1. Почему вы обращаетесь к материалу о войне? Что это дает? Почему это важно для вас?

Тема войны настолько актуальна, что остаться в стороне просто невозможно. Война идет сейчас. Я не могу остановить этот процесс. Все, что я могу сделать, — это говорить. Говорить так, как могу. Каждый спектакль для меня — это встреча со зрителями, во время которой завязывается какой-то диалог. Сегодня это разговор о войне.

Первая мировая — это только повод начать разговор. Хочется обратить взгляд зрителя не на саму войну, а на факт повторения войны. Первая мировая, Вторая, Афганистан, Чеченская и прочие. Такое ощущение, что война и не заканчивалась никогда.

Спектакль о том, что у войны нет начала и конца. О невозможности противостоять войне. Спектакль посвящен людям, которых лишили права не убивать.

2. Каковы возможности театра в воплощении военной темы? Какова степень правды и подлинности?

В пьесе использованы документальные записи времен Первой мировой войны, сделанные медицинской сестрой Софьей Федорченко. Это заставляет нас всерьез вслушиваться в тексты.

Главный герой — доктор, который сошел с ума на войне, — слышит голоса умерших солдат. Эти голоса — и есть записи Федорченко. Мы очень аккуратно работаем с документальными текстами. Мы не разыгрываем их, не включаем в ситуацию напрямую. В этих текстах для нас важны они сами. Они должны доходить до зрителя в полном смысловом объеме.

Самая правда — в словах. Понимание того, что все это действительно было, рождает ужас внутри. Все остальное: композиция, форма, линия главных героев — это театр. В нашем спектакле все нарочно эстетизировано, вычищено: формально у нас ничего нет от настоящей войны. Форма работает скорее на создание атмосферы. Настоящее — это солдаты, от которых остались только слова.

Мы относимся к погибшим с большим уважением и хотим, чтобы то, что они говорили о войне сто лет назад, было услышано сегодня. В этом нам помогает пространство малой сцены, где зритель находится в двух метрах от персонажей и кричать не следует. Сегодня говорить о войне нужно почти шепотом, только в этом случае есть вероятность быть услышанным.

3. В чем театр ограничен?

Не знаю. В театре все может быть всем. Для меня это основное.

Главная способность творца, как мне кажется, это способность воспринимать, впитывать окружающее. Театр лишь способ излить то, что в меня впитывалось на протяжении жизни, то, что попадает в меня ежедневно. Но честнее будет, если я порассуждаю на тему театра моего.

Я верю во встречи. Встречаясь с жизненными ситуациями, людьми, материалом, из которого может вырасти спектакль, я сколько-то меняюсь. То, что я создаю в театре, позволяет мне взглянуть на себя со стороны, увидеть собственные изменения. При помощи театра я могу заглянуть в свое прошлое. Получается, что я ограничена в возможности заглянуть в будущее. Но если в театре все может быть всем, то и в будущее заглянуть я могу.

4. Из чего складывались ваши сведения о Великой Отечественной войне, ее ощущение?

Несмотря на то, что в моей биографии война не записана, я все же знаю войну. Всерьез помыслив войну, я ощущаю страх. Например, мне пришла в голову мысль, что страшно рожать сыновей. У меня нет сыновей, и я не была на войне… но мне страшно! И этот страх настоящий. Думаю, что каждый человек знает войну. По крайней мере знает, что война — это смерть. Ни о каком геройстве я не хочу говорить! Только смерть. Умирать мне тоже не приходилось, но и тут я боюсь. Не хочется заниматься словоблудием, поэтому скажу просто: не зная, что такое война, мы знаем, что она есть. Мое ощущение войны складывалось из моего настоящего знания войны. Во время подготовки спектакля, в репетиционных дискуссия с артистами мы пользовались юнговским понятием архетипа.