Чтобы возник праздник в театре, недостаточно красной тушью вывести на афише «500-й спектакль». Даже «веселое имя» Евгений Шварц, которое поистине «наша память хранит с малолетства», вместе с волшебным именем «Золушка» не создадут радости сами по себе.

Почему жив пятисотый спектакль «Золушка», поставленный много лет назад Н. А. Райхштейн на сцене Малого драматического?.. На этот вопрос, оказывается, ответить гораздо сложнее, чем объяснить, почему умерло то или иное сценическое творение, существующее более десяти лет.

Бесовское время наше, благодаря усердному «срыванию всех и всяческих» ореолов, окончательно погрузилось во мрак. Слова «братство», «любовь», впрочем, как и понятия «предательство» и «ненависть» вызывают лишь циничную усмешку. И вправду, кто в театре сейчас рискнет заговорить о любви — не как о философской категории, а как о человеческом, вполне романтическом чувстве? Разве только старый спектакль — сказка.

И кто бы мог подумать, что «обыкновенная сказка» окажется вдруг единственно возможным праздником на сцене МДТ?

У праздничной атмосферы есть одна обязательная составляющая — искренность. А у искренности чудесный синоним — ребенок. И еще: дети — это мостик между обыденностью и сказкой. Спектакль «Золушка» живет по вечным законам детства с его простодушной логикой. Поэтому и сегодня он остается контрольной для взрослых. Для взрослых по ту и по эту сторону рампы.

Детские спектакли с самого их рождения преследуют роковые обстоятельства: вводы новых актеров — итог «творческого роста» первоначальных исполнителей, а также каникулярные «марафоны», развивающие скорость до четырех спектаклей в сутки.

«А что остается? — Люди!» — как пели студенты-режиссеры, поздравляя МДТ с очередной премьерой. Люди — то есть актеры. Актеры — то есть всегда немного дети. Быть может, поэтому пятисотый спектакль они воссоздают «прилежно и с любовью». Ведь по мере того, как множится опыт, растет количество новых серьезных ролей, — не только детство, но и юность незаметно скрываются в прошлом. И у Сергея Бехтерева, Сергея Власова, Лии Кузьминой, Лидии Горяйновой, Нины Семеновой вдруг рождается особое, бережное отношение к своим сказочным героям — двойникам ведь пропуском в сказку для актеров являются их собственные сокровенные детские мечты, переживания, их тайные воспоминания. Вдруг тихо проявляются в сегодняшней «Золушке» «сверхъестественно искренние и сказочно прекрасные» мгновения. Вот, затаив дыхание, с нежностью и тоской смотрит скучающий на балконе принц — С. Власов на хрустальную туфельку. Он держит ее на руках, как младенца, и осторожно поглаживает, чуть касаясь. Кажется, вместе с актером повзрослел и его герой. Но неожиданно меланхолия исчезает: предложение короля немедленно отправиться на поиски беглянки встречает непреодолимый отпор, сильно напоминающий обыкновенное детское упрямство. «Я обиделся!» — со слезами в голосе жалуется принц папе, и лицо его действительно выражает обиду ребенка, у которого отняли новую полюбившуюся игрушку. Аргумент и впрямь неоспоримый. И с высоты любовных переживаний принц снова легко погружается в капризное беспомощное детство. Так, в течение всего спектакля герой С. Власова все никак не может вырасти. Как и король С. Бехтерева, который, почти летая по сцене, с трогательной непосредственностью находит выход из самых затруднительных ситуаций. Как, например, решить, чем будут заниматься гости на балу: играть в фанты, как желает король, или танцевать? Ясноглазый герой С. Бехтерева быстро сообразит: посчитаться. «Шишелмышел и… Ой…» — озадаченно запнется глава королевства, так как считалочка закончится на министре бальных танцев. Но искренняя вера в несправедливость и невозможность такого исхода приведет короля к легкому решению: «И не вышел», — радостно и облегченно закончит он, добавив для разъяснения: «Потому что я — король». Этот последний довод покорит своей железной логикой, вызвав в сознании лишь одну аллюзию: закон детской игры. Бескорыстная откровенность Золушки, подаренная героине актрисой Л. Кузьминой, ее, как кажется, слишком ранняя взрослость наделят мир спектакля тонкой, но глубокой лирикой. И когда принц и Золушка, оказавшись в разных углах сцены, не смогут оторвать глаз друг от друга, возникнет будто бы волшебное зеркало, созданное их первой любовью. И это уже для взрослых: только сквозь любовь можно разглядеть этот неожиданный праздничный мир — мир детства, который, как в заповеднике, сохранился в этом скромном, но живом спектакле.

«Обожаю, обожаю это волшебное чувство, которому никогда не придет…» — и король вместе с четырьмя привратниками сказочного королевства составит из разноцветных букв на длинных палочках слово: КОНЕЦ