«Пиковая дама». Балет на музыку Шестой симфонии П. И. Чайковского. Большой театр.
Хореограф-постановщик Ролан Пети, дирижер Владимир Андронов, художник Жан-Мишель Вильмотт
И какой же опероман пройдет мимо названия «Пиковая дама»… даже если это балет. Даже если использована не оперная музыка, а симфоническая, но музыка той симфонии, которая создана Чайковским в непосредственной близости с оперой и в том же в круге трагических проблем.
Не прошла и я мимо афиши Большого театра…









«Самый французский из французских балетмейстеров», как называют Ролана Пети, обращался к русской «Пиковой даме» не один раз, завороженный обманчиво небрежной простотой пушкинского инфернального «анекдота» и колоссальной душевной напряженностью музыки Чайковского. Эксперименты с партитурой оперы к успеху не привели, и хореограф решил срастить созданный им сценарий с Шестой, Патетической симфонией. Пети выбрал путь не отанцовывания инструментальной музыки, а создания сюжетного балета, которому он всегда отдавал предпочтение. Сам хореограф считает, что его либретто идеально легло на музыку последнего творения Чайковского, с той лишь уступкой, что эпизоды и целые части симфонии поменялись местами. В результате музыкальная драматургия балета, конечно, отличается от симфонии, однако редакция партитуры сделана самим постановщиком весьма складно.
Конструкция балета Ролана Пети — череда монологов-диалогов Германна с самим собой, с Графиней, Лизой, Чекалинским, игроками. Рефлексирующий, подобно Гамлету, Германн на протяжении всего спектакля действительно пребывает в постоянном напряженном общении с собственным эго, находя, как ему кажется, ответы в спорах с образами из его воспаленного воображения.
В основу хореографической лексики балета положена классика, но значительно трансформированная двадцатым веком. Нельзя сказать, что здесь Ролан Пети сделал какие-то глобальные открытия в области танцевального языка. Его почерк хорошо узнаваем, мастер, кажется, и не заботится ства этого спектакля состоит в том, как постановщик сопоставляет эпизоды, как распределяет напряжение, как соотносит пластический темпоритм с музыкой, как воздействует светом и цветом — иными словами, в драматургии зрелища. В этом, я думаю, основное достоинство постановки.
Ролан Пети сам тщательно выбирал исполнителей для реализации творческого проекта и ни с кем иным работать не захотел. Здесь принципиально задействован только один актерский состав.
В Николае Цискаридзе Пети нашел танцовщика-актера с великолепными линиями тела, темпераментом, нервной артистичной натурой и высококлассной техникой. Со страстью маньяка Пети нагрузил героя таким количеством танцевальных трудностей, что артисту временами даже не до проблем образа.
Цискаридзе очень хорош сам по себе: стать, шаг, прыжок, ненатужная законченность поз, наконец, обаяние мужской красоты — все при нем. Однако временами некоторый нарциссизм замыкает его на привычном романтическом облике. Реализуя своеобычную лексику Ролана Пети, он иногда вдруг становится Альбертом из «Жизели»… Но мастерски выстроенная драматургия спектакля мощно вовлекает героя в смертельную спираль, танцовщик забывает и о романтизме, и о все нарастающих технических трудностях. Его вихревые прыжки с вращениями (буквально с места!) обладают энергетической мощью, захватывающей дух. Впечатление, что к финалу Германн Цискаридзе просто летит, хотя на самом деле движения становятся даже шире, замедленнее. Напряженность набирает обороты, пульс учащается, неотвратимость трагического марша заключительной части симфонии влечет Германна к развязке с неимоверной силой. Короткая, почти гротескная конвульсия — и все кончено… Довести нарастание напряжения до края — это по плечу только настоящему артисту.
Герой Пети и Цискаридзе — не из категории «маленьких людей», хотя моментами он ущербен (полусогнутые колени, сдвинутые стопы и плечи), почти раздавлен (ползущий на коленях, танцовщик выполняет в трансформированном виде лейтдвижения, которые не раз повторялись в его пластической партитуре основных монологов). Иногда он похож на капризно-требовательного, иногда наивного ребенка: чего стоит изумленный взгляд на пистолет после неожиданной смерти Графини!
Подобно Мейерхольду в знаменитой «Пиковой даме» 1935 года, Ролан Пети не акцентирует любовную линию Германна и Лизы. Это всего эпизод, в котором девушка мягко берет инициативу на себя. Любовное томление Германна сплетается с его мучительным поиском тайны карт — музыкальной основой одного из главных монологов героя и дуэта с Лизой оказывается знаменитая побочная тема первой части симфонии. Дуэт с Лизой прост, но очень хорош, во многом благодаря Светлане Лунькиной, неподдельно благородной, с чистыми классичными линиями танца и прелестью облика. Интересно окончание этого дуэта: Лиза нежно поворачивает к себе голову Германна, целует его и убегает. Но возвращается — с ключом в руке.
Волшебство любви мгновенно рассеивается. Дальше — встреча с иной возлюбленной. С седым, почти бестелесным существом, которым Германн манипулирует, как тряпичной куклой. Здесь Германн — требовательный и молящий, насилующий и ласкающий. И она, Графиня, Илзе Лиепа, — вожделеющая, трепещущая, ломающаяся, но не сдавшаяся. Ее смерть тоже мгновенна и конвульсивна: что-то от всплеска крыльев смертельно раненной птицы…
Графиня Илзе Лиепы в спектакле Ролана Пети — звездный час балерины, которая, может быть, всю жизнь ждала настоящей роли. На мой взгляд, здесь случай идеального слияния с образом, каким его придумал постановщик, и в то же время сохранение дистанции между персонажем и исполнителем. Мрачная, с гнилинкой чувственность сочетается с интеллектом, борцовская страстность — с жутковатой иронией. Пластичность, музыкальность, актерский талант Лиепы, ее изумительно гибкие кисти рук — роскошный материал, из которого балетмейстер и танцовщица создали шедевр.
Великолепны цветовые и силуэтные трансформации костюма Графини: на салоп с фижмами цвета запекшейся крови накидывается темный, с металлическим отблеском плащ — можно угадать абрис знака пик; под ними оказывается струящееся по телу платье, черное или светло-серое.
Господствующая в спектакле бело-серо-черная графика с чуть заметным вкраплением нежно-розового и желтого, постепенное наступление темно-красного во всех его оттенках — это отдельная тема. Графичность оформления — достаточно модное поветрие. Однако такт и вкус, с которыми Жан-Мишель Вильмотт (сценография) и особенно Луиза Спинателли (костюмы) оформили спектакль, придали ему шарм явления высокого стиля. Здесь легкость и прозрачность — от классической ясности пушкинской прозы, цвет запекшейся крови — от боли созвучий Чайковского, а в целом лаконичный образ спектакля составил благородный контрапункт пронзительной напряженности музыки Шестой симфонии и ее оригинального сценического воплощения.
В композиции спектакля не последняя и не дежурная роль отведена массовым сценам. Роль кордебалета, который таковым здесь и назвать-то трудно, возрастает с каждым последующим его появлением. Очень красиво, хотя во многом традиционно отанцован знаменитый вальс на пять четвертей в эпизоде бала. В финальной же сцене масса танцовщиков, окружающая игорный стол, создает тревожный подвижный фон, прекрасно аккомпанируя уже почти пантомимному поединку Германна с Чекалинским.
Моментами странно видеть, как постановщик вроде бы не доверяет сам себе — все игроки, в том числе Германн и Чекалинский, обыгрывают протянутую ладонь как брошенную карту. В случае с Графиней постановщику этого кажется мало — он вводит бутафорские картонки, которые выглядят как явные рудименты доброго старого драмбалета. Досадных раздражителей в спектакле не много, но они есть. Что поделаешь…
Удалось ли Ролану Пети разгадать тайну трех карт на подмостках Большого, покажет сценическая жизнь балетной «Пиковой дамы». Но то, что французскому хореографу удалось разбередить творческую страстность русских танцовщиков, — это факт, и очень отрадный. В отличие от оперы, в балете Большого наконец произошло нечто значительное.
Ноябрь 2001 г.
В статье использованы фотографии И. Захаркина.
Комментарии (0)