«И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится», — задумчиво говорил герой известного романа. Вспомнилось…
Не пауки — тараканы, но тоже в тесной дощатой комнатке, то ли деревянной коробке, то ли баньке с шаткими стенами и неустойчивым полом. Необозримые просторы очумевшей от крови страны, где бушуют войны и воют ветры в «безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом», сжались, сузились волею художника Владимира Фирера до размеров струганого песочно-серого душного свидригайловского ада. Здесь дрожат свечи, мечутся длинные тени, шевелится густая масса людей в холщовых, почти монашеских одеждах… Градус напряжения, заданный сценографом, столь высок, что кажется — вот-вот начнется кошмар, потянется череда видений, мучительно сменяющих друг друга, вспыхнут зеленые, похожие на глаза чудовищ фонари, зажужжит и засветится игла и «Святителю Отче Николае, моли Бога о нас…» перебьет жутковатое бормотание сломленного генерала Хлудова: «Да. Да. Да…». Недаром же сохранен жанровый подзаголовок («восемь снов»)…
Но — нет. Весь объем инфернального исчерпывается смыслами сценографии, остальное — даже роскошные актерские работы (Сергей Барковский, Инна Волгина, Владимир Матвеев) — в рамках простого, аккуратного режиссерского сочинения на заданную тему. Чуть-чуть дыма в нужном месте, немного красного света во время важного монолога, периодически открывающийся коридорчик в левой кулисе (что-то вроде «нездешней зоны»), здесь артисты покричат, — и ни тебе назойливых призраков, ни сдвинутой реальности, ни чувственной иррациональной стихии… Только жирная сладость узнаваемой бытовой картинки (сцена игры в карты, решенная как бодрый «лохотрон») да несколько остроумных мизансцен, и то лишь во втором акте, — вот все, что сохранится в памяти через месяц после премьеры…
Судя по названию — «Рыцарь Серафимы» — композиционным центром спектакля, организующим зрительское восприятие, должна была стать мадам Корзухина, как объяснили нам в программке, «олицетворение образа России». Но в трактовке Юлии Нижельской мы видим просто свежую хорошенькую девушку с кокетливым изгибом шейки — не более и не менее, ее «рыцарями» могли бы быть сосед по даче, студент, бывший одноклассник, но уж никак не белые генералы… Не получилось что-то и у Сергея Дьячкова: странный контраст его хрупкого, моложавого внешнего облика и мощного актерского темперамента на этот раз не сработал, актер от первого до последнего эпизода играет чистую психопатологию, болезнь — и только; его аутичному герою, окаменевшему, с неподвижным распахнутым взглядом, абсолютно все равно, что происходит вокруг. Какое уж тут рыцарство — тут просто человек дождя, погруженный в собственные страхи и ритуалы. Это тем более обидно, если вспомнить подробную булгаковскую ремарку, где автор дает описание Хлудова, — но говорят же, что роли, «словно созданные для…», удаются реже всего. К сожалению, на первых показах еще не удалось найти верного тона и Андрею Астраханцеву в трудной роли приват-доцента Голубкова: то истеричные конвульсии, то какие-то фальшивые повышения голосового тембра (известный штамп — так плохие юмористы изображают «интеллигента»)…
Надо отдать должное смелости Юрия Цуркану — не каждый отважится сегодня взяться за «Бег». Старшее поколение обязательно будет сравнивать с фильмом Алова и Наумова (и непременно не в пользу Цуркану, ведь раньше, как известно, и трава была зеленее…), младшие, если не читали пьесу, заскучают (что за война? почему эмигранты?). Хитрый эстет Булгаков с его вечной «дьяволиадой» — не ясный, как летнее небо, Островский, здесь нужно всегда быть начеку, «не мудрствуя лукаво» не поставишь, даже имея в своем распоряжении лучшие актерские силы города.
Комментарии (0)