — у всех прописанная до мелочей, психологически изощренная актерская партитура, выполненная без фальшивых нот, с точностью и блеском. За четыре вечера мифологическое население земли, небесной Валгаллы и подземного Нибельхейма в финской тетралогии окружает вас плотным магическим кольцом, в котором вы знаете всех и каждого настолько, что, кажется, готовы найти себе место в запутанных ветвях мощного генеалогического древа скандинавской мифологии.

«Гибель богов». М. Салминен (Хаген). Фото С. Бремера

Именно это, а не сенсационные темы вроде некрофильских и лесбийских наклонностей валькирий, настойчиво педалируемого инцеста — отец-дочь (Вотан-Брунгильда), брат-сестра (Зигмунд и Зиглинда, Гунтер и Гутруна), — или уже традиционной антибуржуазности, становится главным впечатлением от спектакля Гёца Фридриха.

Финальный ход спектакля радикален: Брунгильда не исчезает в костре, где гибнет Валгалла. Она выживает после катастрофы и видит начало новой гармонии. Этот message «Кольца» сегодня оказывается трагически актуальным.

Финская опера находится в отличной вокальной и оркестровой форме. Отменный вокальный ансамбль держит неизменно высокий уровень, а Матти Салминен безусловно претендует на лидерство. Американка Сьюзан Мари Пирсон (участвовавшая уже в семи разных постановках «Кольца»), временами резкая, в верхах — пронзительная и иногда позволяющая слишком большое вибрато, в целом с блеском спела центральную роль в трех из четырех огромных вагнеровских опер. Зато Зигфрид, солист Королевской оперы в Копенгагене Стиг Андерсен, недавно дебютировавший в этой роли в Метрополитен-опера, был безукоризнен — редкий сегодня героический тенор ни на мгновение не потерял мягкого и точно сфокусированного звука.

Главный дирижер Финской оперы Лейф Сегерстам окружен обожанием публики, а оркестр здесь чествуют наравне с певцами: в финале оркестранты вышли на поклон на оперную сцену. Единственной царапиной на полированной оркестровой поверхности была фальшь медных, испортившая знаменитое вступление к «Золоту Рейна». В целом оркестр был слажен и богат нюансами и вел себя как живое существо: то учащенно, то безмятежно ровно дыша, то отдаваясь бурному всплеску эмоций, то оглушая тишиной пауз. Проявляя невероятную деликатность по отношению к певцам, Сегерстам усмирял оркестровую громаду так, что она не затопляла певца, а мягко качала его в своих волнах.

Подобное европейское качество спектакля Мариинке еще предстоит освоить. Равно как и воспитать новое поколение вагнероманов. И здесь Финляндии тоже есть чем гордиться: в стране с примерно такой же численностью населения, как в одном городе Петербурге, Вагнеровское общество насчитывает около тысячи членов, выходит журнал «Вагнерианец» и зал Финской оперы переполнен на всех спектаклях «Кольца».

Ноябрь 2001 г.