Странная аберрация: кажется, Зинаида Шарко сыграла гораздо меньше ролей, чем предназначалось ей по мере её редкого таланта. Это, однако, не так. Она сыграла их более ста, то есть норму современного артиста.

После ЛГИТМиКа начинала в Ленинградском областном; поработала на эстраде, потом в театре имени Ленсовета, где её дар стал очевиден. В Большой драматический пришла одновременно с Товстоноговым (1956 год), и в одном из его первых на этой сцене спектаклей — «Когда цветёт акация» — играла Раису. Чуть позже появилась любопытная и лукавая Ева из «Божественной комедии».

Смешные были спектакли, ироничные, обаятельно непринуждённые. Тогда, в самом начале «оттепели», явленная надежда поманила художника свободой, и оптимизм был естественным, лёгким.

З. Шарко (Евгения Васильевна). К/ф «Долгие проводы».
Фото из личного архива Ю. Рыбакова

«Пять вечеров» Александра Володина — из того «просвета». Наступила краткая возможность глубокого вольного вздоха. Художники не упустили её, и Зинаида Шарко вошла в легенду ближайшего театрального времени, о котором оставшиеся в живых театралы ностальгически вздохнут: «„Пять вечеров“… Володин… Товстоногов… Шарко…»

Что это было? Откровение. Понять его теперь, в иную эпоху, возможно только с любовью к тем годам, которые у многих вызывают усмешку или неприязнь.

Был прорыв в другую атмосферу, в иной воздух. Была новая непривычная правда. Был совершенно необычный тип героини и, наконец, пугающая многих простота. Конечно, спектакль немедленно обругали. За мелкотемье, за отсутствие «геройского», за обыкновенность и повседневность. Обругали не случайно, потому что к новизне надо привыкнуть и к тому же понять, не вредна ли.

Спектакль открыл новое художественное качество театра. Тогда Товстоногов нащупал свой путь. Уже были «Варвары» с ясным смелым режиссёрским почерком и актёрским составом ошеломляющей силы: Дорониной, Лебедевым, Луспекаевым… Ах, да что там говорить, если были ещё Стржельчик, Казико, Полицеймако.

В искусстве «страны героев» проблема героического всегда оказывалась в центре споров. В «Варварах» трагедия безгеройности и веры в человека-героя переосмысливалась заново. Недаром на одном из обсуждений спектакля режиссёр укорял Доронину за «стремление сыграть чистую героиню, очищенную от этого уездного и смешноватого…» Знаменитый обморок Чацкого свидетельствовал тоже о «дегероизации» классического образа.

З. Шарко (Катя). «Варвары», БДТ.
Фото из музея БДТ

Шарко «смешноватого» не боялась никогда, и её Катя Редозубова из «Варваров» часто вызывала смех сочувствия. Эта взбалмошная крикливая девчонка, дальняя родственница шекспировской Катарины, бесстрашно рвалась в иную жизнь из провинциального захолустья, смутно представляя себе, что ожидает её в той новой жизни. Здесь у Шарко проявился несомненный дар эксцентрики, свойство нигде в чистом виде ею, актрисой психологической школы, не воплощённое. Хотя в некоторых ролях эксцентрика всё же пробивалась. Была она в причитаниях Маньки из «Трёх мешков сорной пшеницы» (роль, специально придуманная Товстоноговым для Шарко). Пятиминутный плач-монолог над телом Кистерёва достигал трагедийной высоты, отсылал к сюжетам древнерусских икон. Драма зарождалась в смешном, и это в актёрской природе Шарко на редкость органично.

Рядом с Манькой была несуразная Калерия из «Дачников». Стародевическая экзальтация с надрывом, утрированное высокомерие и брезгливость не могли скрыть в ней существо глубоко обиженное, слабое и одинокое. «Жёсткой лирике» товстоноговских спектаклей это было необходимо.

Не то — в «Пяти вечерах». Классическая строгость, сдержанность приглушали контраст трагического и смешного, нюансы были тоньше, мягче.

Простая история о затерявшейся где-то в военном времени любви, о внезапной встрече через двадцать лет, совершенно неожиданно открывали характер современника. Возвращение любви преображало героев, взрывало отлаженный механизм жизни. Исчезала заурядность Тамары, таяла несокрушимая чопорность; апломб почётной общественницы казался милым и трогательным. Освобождаясь от гнёта надуманного бесчувствия, Тамара Зинаиды Шарко преображалась, становилась рядом с мужественным Ильиным удивительно женственной и обаятельной. Только с таким Ильиным, каким его исполнял Ефим Копелян, она убеждалась: «любви напрасной тоже нет…» Только он мог на самом деле заставить Тамару взглянуть на себя со стороны, новыми очами.

И никогда не поздно снова
Начать всю жизнь,
Начать весь путь,
И так, чтоб в прошлом бы — ни слова,
Ни стона бы не зачеркнуть.
(Это из любимого актрисой стихотворения Ольги Берггольц).

Тяжко расправлялась душа Тамары, спотыкаясь, возвращалась вера, а потому так ликующе страшно было её неожиданное и позднее счастье.

З. Шарко (Тамара). «Пять вечеров», БДТ.
Фото из музея БДТ

Она свыклась с одиночеством давно. В песне из того спектакля «Миленький ты мой…» слышались и это одиночество и упрек Ильину за то, что не увёл когда-то за собой. На эту пронзительную ноту слезами отзывались сердца не очень молодых людей. Для многих тогда разлука была горестным уделом.

Обрывался спектакль трагическим выдохом «Только бы не было войны!..» Незабываемая интонация.

Существует некая закономерность появления артиста на сцене, когда само время требует его к священнодейству. З. Шарко передала всеобщую надежду, ожидание тепла, медленное оттаивание замёрзших душ. Она поддерживала тогда всех, кто ждал своего счастья, с не ушедшим ещё страхом поверил тогда, в пятьдесят девятом, что жизнь может перемениться к лучшему.

Не переменилась.

В октябре 1964 года начались репетиции «Трёх сестёр» — самого горького из товстоноговских созданий, горше «Трёх мешков сорной пшеницы». Ольга Зинаиды Шарко острее других ощущала обречённость, невозможность счастья. Знала — не будет Москвы, не будет радости, но держалась стойко. Оттого опрокинутая на нас жизнь казалась ещё более безысходной. Маленьким капитаном гибнущего корабля назвал К. Рудницкий героиню Шарко.

Постепенно исчезал из жизни оптимизм; спектакль отметил перелом эпох. «Зачем мы живем, зачем мы страдаем… Если бы знать, если бы знать!» — в финальных словах Ольги проступали и боль и безысходность, но и сила, сохраняющая духовную ясность и достоинство.

З. Шарко (Ева). «Божественная комедия», БДТ.
Фото из музея БДТ

Тамара из «Пяти вечеров» дарила надежду, чеховская Ольга уже только помогала сохранить силы безнадёжно на что-то надеяться.

В 1971 году закончились съёмки фильма «Долгие проводы». Картина тут же легла на полку, ибо здесь героиня З. Шарко, Евгения Васильевна, поставила окончательный диагноз: гибель всяческих надежд и иллюзий. Она сыграла полное душевное сиротство человека, наглухо загнанного в одиночество, непонятость даже самыми близкими ей людьми. Дебют в кино 39-летней актрисы красноречив и многозначен.

Режиссёр фильма Кира Муратова как-то призналась Шарко: «Понимаете, Зина, я ведь очень многих актрис пробовала на эту роль. Но мне нужна была нелепая женщина — и я вас нашла». Такой и увидели мы её через много лет на экране — «белой вороной», нелепой и непонятой, на грани душевного срыва. Её истерика на юбилейном вечере, в огромном конференц-зале, где по ошибке кто-то занял её место, выглядела глупой, абсурдной. Но именно этот эпизод зеркально отражал зрителя образца семьдесят первого года. В 1987 году вышедший из-под ареста «порочный» фильм увидел зритель, постаревший на 15 лет. И, странно, опоздание это подчеркнуло, усилило искажённое течение времени муратовского фильма, никоим образом не снизив накала скрытых и явных в нём страстей. Потрясающая игра Шарко заставляла зрителя взглянуть на себя новыми очами, как когда-то внезапная встреча заставляла её Тамару увидеть себя со стороны.

Если метафорой «Пяти вечеров» был звук приглушённого радио — это время звучало в квартире Тамары (коммуналка, конечно!); то знаком времени «Долгих проводов» был уже враждебный Евгении Васильевне зрительный зал, зал, в котором она оказалась лишней. Потому так и удалась актрисе эта роль, что давно и хорошо знала свою героиню. Это была Тамара из «Пяти вечеров», к которой так и не пришёл Ильин.

Такое досталось актрисе время: пять вечеров надежды и долгие её проводы.