«Похождения бравого солдата Швейка»(пьеса М. Бартенева по мотивам романа Я. Гашека).
Екатеринбургский ТЮЗ. Режиссер-постановщик Анатолий Праудин, художник-постановщик Анатолий Шубин

В Екатеринбургском ТЮЗе после длительного перерыва собралась проверенная временем команда творцов-единомышленников. Драматург Михаил Бартенев, режиссер Анатолий Праудин, художник Анатолий Шубин и композитор Александр Пантыкин сочиняли в таком составе в 1999 году спектакль «Житие и страдание преподобной мученицы Февронии». Премьера «Похождений бравого солдата Швейка» сов пала с открытием обновленного после капитального ремонта здания. Спектакль стал своего рода манифестом ТЮЗа на новом творческом этапе.

Ярослав Гашек называл свой роман «исторической картиной определенной эпохи». Существенно, что в названии спектакля не уточняется, в какую из войн развиваются события. Режиссер намеренно расширяет координаты повествования, погружая действие в атмосферу кабаре в стиле 1930-х годов, обращаясь к эпохе между двух мировых войн как архетипическому состоянию человечества, в преддверии катастрофы живущего одним днем. По словам Праудина, спектакль адресован не только ценителям романа, но прежде всего людям, понимающим, что происходит сегодня. Авторов спектакля интересует в «Швейке» судьба дезертира — единственного, кто способен если не остановить войну, то хотя бы оттянуть ее на некоторое время.

В. Поцелуев (Генерал), В. Смирнов (Швейк). Фото Е. Литвинова

Спектакль сочинялся во время путешествия компании творцов по маршруту главного героя — от Праги до Галиции. Эпизоды разыгрывались этюдным методом, соавторы «швейковали»¹, погружаясь в материал романа прямо на месте событий. «Швейк» собрал на большой сцене почти всю мужскую часть труппы (некоторые актеры играют по две-три роли), показал в новом качестве прекрасных артистов Валерия Смирнова, Бориса Зырянова, Владимира Кабалина, Виктора Поцелуева, открыл новые имена.

Когда публика входит в зал, на сцене уже разыгрывается пролог в пражском кабачке «У чаши», где под звуки аккордеона (Музыкант — Мария Викулина) неспешно протекает мужская попойка. На эстраду выскакивают разбитные девицы, вызывая общее воодушевление: начинается представление кабаре. Девушки объявляют «День старого, одинокого, никому не нужного пса» — и вытаскивают из толпы Йозефа Швейка (Валерий Смирнов). Смешливый осанистый простец делится секретом, как превратить потрепанную дворнягу в породистого пса, в то время как девицы гримируют седого рамоли (Владимир Иванский) под жгучего брюнета. Тосты перемежаются кабаретными номерами: шансонетки разыгрывают травестийное рандеву под немецкую песенку «Es war einmal ein Musikus der spielte im Caff ee», юная пара танцует страстное танго с раздеванием, пьяненькие господинчики прославляют чешское пиво и шпикачки.

Весь этот жизнерадостный гвалт резюмирует отповедь фельдкурата Отто Каца (Владимир Кабалин): «Дети мои, я бы вас всех расстрелял». Но его никто не слышит, как не слушают и нудный тост немецкого оратора (Олег Гетце). Все добросовестно предаются веселью. «Налитая кружка, набитое брюшко — ну разве не счастье, ну разве не рай!» — распевают пражане филистерский зонг — «Балладу о счастье». За стенкой радуется доходам пожилой трактирщик Паливец (Владимир Нестеров). Налившаяся пивом мирная грешная жизнь засыпает, уткнувшись носом в салат.

Но вот пани Мюллерова (Любовь Ревякина) произносит первую фразу романа — про убийство эрцгерцога Фердинанда. И все меняется. Шансонетки вытягиваются по стойке смирно и покидают мир мужчин, унося из него праздник и покой. Разваливается мизансцена кабачка, меркнет горизонт, над сценой высвечивается насупленное чело Франца-Иосифа (Валентин Смирнов), искаженное гримасой грозного воодушевления. Сильные мира с экрана немого синематографа призывают народ пожертвовать собой во славу отчизны. Черно-белая кинопроекция застывает цветным слайдом парадного портрета государя-императора (того самого, засиженного мухами). В обезлюдевшее пространство под бдительным оком агента Бретшнейдера (Александр Кичигин) в крадущемся ритме вползает война.

Сценография Анатолия Шубина создает образ раненого мира. Поворот сценического круга разрушает основательность прежней жизни: серая вагонка с изнанки исполосована марлевыми бинтами, сцену заливают лаконичные цвета войны — серый, красный и хаки.

В перевернутом мире театральное кабаре опрокидывается в жизнь, превращая ее в абсурдный балаган. Дружные завсегдатаи трактира «У чаши» разделяются на патриотов и дезертиров, австрийцев и чехов, лекарей и пациентов, судей и заключенных, палачей и жертв. Барышни-шансонетки из веселого дома, оставшись без мужчин, рядятся то в траур безутешных матерей, то в белые фартуки поверх красных монашеских одеяний сестер милосердия. Их музыкальные штудии продолжаются с нарастающим рвением: патриотические марши и лирические романсы варьируют темы смертной тревоги и сокрушительной победоносности. Пунцовея, девицы томятся ожиданием суженых.

Сцены из спектакля. Фото Е. Литвинова

Первым слово «война» произносит Швейк, занятый починкой инвалидной коляски (так он готовится к грядущей мобилизации). В анамнезе у инвалида ревматизм, рифмующийся с идиотизмом и патриотизмом. Выбор актера предопределяет характер персонажа. Валерий Смирнов — артист светлого комического темперамента, с выраженным мужским обаянием. Его потрепанный Швейк сияет щербатой улыбкой и привлекает грубоватой внешностью много испытавшего человека. Он не глуп, хотя и простоват, главное же — способен внушать безграничное доверие. «Я не дурак — я идиот, официально!» — с гордостью заявляет он. Обезоруживающая прямота бесед с фельдкуратом и поручиком Лукашем не спасает бравого солдата от побоев, но утверждает его моральное превосходство над оппонентами. Швейк сохраняет присутствие духа и здоровый практицизм, совершая свой дерзко-простодушный анабасис по путям-дорогам фронтовым. Добродушной ухмылочкой и неисчерпаемыми байками он остраняет безумие военной лихорадки. Сочиненный как архетип дезертира всех армий и эпох, Швейк—Смирнов противопоставляет абсурду стремящегося к самоуничтожению мира свой честный «патриотизм калеки». И абсурд пасует перед Швейком.

Композиция строится как монтаж сценических анекдотов и с блеском разыгранных брутальных аттракционов на грани фола. Изолированный мужской мир заходится в мобилизационном угаре. Симулянтов подвергают процедуре исцеления по методу доктора-садиста Грюнштайна (Виктор Поцелуев): мизансцена тотальной клизмы сопровождается проповедью фельд курата Отто Каца о неисправимости пройдох. Голод, холод и гран-клистир куют из слепоглухих инвалидов доблестных защитников империи.

Параллельно сценическому сюжету на экране разворачивается черная комедия всемирной бани, которую устраивают европейские монархи, лупя друг друга вениками, — у них своя, карикатурная война манифестов (в кадрах мелькает лицо Олега Лоевского в турецкой феске). Тупость высших чинов заражает всю вертикаль власти. Старшие офицеры презирают подчиненных, те платят им сторицей, всех поголовно интересуют только выпивка и девочки. В сцене на квартире красавца-поручика Лукаша (Борис Зырянов) карикатура перерастает в психологический гротеск. Получив по вине путаника Швейка чужую телеграмму, старый Генерал-подагрик (Виктор Поцелуев) принимает пани Кати (Александра Протасова) за свою жену — при том, что никогда не был женат, — и по воле случая проживает сразу все стадии брака, от восхищения невестой до разочарования в изменнице, потешно стеная на разные лады: «Непостижи-имо!» Муж Кати, солидный делец Вендлер (Илья Скворцов), перемогая внутренний ужас, увещевает господ военных поскорее разобраться с этой войной.

Высшего накала фантасмагория достигает в сцене отправки на фронт. Фельдкурат Отто Кац (Владимир Кабалин) поднимает моральный дух войска проповедью, сопровождаемой живой картиной: в наказание за дерзость Лукаш со своим денщиком изображает памятник фельдмаршалу Радецкому и геройски погибшему солдату. Лукаш—Зырянов с трудом сдерживает бешенство, а Швейк от души веселится в очередной идиотско-патриотической роли.

В спектакле часто звучит зрительский смех, распространяющийся волнами, спонтанно и враздробь, что позволяет говорить о смысловых уровнях, по-разному считываемых аудиторией.

Режиссер играет с массовой памятью зрителя. У Гашека приятели Швейк и Водичка договариваются встретиться «в шесть часов вечера после войны». В устах Швейка—Смирнова эта фраза отсылает к известному советскому фильму. Блуждающий в кромешном дыму, переодетый в русскую форму Швейк равно похож на подданного Австро-Венгерской империи и на солдата Красной Армии (кстати, вспоминается и судьба Гашека, закончившего свою войну на фронтах Гражданской, и боевые киносборники времен Великой Отечественной, в которых Швейк братается с Василием Теркиным). В адовый момент, когда гибнут под бомбежкой однополчане Швейка, женский голос по радио читает сводку обстрелов Донбасса, замыкая вековой цикл мировых войн на современность.

Многослойный эпический строй спектакля пронизан историями «непризнанных, скромных героев, не завоевавших себе славы Наполеона». Полеживая на верхней полке штабного вагона, их сочиняет батальонный историограф Марек (Сергей Тиморин) — иронический двойник Гашека.

Идиотские игры правителей трагическим рикошетом бьют по маленьким людям, расчеловечивая самых беззащитных. Катастрофическая метаморфоза происходит с тишайшим шахматистом-любителем Водичкой (Иван Марчуков), когда этот щуплый интеллигент в самоубийственном припадке абсурдной ненависти кидается с кулаками на здоровенного мадьяра. Неврастенический вопль Водички: «Черт, такой идиотской мировой войны я еще не видел!» — звучит как трагикомический слоган спектакля.

У Гашека сапер Водичка отправляется в отпуск; в инсценировке Бартенева он единственный выживает в кровавой мясорубке, чтобы в финале тщетно ждать Швейка в кабачке «У чаши». В спектакле человеколюбивый аналитик Праудин отдает свихнувшегося шахматиста в лазарет кровавым сестрам милосердия. Пока Водичка корчится в смертных муках под окровавленной простыней, кадет Биглер (Олег Гетце), приняв позу и обличье фюрера, захлебывается немецкой патриотической галиматьей, наводя страх на еврейских виноторговцев. Призраки прошлых и будущих гражданских и националистических войн вырастают за дымовой завесой спектакля.

Сцены из спектакля. Фото Е. Литвинова

По убеждению режиссера, в следующей мировой войне не выживет никто. Хотя природная смекалка не единожды избавляет Швейка от расстрела, хотя работает принцип «дуракам везет», связавший круговой порукой всех саботажников, время Швейка неумолимо истекает. Накапливается «усталость материала», смеяться становится все сложнее. Когда верный денщик избавляет Лукаша от приговора трибунала, съев улику — любовное письмо поручика сногсшибательной Этельке Каконь (Олеся Зиновьева), наступает трогательный момент: надрызгавшись, Швейк просит не будить его, валится на тюремную скамью, и высокомерный гордец Лукаш ревностно охраняет сон своего денщика.

Сбываются пророчества вольноопределяющегося Марека: героический маршевый батальон 91-го пехотного полка гибнет на полях сражений. Последний оставшийся в живых капрал Швейк рассказывает очередной анекдот про дезертира, помилованного после казни. Ему навстречу шагает маленькая монашенка-пуля с умытым кровью лицом (Алеся Маас), нашедшая наконец своего «единственного бравого солдатика». Женское объятие как метафора смерти завершает екатеринбургский анабасис Йозефа Швейка.

В разреженной пустоте бежит по кругу атлет Биглер с кровавым пятном усов под носом. Бежит уверенно, без опаски, ведь пули-дуры бьют по живым, а мифы бессмертны. Но сегодня мифу о несокрушимой жизнестойкости Швейка пришел конец.

Спектакль Праудина воплощает трагический юмор Гашека и ставит беспощадный диагноз нашему циничному времени. Говоря о замысле, Праудин отрицает пацифизм и утверждает дезертирство в качестве единственного способа противостоять войне. Но если война развязана, средств борьбы с ней нет. Смешна ветхость распадающейся империи. Страшна человеческая коррозия, превращающая интеллигентов в националистов, женщин — в пули, друзей — в расстрельную команду. Швейк не берет в руки ружье, не стреляет в людей, и в этом звучит энергия сопротивления. Спектакль-эксперимент о том, как долго может дезертир разваливать боеспособность армии и уклоняться от обязанности убивать, завершается открытым финалом. Проведя Швейка через все круги военного ада и в конце концов убив его, режиссер оставляет зрителя один на один с вплотную приблизившейся войной.

Май 2015 г.

1. Швейковать — быть подальше от начальства и поближе к кухне.