Говорят, театр соскучился по Островскому. Будто ставят его с аппетитом и к удовольствию зрителя. Особенно пьесы пореформенной поры, особенно в Москве. Замеченные Островским коллизии русской натуры и быта в обстоятельствах капитализации России — чуть ли не наши сегодняшние. А живые лица, ясные положения и безыскусные речи — что свежее парное молоко для зрителя.

Воодушевясь такими соображениями, отправилась я в Кострому, на театральный фестиваль Островского.

На знаменитых волжских просторах едва ли не всерьёз дивишься: да отчего же, собственно, люди не летают? Верится, что Островский тут свой, понятный, как язык, на котором говорим, как воздух над Волгой. Устроились мы поудобней в креслах старинного зала, где сцену отовсюду видно как на ладошке, и стали ждать чудес.

Липецкий театр привёз «Без вины виноватых» и привёл благодушного зрителя в полное замешательство. Представьте, будто в ситуации Елены Ивановны Кручининой находится её коллега, Ирина Николаевна Аркадина. Или вообразите, что Люба Отрадина выбилась в секретари партийной организации местного театра.

У сухопарой подтянутой Кручининой — С. Погребняк победная выправка дамы из властных структур. К тому же экзальтированными манерами она походит на порочную Раневскую, благо и у той погибшего сына звали Гришей.

Зал наблюдал метаморфозы героини с долей пытливого любопытства, но был сбит с толку: шла какая-то двойная игра, а её правила не были ясны. К третьему акту зрители посмекалистее, то бишь критики, вычислили в постановочном решении Владимира Пахомова приметы пародии на старый провинциальный театр, но поскольку исполнители оказались слишком близки к объекту пародии, то приём не работал. Как-никак, пародия требует отточенной стилизаторской техники и предполагает дистанцию от пародируемого явления. А способ, требующий иронического отстранения, оказался единственным, которым реально владела труппа (быть может, за исключением ее примы С. Погребняк). С уверенностью можно сказать: чтобы пародировать мелодраму, не стоит ставить «Без вины виноватых». Напротив, чтобы эту пьесу Островского разыграть, мелодраму следует уважать.

Зато «Таланты и поклонники» были представлены костромичами как чистая мелодрама (режиссёр О. Глубокова). В Негиной захотели видеть непременно будущую Ермолову и даже заставили её показаться зрителю в сценах из трагедии К. Гуцкова «Уриэль Акоста». Этим, впрочем, выдали актрису с головой: зал разглядел чувствительную Юдифь и убедился, что кроткая, в белокурых локонах Негина — актриса решительно не трагическая. Её жанр — мелодрама, амплуа — «угнетённая невинность». От тьмы безвестности такую Негину (Н. Зале-сова) спасал благородный, как граф Монте-Кристо, коммерсант Великатов (Э. Очагавия). Петю Мелузова разжаловали в статисты: для истории о том, как Негина влюбилась в своего таинственного спасителя, совсем не важен был жених-студент, вздумавший актрису по книжкам жизни учить. Ведь и сам сюжет Островского выглядел тут выхваченным не из суровой реальности, а из книжной.

Островский, конечно, умел помирить человека с жизнью, да никогда не скрывал её жестокости. Как раз в «Талантах и поклонниках» он менее всего склонен к утешениям, показал неприбранным лицо жизни и актёрской профессии, в Костромском театре всё это, конечно, понимают, но привычка ходить дорогой знакомого жанра на этот раз увела от успеха. К тому же «отомстил» Петя, низложенный из ферзя в пешку трагические мотивы «горя уму», разлада ума и жизни, крупно заявленные в пьесе, не оставили в костромском спектакле и следа.

Кто не верит, что ещё можно увидеть много хороших актёров за один присест — в одном спектакле — пусть поезжает в Тулу. «Лес» в Тульском драматическом театре буквально поразил обилием индивидуальностей. Вспомнился золотой век актёрства, когда на сценах российских городов славились Н. X. Рыбаков, М. И. Писарев, В. Н. Давыдов — гости из Тулы были бы им достойными партнёрами. Единодушный вздох восхищения вызвал В. Башкин: на сцене, натурально, стоял лакей Карп, чудесно возвращённый из исторической дали — сама жизнь дышала перед нами.

Александр Попов поставил «Лес» как спектакль об актёрах, во славу их. И для того наградил Геннадия Несчастливцева вершинной ролью трагиков: в прологе к спектаклю тот читал знаменитый монолог Гамлета. Но выказать такое высшее доверие к дару Несчастливцева — считай то же, что залюбить его до смерти: без шиллеровского плаща и львиного рыка Прокопия Ляпунова как ему справиться с лукавыми обитателями леса? В. Базин — превосходный, умный актёр, его герой обаятелен и серьёзен. Но Несчастливцев-интеллигент, как сестры Прозоровы — с Наташей, ничего не может поделать с хитрою Гурмыжской, с кряжистой силою Восьмибратова (Б. Заволокин) в сражении с последним он напомнил фонвизинского резонёра, дядюшку Стародума! Комику Счастливцеву в спектакле повезло больше: виды видавшим, злым и мудрым мастерски сыграл Аркашку Г. Вершинин.

«Лес» в Туле поставлен как «пьеса жизни», как будто нет никакой стилевой разницы между крупным комизмом «Леса» и, к примеру, «Воспитанницей», во всём верной натуре. Резкие ракурсы, в которых представлена русская жизнь в комедии, в спектакле сглажены. У Островского почти непристойная пара: старуха и гимназист — ну чем не фарс! В спектакле Попова Гурмыжская (Е. Попенко) — молодая прелестная эгоистка, ей именно замуж надо, можно и за Буланова. Добротный тульский спектакль, один из лучших на фестивале, доказал лишний раз, что традиционно ставить «Лес», быть может, самую нетрадиционную пьесу Островского, — невыгодно, характеры теряют мотивировку, события — сенсационность, пьеса — масштаб.

Оживление в пейзаж фестиваля внесли болгары: «На бойком месте» в Разградском театре (режиссёр Б. Голубицкий) разыграли как азартный и страстный разбойничий фольклор. Бессудный у Л. Велчева вышел сказочным злодеем в смоляной бороде, скалил зубы как Карабас-Барабас, и со значением посверкивал порочными воровскими глазами. Жена его Евгения (Р. Спасова) — статная, рыжеволосая ведьма, удалая и удачливая, жила, как хотела, в своё удовольствие. Скромная и верная Аннушка (П. Цонева) походила на сказочную падчерицу, которой, сколько её не обижай, счастье суждено. В центре всей истории оказался гуляка-кавалерист в отставке — Миловидов (А. Божанов), чья бесшабашность и влюбчивость напомнила героев старинных водевилей.

Понятно, что для русского зрителя такая транскрипция трагических характеров драмы Островского прозвучала непривычно. (Как-никак, Евгению когда-то П. Стрепетова играла!) Но органика безыскусного, наивно-весёлого представления заразила зал, и Островский оказался каким-то неизвестным нам болгарским автором. Впрочем, знакомство с ним было приятным.