«Поющая стрела». Бурятский театр кукол «Ульгэр» (Улан-Удэ).
Режиссер Эрдэни Жалцанов, художник-постановщик Ольга Акимова
Сцены из спектакля. Фото В. Луповского
В этом спектакле многое очаровывает, интригует, смешит и трогает: темпераментное, органичное исполнение, характерные куклы-«герои», бурятская речь — для петербургского зрителя звучащая экзотически-заклинательно… «Поющая стрела», привезенная в Петербург проездом на московскую «Маску», имеет бесспорное право числиться среди интересных, самобытных, этнически органичных спектаклей кукольного жанра.
…В темноте высвечиваются запрокинутые «к небу» лица, и отправляется в полет поющая бурятская сказка. Четверо молодых актеров (исключительно мужской состав) поют в спектакле много, темпераментно и хорошо. Бурятские народные песни (а каждая из них сопутствует какому-либо из персонажей) в их исполнении настолько увлекают, что через пять минут действия даже заставляют напрочь забыть о стреле, давшей название спектаклю, — более актуальным и запоминающимся оказывается именно эпитет «поющая».
На сцену выкатывают двух забавных пучеглазых лошадок — на их спинах будет в дальнейшем держаться целый мир с маленькими войлочными юртами и деревянными персонажами-игрушками. В теплом желтоватом освещении чередуются трогательно простые картины повседневной жизни: вполне условно вырезанные из дерева крошечные куклы пасут игрушечных овец, воспитывают своих игрушечных детей, ведут беседы о погоде и домашнем хозяйстве, водят праздничный (поющий!) бурятский хоровод — ёохор. На игрушечной лошадке приезжает игрушечный сказитель (персонаж, чрезвычайно в Бурятии уважаемый), его почтительно встречают, приглашают в игрушечную юрту… Второй план спектакля — игрушечно-бытовой — стилизован в жанре детской игры.
Именно с этого сюжета началась когда-то история спектакля, возникла сама идея поставить бурятскую сказку, которую будут играть деревянные игрушки. Замысел обрастал мотивами, деталями и вырос в спектакль, обозначенный в афише как «эпическая драма». И все же деревянно-войлочный мир на лошадиных спинах остался наиболее «правильной эпической» деталью постановки, масштаб которой воспринимается как масштаб юрты изнутри в ее бытовой характерности. Масса элементов именно бытовой национальной достоверности, несомненная правдивость существования актеров в таком близком им по крови пространстве заставляют определить жанр спектакля, скорее, как «сказочная» или «этно-драма», а уж никак не эпос…
Сцены из спектакля. Фото В. Луповского
Сказитель начинает повествование, и спектакль переходит в «героический план», где уютно-теплый свет сменяется порой багрово-тревожным. Еще одна «правильная эпическая» деталь: война нарушает целостность мира и пространства спектакля, мирные лошадки превращаются в богатырских скакунов, «разбегаются» на противоположные края сцены. Теперь, уже в русскоязычном пространстве, разыгрывают историю о соперничестве двух баторов характерные планшетные куклы. Вроде бы понятно, что большие куклы — большие Герои, но размер еще не делает их таковыми, а действие заставляет воспринимать и вовсе «негероическими», ведь поединок Добра со Злом так и не состоится! Мудрый миролюбивый старец Мээл-Батор (Жаргал Лодоев) победит агрессивного гордеца Ээлен-Батора (Арсалан Бидагаров) хитростью — «поющая стрела» поражает завоевателя в самое сердце, когда он, неосторожно повернувшись спиной к покоренным землям, пьет в юрте «свой желтый китайский чай»… Героем такой истории сложно было бы вообразить эпического бурятского Гэсэра — обладателя не только сказочной богатырской силы, но и нечеловеческого великодушия. Другое дело — сказка о противоборстве воинственного злодея и постаревшего плута, со своей (сказочной!) логикой и этикой.
Не случайно эта (сказочная!) логика своевольно завладевает спектаклем, вопреки заявке на эпос — шутливая характерность преобладает, «просвечивает» даже сквозь самые грозные моменты сюжета, не говоря уже о моментах комических. Естественно, что и наиболее удачными, запоминающимися оказываются именно комические по форме и содержанию образы (гонец-растяпа, охотник-шутник) и эпизоды. Невозможно забыть сцену «скачки по ночной степи»: истинно кукольный юмор! В зеленоватом «лунном» свете ошалело мотается лошадиная морда с выпученными глазами, на спине скакуна прыгает-трясется гонец, выныривая то справа, то слева, то впереди лошади. Внезапная остановка: «Дорогу забыл!», секундная «попытка вспомнить», разудалый взмах кукольной руки — скачка в неизвестном направлении тут же продолжается…
В целом «Поющая стрела» радует профессионально остроумным использованием театральных средств и возможностей: выразительный свет, впечатляющее чередование русской и бурятской речи, разнообразие приемов работы с куклами… Остается лишь пожалеть, что, вероятно, многое в этническом тексте и контексте этой сказки «не читается» русскоязычной петербургской публикой. Например, женская фигура, проплывающая в загадочно-блеклом свете над головами героев, — явная аллегория (Родина? Земля? Мечта?), но воспринимается как не очень внятная и драматургически мало оправданная.
Финал возвращает спектакль в живой актерский план: звучит горловое пение, высвечиваются в темноте лица, лихо вонзаются в пол огромные стрелы… Тут и становится очевидным, что основной элемент очарования «Поющей стрелы» — грамотное, органичное и честное сценическое существование молодых актеров с сильными голосами в близком им по крови бурятском сказочном пространстве.
Май 2006 г.
Комментарии (0)