Р. Вагнер. «Лоэнгрин». Баварская опера (Мюнхен).
Дирижер Кент Нагано, режиссер Ричард Джонс,
художник Ультц
Р. Штраус. «Ариадна на Наксосе». Баварская опера
(Мюнхен).
Дирижер Кент Нагано,
режиссер Роберт Карсен, художник Петер Пабст
Когда ты в Мюнхене проездом, и смотришь спектакли не в атмосфере приподнятого настроения фестиваля, и спектакли эти не премьерные, оказывается… Оказывается, что это тоже очень интересно: и то, как поддерживается марка театра, и то, каков в целом исполнительский уровень без премьерного состава, и то, в какой форме находятся постановки текущего репертуара, как их воспринимает публика…
Первым был «Лоэнгрин» (20 января). Спектакль, судя по прессе, и в дни премьеры, состоявшейся в 2009 году, восторгов не вызвал. С тех пор не изменился — впечатления по части постановки не произвел. Режиссер Ричард Джонс, несмотря на солидный послужной список и опыт работы в крупных театрах мира (Ковент-Гарден, например) и на фестивалях вроде Брегенца и Глайнборна, представил продукцию евростандарта. От пролога (человек в комбинезоне стоял у кульмана и работал с чертежом) к кульминации на сцене строился дом (типа коттедж) едва ли не в натуральную величину — как выяснилось, жилище для Эльзы и Лоэнгрина. Строительством постепенно заражались все, кроме Тельрамунда и Ортруды. А потом Лоэнгрин, расставшись с Эльзой, этот дом поджигал, начиная со спальни. Впечатляло то, что огонь был совершенно натуральным, а не из тряпочек или извлеченный из компьютера. Далее торжествовала справедливость: натуральный лебедь, которого наш герой притащил в начале, а затем еще раз в финале, превратился в брата Эльзы (его фотография, похожая на те, что висят у нас на стендах «Их разыскивает милиция», периодически возникала в чьих-то руках и на каких-то стенах). Идея строительства нового мира, когда все ходят с мастерками и тачками, замешивают цемент и кладут кирпичи, отдавала масонством, в чем Вагнер заподозрен прежде не был. Легенды, мифы и прочая поэзия режиссера не интересовали, он строил спектакль столь же прагматично, как его участники — дом. В итоге Ортруда пыталась выстрелить из пистолета в Эльзу с мальчиком, но рука предательски дрожала, и она вкладывала пистолет себе в рот. Шел занавес.

Потом шли овации. Ибо исполнено было все задуманное на очень хорошем уровне. Отсутствовал герой премьеры и любимец публики Йонас Кауфман, и Бен Хепнер ему, естественно, проигрывал не только в красоте и молодости, но и в пении. Однако он старался и переживал искренне. Не подкачал наш Евгений Никитин — ему всегда удавались роли злодеев типа Тельрамунда. Трогательной Гретхен предстала Эльза в исполнении Эльзы Ван ден Хивер, которой сначала предназначалось ходить в комбинезоне с кирпичами под мышкой, а потом было разрешено переодеться в белое платье, что, собственно, и добавило трогательности. Отлично играла и чуть хуже пела Янина Баехле — курпулентная, но неожиданно подвижная Ортруда. Она, может, и выделялась масштабностью фигуры, но все же и силой эмоций, и выразительностью, и харизмой — в не меньшей степени.
Особенные восторги заслужил Кент Нагано — мюнхенская публика знает толк в классе оркестра и умеет ценить дирижеров. В случае с Нагано есть за что — Вагнер, как и Штраус, в числе его любимых авторов. Оркестр здесь полноправный участник действия, его душа, движение, эмоция — сердце спектакля, каким бы он ни был визуально. Благодаря оркестру Нагано и несмотря на любые режиссерские удачи и неудачи, именно за композитором, за музыкой остается последнее слово.
Представляете, как усиливается воздействие музыки, если сценическое решение тоже музыкально, если оно извлечено из музыки и погружено в стихию музыкальных образов и если музыка не занимается наполнением и оправданием режиссерской схемы, а решает общие художественные задачи спектакля? Так было в «Ариадне на Наксосе» — 22 января. В отличие от «Лоэнгрина», это нашумевший спектакль Роберта Карсена, не сходящий с афиши театра с 2008 года. И понятно почему.
Начинается все, как и в «Лоэнгрине», с Пролога: когда публика входит в зал, сцена уже живет своей жизнью — разминаются балетные танцовщики в репетиционных одеждах… Действие собственно оперы Штрауса включается как-то незаметно — свет в зале не гаснет очень долго, а потом гаснет очень постепенно: нам дают понять, что зрители — это участники и сценической, и закулисной жизни единого организма под названием Театр. Дальше замысловатый сюжет Гофмансталя развивается не совсем так, как ему положено. Две труппы, артистов оперы и артистов комедии дель арте, не то чтобы приезжают в дом богатого вельможи и, соперничая друг с другом, играют каждая свой спектакль, написанный многострадальным композитором, решавшим непосильную задачу — совместить два разных жанра — импровизационную комедию и оперу- серия — в одно аудиовизуальное действо. Эти две труппы скорее просто оказываются в одном театре — это и есть их общий (и наш, зрительский) дом. А потом сцена строится не на контрастах — тут комедия, а тут трагедия. Нет. Здесь все в примерно одинаковых черных платьях (сначала комбинация, потом балахон сверху — иногда даже на мужчинах) и все одинаково существуют вне бытового жеста и движения — преображены пластикой (хотя для комедии и для трагедии она разная). И в этой черноте нам показывают не контрасты, не разницу, а, скорее, единство двух сторон жизни — драматической и комической — и, соответственно, единство двух театральных жанров. И показывают как один сюжет — любовный. Сюжет взаимоотношений разных героинь с мужчинами проигрывается в духе «единства противоположностей». Сами исполнители и зрители от души наслаждаются и фривольно комическим вариантом, и пронзительно лирическим. Хотя Зербинетта (пусть и в того же фасона платье, но зато оно короче, плюс ярко красные туфли) кокетничает напропалую с толпами мужчин, а Ариадна откликается на единственного, все же тема любви как Любви главенствует в спектакле. Любовь здесь — чувство, несущее свет (поцелуй Ариадны и Вакха происходит на фоне приближающегося белого экрана, в отличие от всего действия спектакля, погруженного в глухой черный кабинет), чувство объединяющее, преображающее, животворящее… И это подано не умозрительно и схематично, а в отточенной художественной форме, которая сама по себе рождает восторг сродни любовному… Замечательное, гармоничное, насквозь музыкальное получилось зрелище, поддержанное романтически взволнованной, динамичной и легкой (при труднейшей и вполне грузной партитуре) игрой оркестра.
Одну из самых сложных партий оперного репертуара — партию Зербинетты — без всяких видимых усилий исполнила Яна Арчибальд. Она к тому же была обворожительна, игрива, хороша собой и абсолютно непринужденна. На ее долю и выпало наибольшее число оваций. Чуть менее ровно выступила Адриана Пиечонка в паре с Тенором (он же Вакх) Бурхардом Фритцем. В целом состав участников был ровным — показатель уровня труппы (даже если это труппа на один спектакль).
Итог: можно долго спорить про политику того или иного интенданта, можно считать, что есть дирижеры и лучше Нагано, можно видеть спектакли, которые удались в большей или меньшей степени… Но… Есть по- прежнему высокий класс главного театра Мюнхена — и по части музыки, и по части сцены. Баварская опера — барометр современных поисков: что происходит в оперном мире, на то и отзывается. И если в мире кризис, то и… Но… Опять но… Все же Баварская опера — по-прежнему в числе лидеров.
Январь 2011 г.
Комментарии (0)