Все-таки: должно искусство быть сиреной, от пения которой можно спастись, лишь заткнув уши воском? То есть должно ли оно неотвратимо брать в плен всех, от знатоков до профанов, вне зависимости от их знаний, опыта, чутья и включенности в контекст?
Это, разумеется, цель недостижимая, но — должна ли она стоять, следует ли к ней стремиться?
К примеру, я хорошо помню предыдущие «Бесплодные усилия» на курсе «Братьев и сестер» в 79-м. То был в лучшем смысле слова студенческий спектакль: упругий, красочный, праздничный, где общая атмосфера молодого бурления всему прибавляла достоинств, дурнушки казались хорошенькими, хорошенькие — красавицами, лосины, купальники — обычная униформа — с прибавлением юбок и колетов выглядели роскошными костюмами, и всё переливалось счастливым искристым (и, в общем, самодостаточным) обаянием молодости.
Почти тридцать лет спустя всего этого изрядно поубавилось. Персонажей стало меньше, текста — еще меньше. Гораздо больше печали. Цветистость истреблена вовсе — картинка аскетична.
Молодость теперь демонстрирует не столько эфемерное обаяние, сколько — вполне ощутимую обнаженную тугую плоть. Думаю, не по той лишь причине, что Малый драматический — Театр Европы, а в Европе это модно и вот, мол, «Додин опять всех раздел». Внимательно следя в последние десятилетия за работой режиссера, рискну предположить другое. Искусство Льва Додина в высшей степени экзистенциально. Он актерами на сцене любит (как умеет), страдает и мучается, они овеществляют его сбывшиеся комплексы и несбывшиеся мечты.
Комический чудак-испанец Дон Армадо, которого в 79-м гротескно изображал Сергей Бехтерев, нынче отдан Игорю Иванову. Зачем? Не потому же, что выдающийся актер новые роли получает прискорбно редко и надо ведь ему играть. Герой (по амплуа) Иванов вовсе дегероизирован ночной рубахой выше колен и сапогами на голых ногах. Второй взрослый участник — Александр Завьялов в роли графа Бойе — безо всякой внешней, сюжетной необходимости предъявлен с голым обрюзгшим грузным торсом. Оба — с того курса 79-го, из тех «Бесплодных усилий». Играют, особенно Иванов, превосходно, во всем блеске мастерства, тонко, с изумительными нюансами, с виртуозно разработанной интонационной партитурой (что особенное удовольствие доставляет, учитывая почти непроизносимые дебри текста).
Остальным — актерам много моложе или вообще вчерашним студентам — до такого далеко.
Автор спектакля, конечно, не злобствует старчески на юность за то, что она плотски прекрасна, а зато глуповата. Или — не признает ее право быть жестокой, потому что таково уж обыкновение молодых и красивых. Он усмешливо любуется — но и показывает: тело вянет, зато взамен приходит нечто не хуже.
А один коллега двадцати с чем-то лет говорит: ужасный спектакль. Он ничего этого, про что я рассказал, не видит — не оттого, что мой глаз острее, просто воспринимает происходящее равным самому себе, с чистого листа, без бэкграунда. Должно ли искусство быть сиреной?
Но даже если с чистого листа: есть свойства объективные. Обычная для МДТ высочайшая сценическая культура. Беспримерное додинское мастерство построения мизансцен. Безупречный вкус — спектакль именно стильный, по-европейски элегантный. И еще в нем есть драгоценное свойство таланта — непредсказуемость, способность удивлять. Зная пьесу, вы нипочем не угадаете, что увидите в каждую следующую минуту. Так бывает, когда все постановочные, режиссерские решения рождены сильной живой фантазией.
Комментарии (0)