«А ДРУЗЬЯ МОИ ВЕРНЫЕ — ЗОЛОТО, ЗОЛОТО, ЗОЛОТО…»

— Владимир Ильич, как жизнь привела вас в театр?

— Вы знаете, несмотря на то, что я имею высшее техническое образование, моя карьера складывалась следующим образом: инженер-электрик, секретарь комитета комсомола с правами райкома, директор дворца культуры, директор молодежного культурного центра, президент промышленной ярмарки «Рынок Алтая» и на протяжении последних 20 лет — президент Городского клуба самодеятельной песни. Провел более тридцати фестивалей в Повалихе. И по сегодняшний день я президент этого фестиваля. Вот таким сложным путем жизнь и привела меня в театр. То есть — как будто совершенно случайно. И только потом я почувствовал, что все жизненные перипетии вели меня к этому. Случилось так, что Барнаульский театр остался без руководителя. Как я потом узнал, этот пост был предложен десяти человекам и все отказались.

— Наверное, потому, что театр был в таком состоянии…

— Да, к октябрю 1996-го обстановка в театре сложилась тяжелая и неприглядная… Конфликт между директором и главным режиссером привел к тому, что коллектив не получал зарплату семь месяцев и за год не осуществил ни одной постановки. И самое страшное — театр распался на три враждующие группировки. После долгих разбирательств московской комиссии было принято единственно правильное решение — освободить от занимаемых должностей руководителей театра.

— И тут пришли вы…

— Я думал месяц, потом согласился и пришел в театр директором-распорядителем. И год входил в ситуацию, знакомился с неведомой мне театральной действительностью…

— Я слышала, что до этого вы жили на пасеке.

— В какой-то момент мне было просто негде жить, и я ушел на три месяца пожить в тайгу и там задержался. В руках у меня был топор, я срубил домик, срубил пасеку и там остался на зиму. Просто чтобы отдохнуть от этой жизни. Полюбил пчел. Они честнее людей, они жалят сразу. Это отдельный чудесный мир, я стал учиться жить в нем, стал учиться ремеслу пчеловода, но через год меня с пасеки пригласили достроить в городе Дом молодежи, и я стал директором Краевого молодежного центра. Достраивал его вместе с Володей Скворцовым, который теперь мой зам. в театре. Мы проработали с ним тогда пять лет, я передал центр в его руки и ушел опять в лес. (У меня в жизни существует пятилетний цикл: или после пяти лет надо куда-то выше, или делать паузу.) Пробыл на пасеке еще год, читая книги (там ты не просто читаешь — ты наслаждаешься чтением, один), а потом снова меня пригласили в город, я возглавил ярмарку «Рынок Алтая», став ее президентом. А потом, передав это дело в руки хорошего человека, я снова ушел на пасеку и провел там уже два с половиной года.

— Вы и пасеку сами рубили, и пчел разводили?

— Да, собственноручно. А вот затем поступило предложение прийти в театр… В театр меня, конечно, привели фестивали авторской песни, опыт их организации.

— Вы пришли с командой?

— В театр мы пришли вдвоем с главным инженером Олегом Таймасовым. Это талантливый и, самое главное, надежный человек. Затем в течение полутора лет формировалась команда. Пришел, например, Эдуард Фохт. Я ему отказал, а когда он уходил из кабинета, говорю: «Вы хоть фамилию назовите!» Он говорит: «Фохт». А я его песни пою! Он композитор, лауреат радиостанции «Юность», хотя классный медик, возглавил у нас службу рекламы, а Владимир Скворцов — службу маркетинга. Владимир Магда — зам. директора по общим вопросам и так далее…

— По прошествии пяти лет, как вам кажется, в чем специфика или тяжесть алтайской театральной ситуации?

— Существует две основные проблемы. Первая — она характерна для большинства российских репертуарных театров — отсутствие института главных режиссеров. И вторая — традиционно минимальная финансовая поддержка Алтайской краевой администрации. Надо отдать должное — администрация края регулярно выделяет солидные суммы для капитального ремонта зданий наших театров, но доля бюджетного финансирования из года в год уменьшается. Двадцать четыре спектакля поставлены за время моей работы, и только один из них оплачен государством, краем. Анализ работы последних четырех лет показывает стремительный рост доли самофинансирования к бюджетному: 7% в 1997 и 54% в 2001 г. Но, несмотря на то, что театр сам зарабатывает 2,5 млн рублей в сезон, этих средств не хватает. К сожалению, традиционно для края и то, что его лидеры — и городской и краевой — театр не посещают. Вот в этом и сложности. А вообще, поскольку я был нетеатральным человеком, то главные сложности я почувствовал, столкнувшись с труппой…

— Помните, у Шварца в «Тени» король, занявшись театром и войдя в актерскую среду, стал цепенеть?

— Я долго не понимал, как можно не просто каждый день предавать, ненавидеть, любить, но каждый день — все заново. И вот пятый год я здесь и все равно иду на работу как будто сегодня родившись. Придя в театр, я поставил на карту свою жизнь и за эти годы понял — без театра, без этих людей я просто не смогу, они мне родные. С их бедами, заботами, непрофессиональными и профессиональными достоинствами. Я живу каждым человеком. По крайней мере стараюсь.

— После пчел и авторской песни у вас не произошло разочарования в людях?

— Нет, нет. Я единственный раз в жизни взял и перечеркнул лес (то есть путей отступления назад нет, пасеку я разрушил). Оттолкнулся от берега, встал на плот и пошел в порог. Все. Раньше я не отталкивался, знал, что если город надоест — я уйду в ту тихую обитель. А здесь мне некуда уходить, я специально создал себе такую ситуацию — работаю только в театре.

— Произошел ли за эти годы сдвиг со зрительской ситуацией?

— Безусловно, иначе мы не смогли бы зарабатывать столько средств своими спектаклями. Нашей командой был разработан стратегический план — во что бы то ни стало создать новый репертуар, ввести новые формы работы со зрителем, и за наш проект «Зритель» мы получили грант фонда Сороса в 14 000 $. Когда я пришел, ситуация в зале была страшная: школьники и солдаты. Теперь мы не практикуем культпоходы больше двадцати человек. Еще не «отмерли» распространители, но в этом году 72% билетов мы продали через кассу. Это очень большой процент, и «качество» зрителя, идущего в театр за свои деньги, сильно изменилось.

— Да. Я заметила, в Барнауле зритель мягкий, благодарный.

— Да, толковый. Справедливости ради стоит сказать, что вообще алтайцы в масштабе России — народ радушный, мягкий и благородный. А есть свой премьерный зритель. И, выйдя в фойе в дни премьеры, я знаю — все знакомые, театральные. Мы стараемся как-то организовать уют, комфорт в фойе, у нас играет живая музыка, совершенствуем буфет… Да что буфет — крышу починили, впервые в этом году сделали так, что сцена обогревает зал, а не театр сцену (когда я пришел, на сцене было + 4°С, в фуфайках репетировали…). Когда я пришел, театр сидел на картотеке, долг составлял 2,2 млн рублей, просто невозможно было работать со счетом. И только к этому Новому году мы окончательно расчистили счет и «вышли в ноль». Первые два дня нового года я впервые работал со своим счетом. Но это быстро кончилось, потому что мы сделали два больших новых спектакля, а они облагаются, как известно, налогом — и вот мы опять на картотеке… С 1 января 2001 года театр стал платить государству больше, чем любое коммерческое предприятие. Это страшно. Нам говорят — вы освобождены от налога на прибыль, но у нас включается другой счетчик: на четыре ноги встало теперь РАО, мы отчисляем 17% от каждого спектакля (от валового дохода, не от чистой прибыли) — и это катастрофическая ситуация. То есть радуешься тому, что увеличивается количество спектаклей — и сразу огорчаешься. Повышаешь цены на билеты, радуешься, что люди их покупают, — и сразу огорчаешься, потому что огромную сумму сразу отдаешь туда. Получается, мы не освобождены ни от одного налога, и сегодня театр из рубля 93 копейки платит государству. Если при советской власти с рубля оставалось 13 копеек, то сейчас — 7. И если первые два-три года моей деятельности налоговая и прочие организации как-то прощали театр, то сейчас, после указа Путина, никаких никому поблажек не выходит, деньги только изымаются.

— И где при такой ситуации искать постановочные средства?

— Я сейчас уже не кланяюсь никому, хотя раньше попыток было много. Были программы привлечения средств, на первых порах деньги давали друзья-банкиры, заводчики. Не крупные суммы, но все-таки… Сейчас этого нет, не подросли еще меценаты, и их не будет еще долго. И сегодня я рад тому, что доход от своих спектаклей дает нам возможность на любые постановки. Этому, конечно, рано или поздно придет конец, и я уже собираюсь в администрацию края с письмом по этому поводу. Хочу серьезного разговора: либо вы берете на себя ответственность, либо нет. То есть усталость капитальная — и у меня, и у актеров.

— И так живут все театры края?

— Да. Некоторые театры опустили руки и стали только прокатной площадкой, как, например, театр оперетты. Все средства от аренды идут к ним, и я счастлив, что я ушел практически от всех аренд, которые раньше кормили театр — в тот период, когда не было своих спектаклей. Теперь они есть. На последнюю премьеру — «Трехгрошовую оперу», которую поставил наш главный режиссер Юрий Пахомов, мы установили самую высокую премьерную цену — 150 рублей. Это высокая цена для Барнаула, в три раза дороже обычной, но на первые спектакли билеты полностью разошлись. И эти сборы помогут нам сделать следующий спектакль и выплатить людям зарплату.

— У вас есть система доплат?

— Да, есть государственная зарплата, есть доплаты по 100 рублей каждому от театра и есть доплаты по занятости. Разработана сетка «коэффициент роли», по которой определяется уровень оплаты. Без этих коэффициентов сегодня народный артист в театре получает на руки 2015 рублей, а если с коэффициентом, то получается около 3000. Это невысокая оплата труда, думаем, как жить дальше, но это все равно больше, чем у директора. Директор получает 3800 рублей чистыми. И все. Кстати, это почва для изначального конфликта между главным режиссером и директором. Если не понять и встать в позу — это конфликт сразу: получая столько же, сколько директор, режиссер имеет еще гонорары.

— Но и для режиссера эта ситуация дискомфортна. Ведь если бы не директор — не выходили бы спектакли, за которые он получает дополнительные деньги. Неловко…

— Знаете, на его оклад тоже не проживешь… А сезон 2000/2001 года наш театр наконец-то работал с главным режиссером Юрием Пахомовым*. Это безусловно одаренный мастер, но вместе с тем еще и мужественный человек (далеко не каждый режиссер сегодня решается взять на себя все творческие проблемы провинциального репертуарного государственного театра). Говоря о труппе, мы с Юрием Алексеевичем приняли очень ответственное решение омолодить ее и в течение сезона пригласили 14 молодых актеров. Сейчас в труппе театра 45 человек, из них 3 народных, 6 заслуженных, и, естественно, существует проблема занятости. Поэтому мы решили предпринять постановку «многонаселенного» спектакля «Трехгрошовая опера», в мае 2001 показали его на фестивале «Сибирский транзит» и даже получили два поощрительных приза жюри.

— Владимир Ильич, за пять лет состоялась «прививка театром». И вот какие ценности вам важнее теперь — эстетические или человеческие?

— Наверное, все-таки так и остались — человеческие. Благополучие актеров, всех работников театра мне важнее всего.

— Вы спели в жизни много песен — своих и чужих. Есть ли какие-то строчки, которым вы следуете или хотели бы следовать, которые написали бы на стенке?

— А я их уже написал. На пасеке. «А друзья мои верные — золото, золото, золото…» Но есть и другие — Булата Окуджавы:

…Можно театр позолотой покрыть,
Можно коврами весь пол устелить.
Но вдохновение для представления
Разве возможно за деньги купить?

Сентябрь 2001 г.
Записала М. Дмитревская

* Пока делался номер журнала, осенью 2001 г., Ю. Пахомов принял руководство Томским театром драмы