У. Шекспир. «Бесплодные усилия любви». МДТ — Театр Европы.
Режиссер Лев Додин, художник Александр Боровский

Новый спектакль Льва Додина получился легким, стремительным, эротичным. В нем нет никаких «усилий». Два часа пролетают на одном дыхании. Александр Боровский поставил на сцене лес массивных колонн. Неприглядные в начале, эти колонны волшебно преображаются в сцене ночного маскарада. Это уже не абстрактные деревья — а платаны в бликах лунного света, между которыми со смехом и визгом устремляются в погоню друг за другом уже не юноши и девушки, а сатиры и нимфы. Это и деревья дворцового парка, и вздыбленные фаллосы, и — станки для актерских упражнений. По ним актеры взлетают наверх, под колосники, зависают вниз головой — не как обезьяны, а будто вознесенные силой своих желаний. И в этом — ключ к спектаклю, в котором режиссер и актеры «Молодой студии МДТ» одухотворяют, казалось бы, самое обычное сексуальное влечение.

Додин смотрит на своих героев со стороны, но не сверху. И в этом есть какая-то особая мудрость возраста, когда безумства молодых, безоглядно отдающихся своим порывам, вызывают в зрелом человеке не отторжение, а очарованность с легким привкусом печали. Непривычная легкость — и в обращении с текстом. Она — в стремительной пикировке колкостями, куртуазными и площадными, во время первой встречи и в том, как незаметно в поэтическую ткань пьесы входят сонеты Шекспира. Что бы ни говорили герои — их тела никогда не лгут. Изначально здесь нет мучительной раздвоенности, противоречивости. Обет юношей, усмиряющих плоть отнюдь не философскими диспутами, а акробатическими упражнениями, — игра. И сколько в этой «игре мышцами» горделивого самолюбования! «Мальчики» и «девочки» даже не пытаются противостоять своим желаниям. Монологи, которые юноши произносят после встречи с Принцессой и ее подругами, забравшись на деревья, нужны не для того, чтобы выразить обуревающие их сомнения или внутреннюю борьбу, а чтобы выкрикнуть, выплеснуть в пластической судороге — томление плоти.

Возьмем, к примеру, Фердинанда, Короля Наваррского (Владимир Селезнев). Он, конечно, молод, но явно старше своих придворных. Тем забавнее наблюдать, как этот рассудительный и явно не склонный к неистовствам молодой человек, смешавшись и потея, смотрит на Принцессу, тщетно пытаясь вслушаться в суть дела «государственной важности», с которым прибыли французские посланцы. И как потом он катается между колонн в судороге неудовлетворенного желания.

И. Иванов (Дон Армадо).
Фото В. Васильева

Актеры «Молодой студии» набрасывают групповой этюд юности. Девушки в легких белых платьях и соломенных шляпках миловидны каждая по отдельности, но прекрасны только вместе взятые. Очарование как мужского, так и женского трио ощущается только в совокупности. Нет характеров в традиционном для психологического театра смысле слова. Есть эскиз характера, не личность, а только предчувствие ее. Не зря Принцессу и крестьянку Жакнетту в очередь играют Дарья Румянцева и Алена Старостина. Героини получаются разными, но не вносят противоречия в образ. Для того чтобы оттенить девичье очарование «француженок», в спектакле есть Бойе — обаятельнейший герой Александра Завьялова. Наставником его вряд ли назовешь. Немолодой сатир, он не столько опекает своих резвых нимф, сколько причащается их юности. Норовит потрогать, приобнять, но мягкого эротизма в его прикосновениях столько же, сколько и трепетной нежности, как от прикосновения к божеству. А «воспитанницы» испытывают на нем меткость острот и силу своих чар.

На другом полюсе спектакля — странный «треугольник»: рыцарь Армадо (Игорь Иванов) и «дикари» — Башка (Олег Рязанцев) и Жакнетта (Алена Старостина). Дон Армадо ни в коем случае не шут. Функцию шута в спектакле выполняет олицетворяющий телесное начало Башка. А герой Иванова — трагический Мальволио, несчастный влюбленный схоласт, единственный, кто здесь рефлексирует, поверяя свое нечаянное чувство — разумом. Одев этого «бедного рыцаря» в шляпу, черный плащ и сапоги-ботфорты, Додин, однако, оставил его без штанов. И эта деталь — как знак постыдности любви к босоногой «дикарке», груз которой влачит на себе рыцарь. Грузные, витиевато-поэтические формулы, которыми изъясняется Армадо, сознательный способ дистанцирования от «животного» мира. Но его любовь — не куртуазный бред юродивого здешних мест. Между узнаванием о положении Жакнетты и заявлением, что он готов стать отцом ее ребенка, нет паузы, нет сомнения. Есть мгновенная оценка ситуации — и осознанное, единственно верное решение зрелого мужчины, готового взять на себя ответственность за поступки — свои и чужие.

Е. Боярская (Розалина), Д. Румянцева (Принцесса Французская), Е. Соломонова (Мария).
Фото В. Васильева

А. Морозов (Бирон), В. Селезнев (Фердинанд), П. Грязнов (Лонгвилль).
Фото В. Васильева

У Дарьи Румянцевой Жакнетта — почти бессловесное существо с чудесно говорящими ясными глазами. Дух естества, «кошка», которая гуляет сама по себе, не ведая ни о каких моральных установлениях. Жакнетта Алены Старостиной — неведома зверушка, дикарка, которую «одухотворяет», превращает в человека любовь Армадо. Сначала это видно по тому, как загораются ее глаза во время чтения любовного письма Армадо. Потом — по тому, как горделиво расправляются ее плечи, когда этот ранее чуждый, непонятный человек заявляет, что готов стать отцом ее ребенка. И тогда она взглянет снизу вверх и вся потянется к нему, чтобы поцеловать.

В поведении девушек до ночи маскарада куда больше игры, кокетства, нежели подлинной увлеченности конкретным «предметом». Вот Розалина (Елизавета Боярская) с ее низким, чуть задыхающимся голосом, провоцируя, вплотную приближается к Бирону (Алексей Морозов). А он только и может, что пугливо погладить ее ладонь — не рукой, своею шляпой. Первая тень драматизма мелькнет, когда девушки обнаружат, как легко их избранники перепутали их, поменявшихся драгоценными побрякушками, под «масками» солнцезащитных очков. Замрет Принцесса—Румянцева, чье лицо скривится, как у обиженного ребенка. Испугается Розалина, поняв, что не в силах противостоять сладости любовных признаний Короля. Но и девушек подхватит волшебный разгул маскарада. Додин выстраивает эту сцену средствами поэтического театра. Выпускает трио «московитов» — «Шаляпиных» в цилиндрах и меховых пальто, нестройно горланящих известный стих Державина «Если б милые девицы…». Дает каждому из молодых людей по «арии», спетой фальшиво, нарочито не поставлено — но так, что у девушек перехватит дыхание. Зазвучит вальс, сыгранный на чуть осипших духовых, где-то прямо за сценой. Все придет в движение: пары закружатся в танце — в сумерках и лунных бликах, замелькают между деревьев, догоняя друг друга и окончательно перепутавшись. И даже в том, как Бирон сначала глазами, а потом и руками «изучит» пышный бюст Принцессы, нет пошлости. Есть естественный, неконтролируемый восторг — перед красотой женской плоти. И возможно, ребячливая «инфанта» именно в этот момент почувствует себя женщиной.

Сцена из спектакля.
Фото В. Васильева

Сцена из спектакля.
Фото В. Васильева

Д. Румянцева (Принцесса Французская).
Фото В. Васильева

Но Додин не был бы Додиным, если бы происходящий в карнавальную ночь обмен партнерами не был обусловлен подлинными, не ведомыми самим героям склонностями натуры. Умница Король сойдется с необузданной, пылкой, острой на язык интеллектуалкой Розалиной. Безрассудный, трепетный Бирон пустится в погоню за Принцессой. А наивного, слегка инфантильного романтика Лонгвилля — Павла Грязнова возьмет под крыло взрослая, рассудительная Мария — Елена Соломонова.

Влечение индивидуализируется наутро. В тот момент, когда юноши, учуяв подвох, недоумевая, «вынюхивают», влекутся, тянутся к тем, с кем действительно провели ночь. Естество оказывается более чутким, более прозорливым, нежели разум. И второй раз тень драматизма мелькнет, когда Розалина гневно, со слезами в глазах топнет ногой — когда девушки увидят, что юноши готовы от них отречься.

Но и это не главное. Переломное событие отложено Додиным на последние пять минут спектакля. «Черный человек» Олега Дмитриева доставит известие о смерти французского короля. Пронзительно вскрикнет и окаменеет Принцесса. И в этот самый момент придет не любовь, а только предчувствие любви. Потому что это — первое в жизни расставание, первая в жизни горечь, без которой и не бывает любви. Нежно, отрешенно, без оттенка чувственности Король поцелует Розалину прощальным поцелуем. Покорно опустится на колени перед Королевой Франции Бирон, уже не вправе прикоснуться к ней. Будто благословляя, Королева возложит ему руки на голову. И в этом — ощущение рубежа, по одну сторону которого ушедшая юность, по другую — зрелость. Можно, конечно, опять встать на руки или пройтись колесом, но — без легкости, без горделивого куража. Потому что никто уже не будет прежним.

Июнь 2008 г.