Л. Яначек. «Катя Кабанова». Михайловский театр.
Дирижер Петер Феранец,
режиссер-постановщик Нильс-Петер Рудольф,
художник-постановщик Фолкер Хинтермайер
Как известно, репертуар отечественных театров строится по принципу серийных рывков. То подряд ставят «Короля Лира», то Бомарше. В опере аналогичная картина. Внезапно, спустя 90 лет («Катя Кабанова» появилась в 1921 году), прорезалась любовь к чешскому классику ХХ века Леошу Яначеку. В Мариинском театре с коротким промежутком поставили «Енуфу» и «Средство Макрополуса», а вслед за ним Михайловский обратился к «Кате Кабановой». Сам этот факт можно только приветствовать. Где, как не в России, показать музыкальную версию «Грозы» А. Н. Островского? Но именно здесь опера Яначека и особенно написанное композитором либретто вызывали больше всего возражений критиков и ученых, в том числе и таких серьезных, как Б. Асафьев. Замысел композитора нашел понимание лишь у А. Гозенпуда, театроведа, музыковеда, литературоведа, автора исследования «Леош Яначек и русская культура» (Л., 1984). Яначек сократил авторский текст, убрал быт, «темное царство». Нельзя не согласиться с Гозенпудом: «Едва ли современный зритель и читатель ищет в пьесе черты архаического быта». Впрочем, еще до Яначека «разбытовление» «Грозы» произвел Всеволод Мейерхольд, интерпретировавший драму в символистско-поэтическом ключе (1915). Сегодня, после «осовеченной» «Грозы» Михаила Бычкова в Петербургском ТЮЗе и фарсовой «Грозы» Льва Эренбурга в Магнитогорском театре, было бы странно беспокоиться о соблюдении привычных «норм» исполнения хрестоматийной пьесы. Мы и не беспокоимся. Отказавшись от изображения будней города Калинова позапрошлого века, режиссер должен был выстроить свой художественный мир. А его нет. Каков же смысл оригинального художественного «продукта»?
С. Дрейден (Роберт).
Фото Ю. Белинского
Уловить его непросто. Премьера в Михайловском — в русле новой традиции: постановочное решение (главным образом — средствами сценографии) само по себе, а певцы, брошенные заезжим режиссером на произвол судьбы, сами по себе. Некоторым критикам, рецензирующим «Катю Кабанову», кажется: нелепая постановка музыкальной удаче не помеха. С этим трудно согласиться. Опера Яначека — не романтический шлягер XIX века, где красивые каватины и тенор с крепкими верхами заслоняют огрехи или почти полное отсутствие режиссерского решения. Музыка Яначека не самоцельна, она рассчитана на конкретное воплощение в пластических и психологически наполненных образах.
Семидесятилетний австрийский режиссер Нильс- Петер Рудольф, отметившийся в прошлом прочтениями чеховских драм, и художник Фолкер Хинтермайер расставили по площадке несколько знаков, довольно примитивных, хотя и не всегда внятных. Одни воспринимают неоновые трубки, торчащие из планшета сцены, как выпрямленные молнии. Можно предположить еще, что это бакены на Волге. Я подозреваю в них громоотводы. Еще одна светящаяся трубка во всю высоту сцены движется от кулисы к кулисе и перечеркивает выморочную жизнь. Некоторые критики увидели в трубке «луч света», но за неимением «темного царства» эту трактовку можно отмести.
Траурные процессии (гроб почему-то волокут под углом, создавая дискомфорт покойнику) и черное знамя (его провозит юноша на роликовых коньках) обещают скорую трагическую развязку. «Отпевание» Катерины есть в партитуре, но не так же буквально и обильно представлять похоронную тему! Естественно, не обходится без моргающего глаза во весь экран — «недремлющего ока», надоевшего в авангардных штудиях Андрия Жолдака. Влюбленным парам в первом действии приходится откидываться на «колючки» большого «ежа» — торчащие в разные стороны обломки стульев. Опять же прозрачный намек на хаотичность действительности, искалеченную любовь.
По мнению австрийских оперных постановщиков, природа в России не подчиняется законам. Летом снег валит столь же обильно, как и в январе. Приходилось видеть в Вене «Евгения Онегина», где крестьянки на шпильках вместо сбора яблок играли в снежки, а влюбленная Татьяна металась на белых медвежьих шкурах. Теперь гроза пугает волжанок лютой зимой, что не мешает им ходить в коротких платьях и валяться в ночных рубашоночках по земле, рискуя отморозить ценные органы. Резонно было замечено, что «летающей» героине, прежде чем моржевать, пришлось, наверно, продолбить ломиком прорубь. Ладно бы, показывали «Снегурочку» — там Берендей сетует на «остуду чувств», в «Грозе» же страсти так и кипят.
Игривей всех ведет себя Кабаниха (Наталья Бирюкова). Молодящаяся старуха стройнее и зажигательнее, чем ее невестка. Невзирая на две клюки- подпорки, она подставляет ножки ласкам ползающего вокруг Дикого (Юрий Мончак). Правда, в ремарке Яначека есть слова «падает к ногам Кабанихи», хотя композитор не указал, что он с ними, с ногами, делает. Не то чтобы меня смущал сам по себе тайный роман двух деспотов. Мы уже видели нечто подобное у Семена Спивака в Молодежном, однако драматические актеры (Наталья Леонова и Станислав Мухин) делали это убедительнее и с большим вкусом. Разыгранное Мончаком и Бирюковой было бы уместно скорее в гротескном «Обручении в монастыре» С. Прокофьева.
Характер Дикого в спектакле не прояснен, а Дикой оперный существенно отличается от Дикого Островского. Именно он выносит тело утопленницы и осуждает в финале Кабаниху. Видать, человек чувствительный, пусть временами и с придурью.
Говорить о проживании и пропевании партий в принципе достаточно трудно. Партитура «Кати Кабановой» — экспрессивная, драматически напряженная, полная контрастов и лиризма. Оркестр под управлением Петера Феранеца справляется с ней в полной мере, но какой-то мудрец решил помочь оркестру «подзвучкой». Усиленное звучание оркестра перекрывает все, что несется со сцены. Начиная с первой песни Кудряша (артист Алексей Кулигин, которому, по иронии судьбы, переданы композитором многие реплики персонажа Кулигина) солисты тщетно пытаются пробиться сквозь оркестр, вынужденно форсируют звук.
Единственная, кому удается быть услышанной, — Татьяна Рягузова (Катерина), обладательница сильного, с глубокими низами, резковатого голоса. К тому же во время своих вокальных исповедей она подползает к самой рампе, чтоб заметили и поняли. Рягузова идет по линии наименьшего сопротивления, играет мелодраму. В интервью певица назвала свою Катерину эмансипированной и «роковой» женщиной. Эмансипированность в «Грозе» — забавно. Разве что страх перед «божьим наказанием» Яначек снял. «Роковистость» получилась, но откуда-то сбоку. Катерина от Михайловского — смесь Сантуццы («Сельская честь») с Белотеловой («Женитьба Бальзаминова»).
Рягузова стремительно заняла положение ведущей солистки театра. Поет главные партии на премьерах и в старом репертуаре, но хотелось бы, чтобы с ней поработал хороший режиссер и огранил многообещающие данные. Только где его взять? Не исключаю, что Мария Литке, другая исполнительница партии, более одаренная актерски, споет Катерину удачнее.
Под стать мелодраматичной Катерине и Борис Григорьевич (Дмитрий Попов, заслуженный артист Украины). Франт с клюшкой для гольфа смахивает на позера, итальянского тенора прошлого века. У роли отсутствует конфликтная основа. Даже стычки с Кудряшом нет. Об униженности в доме Дикого я уж не говорю. В драме Борис — не слишком выигрышный образ, а в оперной версии и вовсе уходит в тень. Правда, во втором акте Попов бродит кругами, завернувшись в плащ, словно Мистер Икс из фильма с Г. Отсом.
Утешает дуэт Варвары и Кудряша, причем дебютантке Софье Файнберг, с ярким, выразительным меццо, приходится петь за двоих: Кудряша (Кулигина) было по-прежнему почти не слышно. Варваре (по опере она воспитанница Кабанихи) достаются песенно-плясовые мелодии, основанные на фольклорных источниках. Пожалуй, она-то и есть единственное «эмансипированное» лицо оперы. Не может не вызывать симпатии. Все же этого мало для подлинной драмы.
Дело не в том, что события «Кати Кабановой» перенесены
в наши или почти наши дни — осовременивание
не раздражает. Я пересмотрел запись выдающейся
зальцбургской постановки Кристофа Марталера
(о ней писал Вадим Журавлев в № 26 «ПТЖ»).
В фестивальном спектакле действие было отнесено
к
Несмотря на буйство оркестра и киностихий на экране, световые эффекты стробоскопа, во время нынешнего представления испытываешь тоску. Один оркестр не может передать динамику партитуры. Ни о каком сопереживании нет речи. Не радует также, что опера исполняется на моравском диалекте (даже не на чешском языке). Кто может сравнить и кто может заметить разницу при дикции наших певцов? Забыв о претензиях к прежним премьерам Михайловского, теперь вспоминаешь «Иудейку» и «Бал-маскарад» с умилением и благодарностью. Это обидно. «Катя Кабанова», впервые появившаяся на петербургской сцене, заслуживает лучшей участи.
Спектакль, отчужденный от первоисточника, в музыкальном прочтении отчужденный от наивной постановки, любопытен как заявка, не как результат. Один пылкий критик обозвал «Катю Кабанову» «качественным прыжком». Если это и прыжок, то прыжок в никуда.
И громоотводы не помогают.
Январь 2011 г.
Комментарии (0)