К. Кизи. «Пролетая над гнездом кукушки» («Затмение»). Театр «Ленком» (Москва).
Режиссер Александр Морфов, художник Давид Боровский
В знаменитом фильме Милоша Формана Макмерфи играл Джек Николсон. Голливудская звезда, секс-символ эпохи 1980-х и воплощение циничного пренебрежения общепринятыми нормами. В спектакле Александра Морфова заключенного, перевернувшего с ног на голову уклад захолустной американской психушки, играет другая звезда — отечественного кинематографа, театра «Ленком» и тусовочных мероприятий — Александр Абдулов. Два больших артиста играют, разумеется, разные истории: Николсон — нигилистического бунтаря, парня без руля и ветрил, несбыточную мечту добропорядочных девушек в Штатах и во всем мире; Абдулов — потрепанного, опасного в своей естественности, но не менее притягательного подопечного сестры Рэйчел. Макмерфи двадцать лет спустя. Роман Кена Кизи в переводе Виктора Голышева в СССР вышел как раз где-то в начале 1980-х.
Морфов сделал собственную сценическую версию романа, в том числе обильно снабдив оригинал (или вернув ему первозданный вид?) ненормативной лексикой и переименовав в «Затмение». В спектакле про затмение речь идет однажды: во время финальной вечеринки, которую закатывает Макмерфи больным перед своим предполагаемым уходом. Уже изрядно набравшись виски и отправив Билли (Сергей Фролов) развлекаться с проституткой Кэнди (Анна Большова), все садятся вокруг маленького костерка, разожженного в тазу, кидают в огонь остатки бортового журнала, где по приказанию сестры Рэйчел больные стучали друг на друга, и ведут неспешную беседу о смысле жизни и о том, в частности, что смысл — это когда у человека наступает затмение, то есть он позволяет себе все и превращается в отвязного парня наподобие Макмерфи. Если кто не помнит, это последний выход Макмерфи — наутро ему сделают лоботомию, а еще спустя некоторое время Вождь (Сергей Степанченко), покормив с ложечки получеловека-полутруп, ласково придушит его подушкой.
А. Леонов (Чезвик), А. Абдулов (Макмерфи). Фото В. Луповского
Как умудрился Морфов сделать спектакль, который не то что не хочется, но и не стыдно сравнивать с хитом Формана, — вопрос. Кто-то из критиков написал, что в «Затмении» сохранен один лишь нарратив, а вот антитоталитарный смысл романа утерян безвозвратно. Так вот, большой поклон режиссеру за чистый нарратив, за избавление нас от криков души (ну, не считая ночного разговора у костра — да как же без этого!) и стилистическую целостность спектакля. В громадной, сияющей никелированными вытяжными трубами и стеклянным «ресепшн» палате (декорации Давида Боровского) все как будто живут своей жизнью, без оглядки друг на друга, самостоятельно и в то же время в цепкой связке. У левого портала, в высоком сетчатом «лифте» бегает, прыгает, как обезьяна, один из буйнопомешанных, на которого охранники и санитары давно махнули рукой, — это единственная, пожалуй, метафора, которую позволил себе режиссер. За что тоже спасибо — потому как ничто не мешало ему украсить «Кукушку» спецэффектами, а из были сделать сказку. Не украсил, поставил умный и честный спектакль.
А. Большова (Кэнди), С. Фролов (Билли). Фото В. Луповского
Вся битническая романтика, которую воспевал в своем романе Кизи, здесь и сейчас, конечно, оказалась не при деле. Максимум антибуржуазности, который позволяет себе автор «Затмения», — это внушить некоторое отвращение к нынешней коммерческой медицине с ее сверкающими холлами, мониторами слежения и холодными улыбками персонала. Но куда больше здесь страха перед всемогущей махиной, без трепета и мук совести переваривающей остатки человеческого. Систему и искусственную мораль здесь воплощает Рэйчел (Анна Якунина / Елена Шанина). Привлекательная ухоженная блондинка с крашеным ртом и четко отработанной привычкой переобувать туфли, придя на работу, для закаленного в боях Макмерфи оказывается опаснее любых санитаров. Это с ней он вступает в неравный бой, с ее фрустрированной чувственностью пытается играть себе на горе — и это она, непреклонная садистка и, пользуясь лексикой «Затмения», сука, переживет здесь всех, и главврача, и Макмерфи. Пусть в наложенной на шею шине, так и что — зато халат новый (старый порвал Макмерфи в припадке ярости). Анна Якунина ведет свою партию безупречно чисто, с верной, почти материнской интонацией втолковывая пациентам, из какого же дерьма она их вытаскивает, а по ночам устраивая в своей стекляшке маленький стрип-данс под старинный эстрадный хит. На весь этот детский сад Макмерфи— Абдулов взирает с нескрываемым удивлением, а потом уж готов и сам принять участие в сеансе психотерапии, поглумиться немного над благочестивой Рэйчел. Собственно, этот поединок — здравого смысла в лице Макмерфи и бессмысленного порядка в лице Рэйчел — и является сюжетным стержнем. Морфов сделал его столь увлекательным, а Абдулов сыграл так убедительно и органично просто, что в финале — привет большому кино с его детскими радостями! — так бы и крикнул герою: «Беги, Макмерфи, беги!»
Сцена из спектакля. Фото В. Луповского
Первый раз Макмерфи—Абдулов приходит в помятой куртке-бомбере, старых кроссовках и бейсболке. Он лениво разваливается на стуле, пытается закурить и просит спустить телевизор пониже, потому что неудобно смотреть. Он вытряхивает содержимое своего рюкзака, вместе с порножурналами и женскими трусиками, и пытается быть хорошим парнем. То есть собой. У него это всегда получалось, даже в тюрьме, а здесь — не выходит. И, в общем, неважно, чему именно пришлось подчиниться — суровым ли больничным порядкам, сестре ли Рэйчел или грубым санитарам. В конце концов, принудительное лечение в психиатрических клиниках осталось где-то в недалеком, но прошлом. Важно, что в настоящем — другие монстры, новые системы, которые подвергают человека лоботомии не хуже, если не лучше и незаметнее. Вот поэтому животный восторг Макмерфи, который он испытывает, вцепившись сестре в горло и заставив ее дико орать, легко понять и трудно представить наяву. Не те герои, да, собственно, и из своих, довольно нормальных, «сокамерников» Макмерфи — один герой. Ни умный Хардинг (Александр Сирин), ни жалкий Билли не способны на поступок. Один сидит добровольно, другой посажен в клинику матушкой и, доведенный Рэйчел до припадка, кончает самоубийством. Ну а молчаливый Вождь рванет отсюда куда подальше, на родину, в прерии. Вот и думай после этого — чего стоил подвиг Макмерфи. Сломанной шеи сестры Рэйчел?
Май 2006 г.
Комментарии (0)