Дмитрий Циликин о спектакле

Тоска по БДТ похожа на тоску по Советскому Союзу. По внешней показной мощи, по имперскому якобы величию, по большому стилю. И, разумеется, по времени, когда мы были моложе и потому кожа глаже, волос гуще, а эмоциональная жизнь — ярче и насыщенней.

Всяк, кому возраст позволяет, помнит атмосферу подъема, которая некогда дрожала и клубилась еще на дальних подступах к театру. Праздничная, взволнованная толпа в фойе, электричество, разливавшееся по залу перед началом, особенное отношение к каждому выходящему актеру — ведь едва не половина легендарной товстоноговской труппы воспринималась как свои люди, непременной частью присутствующие в жизни тысяч ленинградских семей.

И нельзя же так просто согласиться, что ничего этого нету, уже давно, и никогда больше не будет. И вот почти двадцать лет, со смерти Товстоногова, мы переживаем, надеемся, молим, загадываем и пытаемся своей любовью к умершему прошлому оживить настоящее.

Не получается.

Тем временем выросло поколение, которое свободно от наших ностальгических рефлексий. И оно, придя в Большой драматический, видит то, что видит. И ему дела нет до случившихся в незапамятные времена успехов Темура Чхеидзе в Театре Марджанишвили. Его дебют в БДТ — «Коварство и любовь» — из просто приличного, грамотного спектакля раздули в крупную победу — всем ведь так хотелось надеяться… см. выше. Дальше он ставил вялые анемичные спектакли, располагавшиеся в диапазоне от кислого до кисло-сладкого, но принято было квалифицировать их как «серьезные, культурные, достойные» — люди театра не оставляют надежд до последнего, и даже за ним.

И нынешний «Дядюшкин сон», как и предыдущие работы Чхеидзе, не дает внятного ответа, почему выбрано это произведение и каким своим, личным, больным и волнующим смыслом хотел поделиться автор спектакля. Впрочем, по-настоящему-то он и не автор — фантазия проявила себя единожды: романс, которым Зине надлежит очаровать ветхого князя К., заменен на мелодекламацию пушкинской «Сказки о медведихе». Все остальное — рутинная разводка, в которой актеры работают кто во что горазд. С главными ролями Москалевой и князя К. мастера Алиса Фрейндлих и Олег Басилашвили (те самые «члены семей») справляются самостоятельно и, несомненно, еще наберут вдесятеро. Елена Попова натужно и необаятельно играет острохарактерную роль Карпухиной — но когда лирическая героиня пробует характерность, многие восхищены самой попыткой. Однако, не вспоминая даже Серафиму Бирман (да и кто ее, опять-таки по возрасту, помнит?), попробуйте вообразить тут хоть Ольгу Волкову, все встанет на свои места. Таков же и хор мордасовских дам, реализующих все штампованные представления плохого театра о том, как следует «сатирически» изображать обывательниц из русской литературы XIX века. Молодежь (Константин Жандаров — Мозгляков, Сергей Галич — учитель Вася, возлюбленный Зинаиды) вообще беспомощна, будто на первом курсе.

Когда в традиционном реалистическом павильонном спектакле нет ансамбля, думаешь: а постановщик-то куда глядел? Не умеет выстроить? Не видит? Или ему все равно?