А У МЕНЯ В КАРМАНЕ ГВОЗДЬ
Вот так живем, живем, ходим по театрам — и накапливается «критическая масса»: с завидной периодичностью испытываем необходимость выслушать их, практиков, режиссеров. Был № 17, был № 45, в № 51 тему развивали большие разговоры с Адольфом Шапиро, Леонидом Хейфецем, Юрием Бутусовым. В этом номере мы наметили ряд вопросов, с которыми обратились к режиссерам, в основном среднего и младшего поколений, потому что, в частности, спектакли молодых режиссеров заставляют задумываться о том, что такое профессия для них — высказывание, миссия или способ социальной адаптации, заработка и приспособления к окружающей среде.
Разговор о режиссуре — всегда разговор о путях театра. Нынче эти пути неисповедимы куда больше, чем, скажем, в 1960-1970-е, и даже рассуждения о постдраматическом театре вряд ли помогут понять, куда движется сегодня режиссура.
На страницах номера мы собрали многих — молодых и не очень — режиссеров для разговора о том, что происходит с их профессия.
Мало кто и редко когда точно фиксировал пути театра, еще реже предлагал систему существующих режиссерских направлений.
Вспомним П. Маркова, но это было давно.
Н. Скороход цитирует в статье этого номера Г. Шпета, предрекавшего будущее «разделение» профессии режиссера на две сферы: «интерпретации» и «экспрессии», на «режиссера-мозг» и «режиссера-руки» (это почти сбылось).
М. Давыдова в последнее время постоянно говорит о делении театра на интерпретационный и сочинительский, констатируя, что интерпретационная режиссура постепенно сдает свои позиции. Давыдова приводит аналогии из истории живописи: вот вам ограниченный круг сюжетов и их надоевшие интерпретации (Богоматерь с младенцем, снятие с креста, возвращение блудного сына, Сусанна и старцы), а вот рядом в зале — сочиненная живая жизнь голландцев. Вот вам сотая интерпретация «Трех сестер» — а вот сочинительский театр.
Признаюсь, я не очень понимаю этого деления: получается, что «интерпретационный» театр просто имеет основой классическую пьесу, а «сочинительский» — нет, он занят современностью или строится на иных родах и видах литературы. Или вовсе обходится без нее. Получается, что композиции Любимова или спектакли Лепажа принадлежат театру сочинительскому, а не интерпретационному только потому, что основаны не на драме. Сомнительно. А ведь и интерпретационный театр (скажем, Някрошюса) достаточно часто интерпретирует не пьесу, он есть сценическая интерпретация внутреннего мира своего создателя…
Кроме того, любая современная жизнь, структурируясь внутри себя самой, все равно рано или поздно начинает опираться на ограниченное число сюжетов. Поток жизни требует в театре формообразования точно так же, как требует его интерпретация… Что-то у меня тут не сходится. Может быть, имеется в виду неустаревающее бруковское деление на живой и неживой театр.
Театральная жизнь плохо укладывается в наши концепции. И в тот момент, когда М. Давыдова фиксирует увядание интерпретационного театра, А. Могучий признается, что пришел к пьесе, а А. Херманис, остыв к документальному сочинительству, объявляет сезон возрождения костюмного спектакля по русской классике. Становятся ли их театры менее авторскими? Сомневаюсь.
Задумавшись над классификацией современной режиссуры, я подумала, что путеводным может быть стихотворение Михалкова-отца. Так и слышу разговор режиссеров. «А у меня в кармане гвоздь. А у вас?» — говорит один режиссер. «А у нас сегодня гость», — отвечает ему другой…
Гвоздь — это концептуальный театр, это такой острый определенный инструмент, которым режиссер «протыкает» материал.
Недавним примером такого «гвоздя» оказались для меня «Циники» имажиниста А. Мариенгофа, которых в театре им. Ленсовета поставил концептуалист А. Праудин в супрематическом оформлении А. Орлова… Вышел спектакль целостный, но в результате «креативного чтения» романа без вранья (инсценировка Н. Скороход) на сцене создается не просто совершенно самостоятельная художественная реальность — возникает мир, природно даже не сопредельный Мариенгофу.
Так имажинизм отличается от концептуализма, а трагическая ирония от сатиры.
Проза Мариенгофа антитеатральна и при этом крайне современна неким тотальным отстранением, отсутствием выраженных реакций хоть на что-то. Интерпретация любого проявления жизни «цинически» отменена в романе. Последние абзацы главы «1924», содержащие всего по одному предложению («Ольга скончалась в восемь часов четырнадцать минут. А на земле как будто ничего не случилось»), принципиально не интонированы, намеренно бесстрастны и будто бы антиконцептуальны. Герои Мариенгофа — лишь наблюдатели еще одного смутного времени, каких было много. А в спектакле все очень определенно, плакатно, зримо. Агрессивный революционный мир здесь не фон, он воинственно вторгается в жизнь «героев в белом»: настырные красные вожди катают огромное красное колесо, они, как Швондеры, врываются в частную жизнь Владимира и Ольги, от них никуда не деться, не спрятаться. Если у Мариенгофа действительность — это «минус определенность», то у Праудина она — «определенность плюс», тот самый гвоздь, концепция. Если у Мариенгофа все скользит, «снятый» драматизм дает трагическое послевкусие, а непроизнесенное действует сильнее сказанного, то в спектакле жизнь, задавленная красным колесом, не оставляет тайн, как не оставляет она их уже давно в реальности. Наша жизнь, жизнь современных «циников», уже без всякого флера имажинизма, происходит на фоне все той же «нейтральной» хроники: «нашисты», разгул уголовщины, преступная милиция, приговор Ходорковскому, авиакатастрофы, страна нищих рабов, уважающая разнуздавшихся паханов, которые мочат и мочатся на упавших в черный снег граждан, как мочатся на Владимира «красные стрелки»… Циники, как известно, — разочаровавшиеся романтики, герои Мариенгофа — романтики, вообразившие себя «последними циниками эпохи».
«А у нас сегодня гость…» — это спектакли, рассчитанные на… гостя, что ж непонятного? Из последних примеров — «Король Лир» в ТЮЗе. А. Шапиро всегда склонен к парадоксальным режиссерским фантазиям, распределениям, к «гостям». И когда он звал на роль Раневской Ренату Литвинову, это было не только пиар-ходом, но и ходом концептуальным: дива из «нездешних мест», «дыша духами и туманами» смежных искусств, выглядела в вишневом саду МХТ нежизнеспособной орхидеей. В «Лире» гостей много…
Спекталя ждали три года. То есть ждали не собственно «Лира», ждали, когда Шапиро, давно ставший руководителем художественных программ Петербургского ТЮЗа, что-то наконец там поставит. Обещанного три года ждут. Три года истекли.
Программку спектакля выдают в большом запечатанном конверте. Типа — вам послание. Что же в этом «конверте»? И каков адрес послания?
На одном листочке крупно значится постановочная бригада: режиссер, сценограф, художник по свету, а также участвующая в спектакле группа Billy’s band (все — гости). На другом листке — действующие лица и исполнители. Ничего случайного не бывает, действительно в спектакле режиссерские эффекты — отдельно, актеры — отдельно… Кто только не ругал труппу ТЮЗа, кто не говорил о необходимости обновить ее (этого ждали от Шапиро)! Но в «Лире» приглашенные актеры (Корделия — Алена Бондарчук, Регана — Ольга Онищенко, Эдмунд — недавно принятый в труппу Андрей Слепухин) играют не лучше «коренных». А те играют хуже обычного…
А гости? В «Лира» позвали Билли Новика с его ансамблем Billy’s band, но никакой харизмы в драматической роли Шута Новик не обнаружил, зонги его невнятны, вторичны, особой энергии музыкальное сопровождение спектаклю не дает, только рвет ткань жизни Лира.
Лир — тоже гость, замечательный, редкий, уникальный Сергей Дрейден. Но он и его партнеры будто живут на разных берегах реки: не слышат, не видят друг друга. Лир, по большому счету, не роль Дрейдена (он был бы уникальный Просперо в «Буре»…), большая площадка — не его пространство. Конечно, он живет и дышит на сцене, он импульсивен и трогателен так, как всегда бывает Дрейден, он вообще — человек-театр, на него можно смотреть на сцене, на улице, в метро, слушать его импровизации в застолье — само существование Сергея Симоновича Дрейдена всегда содержательно и театрально. Но что это за Лир, отчего он сошел с ума, какие глубины прозрел — каюсь, понять не удалось. Он лишается рассудка вдруг и сразу, скорее всего, от конкретных гневливых отцовских переживаний.
Привыкшая к тому, что спектакли Шапиро всегда имеют некую художественную идеологию, я пересмотрела спектакль через полтора месяца. Хотелось дождаться момента, когда актеры успокоятся и будут играть хотя бы в пределах собственной органики, начнут видеть и слышать друг друга, хотелось надеяться, что прояснятся какие-то режиссерские намерения, что Новик обретет драматизм, а песни не будут заставлять Дрейдена замирать восковой фигурой посреди действия, пережидая «музыкальный момент»… Хотелось надеяться, что из разрозненных листков сочинится письмо.
Да, актеры несколько успокоились, но «адрес послания» не прояснился, мост между формой и содержанием не возник. «Педагогическая поэма» про папу с дочками вызывает в зале итоговый смех: зрители смеются, услышав в финале перечисление жертв. Лишь когда Дрейден с Новиком выходят на поклоны и (уже свободно!) пластически и мимически начинают шутить с залом — возникает минутный живой театр.
…В конверте, который Петербург ждал три года, оказался, увы, запечатан лист без послания.
«А у нас сегодня кошка родила вчера котят…» Это, видимо, про театры, возникающие из курсов. Вот и еще один, «Этюд-театр» открывается в эти дни на малой сцене Театра на Васильевском. Он создан на основе курса В. М. Фильштинского. Осенью «козловцы» с «Мастерской», теперь «фильшты», а еще «кудаши» — выпускной курс Р. Р. Кудашова, остающийся вместе в Большом театре кукол. Недавно один режиссер с уверенностью сказал мне: «Видите, они пришли». Режиссер имел в виду новое актерское поколение, три последних курса Санкт-Петербургской театральной академии, которые остаются вместе: с учителями, с эстетической программой, со спектаклями. Словом, они «купили синий-синий презеленый красный шар».
И дальше так можно членить: у кого «в квартире газ», а у кого огонь погас. Есть и театры, где как ни посмотришь — «грузовик привез дрова»…
Вот об этих дровах, гостях и гвоздях мы и пытаемся говорить в номере.
Март 2011 г.
Комментарии (0)