Периодически в редакции возникает идея некого «путешествия дилетантов», хочется понять, что думают о спектаклях просто интеллигентные зрители разных поколений. В этот раз люди, которых мы попросили отозваться на спорные спектакли сезона, неожиданно оказались врачами, буквально — как в анекдоте. Помните? В зале во время спектакля раздается громкий голос: «Врач в зале есть?» Поднимается человек: «Я врач». — «И как вы это переносите?»
С вопросом: «Как вы это переносите?» — мы обратились к двум знакомым врачам: Григорию Янусу и Наталье Дмитриевской (подчеркиваем отличие фамилии автора от фамилии главного редактора «ПТЖ»).
Первый культпоход врачей состоялся на спектакль Дмитрия Волкострелова по пьесе П. Пряжко. «Злая девушка». ТЮЗ им. А. Брянцева.
ПЕНА ДНЕЙ
Еще до начала спектакля «Злая девушка» по пьесе драматурга Пряжко замечаешь, насколько мала здесь дистанция между зрителем и театральным действом, как в смысле прямом, так и в переносном. Небольшая, уютно обставленная мебелью из ИКЕА квартирка близка обыденному, не «театральному» опыту. Актеры уже на сцене, могут даже заварить приходящим зрителям чай или угостить мандарином, переход к началу действия незаметный — никакого занавеса.
История о компании друзей, куда попадает «чужая» — «злая девушка» Оля (бедняга с первых минут оказывается не comme il faut), — также небогата драматическими событиями. Ряд бытовых зарисовок: героиня играет Моцарта, глубокомысленно резонерствует о достоинствах и недостатках белого ноутбука перед насмешливыми хипстерами, герои идут на каток, где видят уже однажды случайно встреченного прохожего… Не происходит практически ничего. Смыслообразующая сцена спектакля: один из героев, задумчивый хипстер Дима (он и нашел «злую девушку»), начинает фотографировать «все подряд» — и перед зрителем мелькают слайды с фотографиями спальных районов, девятиэтажек, объявлений на дверях домов.
Грань условности проведена в этой постановке не так, как можно ожидать от театрального произведения, — по словам режиссера, пьеса похожа на киносценарий. Мало прямой речи — актеры, попеременно сменяясь, выступают в роли «закадрового голоса». Порой смысловой пласт ремарок «отклеивается»: меняет темп по отношению к игре актеров, касается мыслей героев, а то и не находит прямой параллели с происходящим на сцене. Динамика времени столь же прихотлива и неравномерна: то дни занимают пару секунд, то незначительное событие длительно обыгрывается в малейших деталях — будто записи в дневнике, зависящие от причуд памяти.
Калейдоскопическое мерцание действия, порой мешающее уследить за деталями, впрочем, нисколько не затемняет главного — череды неярких, но очень точно уловленных мгновений жизни. Более того, расслаивающиеся смысловые пласты (игра актеров, ремарки, логика развития сюжета etc) как бы растворяют все неважное, взаимозаменяемое и условное в неопределенности, подчеркивая неизменный остаток. Кажется, той же природы «злость» девушки Оли. «Злая» она или «добрая» — неважно. Но появление моральных характеристик подчеркивает ее отличие от других героев, беззаботных хипстеров: она одета в строгий деловой костюм, единственная где-то работает — и живет в мире твердых рациональных оценок, применяемых иррационально: с необыкновенной серьезностью изрекает трюизмы по поводу пустяков, постоянно попадая в неловкое положение.
Завершается пьеса сценой вечеринки: кто-то
играет в «Эрудит», кто-то смотрит фильм
По мнению многих критиков, фильм Годара — важный ключ к пониманию спектакля, но я так не считаю: такое прочтение было бы слишком в духе «злой девушки». Полагаю, это очередная смысловая сбивка. Ключ к пониманию — в другом. Я, например, наблюдая за финальной сценой, вспомнил вдруг своих знакомых, которые живут подобно героям пьесы, — под конец спектакля завеса между мной и персонажами на мгновение исчезла.
Григорий Янус, 24 года, врач-генетик
ТОСКА
Спектакль «Злая девушка» напомнил мне абсурдистский
анекдот
Текст — аморфный, как тот стЮдень, озвученные ремарки ощущаются как проявление не смелости творческой, а беспомощности. При отсутствии драматического конфликта текст мог бы играть самостоятельную роль. Но не играет. Образов не создает. Ассоциаций не вызывает. Струн не задевает.
Драматургия отсутствует. Ни одно действие не связано с последующими или предыдущими. Почему бассейн? К чему в нем мамаша с растяжками на животе? Откуда и куда мальчик Костя (отсутствующий в пространстве) с психологическими тестами? В общем, какое уж тут ружье на стене… Китайской хлопушечки не хлопнуло нигде.
Наверное, можно, в снисходительных сомнениях, подумать о проблемах, свойственных возрасту, — сколько лет героям? Двадцать? Двадцать пять? И я в свои сорок просто несовременна? Как-то не похоже — проблемы-то не поставлены, никак не обозначены, не то что не вербализованы. Даже если сосредоточиться и додумать их за автора поверх этой вязкой словесной каши — ну, парочку найдем… Ну, давайте это будут урбанизм, разобщенность и монотонность жизни. Так об этом и писали, и ставили гораздо лучше. (Тем более что это вытащено мной наугад из обычной постмодернистской колоды. На сцене этого нет.)
Мне кажется, что если человеку нечего сказать в традиционных формах, то бесполезно пытаться выпендриться — получается «новое платье голого короля». Сделать из обыденности драму — надо все-таки быть Годаром, а лучше Чеховым.
Недостижимо.
Отдельное спасибо актрисе, игравшей Алену. В этом трехкопеечном постмодернизме проявить такую органичность и в движении, и в речи, наверное, сложно. Видимо, действительно очень хорошая актриса.
А в остальном — тОскА…Наталья Дмитиевская, 40 лет, врач-анестезиолог
Второй спектакль, на который мы послали врачей, — «Лир» Константина Богомолова в «Приюте Комедианта».
ЦИТАТЫ ИЗ БУЛГАКОВА
На программке написано строчными буквами:
автор: шекспир
режиссер: богомолов
художник: ломакина
Если сотворили некий текст, в котором намешали кучу всего плюс несколько цитат из Шекспира, — наберитесь смелости поставить свое имя. Не прячьтесь за Великого Барда.
Если, по Булгакову, «одна женщина, переодетая мужчиной», на сцене матерится и поет народные песни — не стоит объявлять автором Шекспира. Мне кажется, он этого не писал. И даже при больших натяжках не имел в виду.
И пытаться встать с ним в одну строчку не стоит тоже. Спектакль — несомненный «постмодернизм» в самом ругательном смысле слова. Талант Хайруллиной сомнению не подлежит. Матерится смачно.
Приятно увидеть Старостину, я уже имела возможность оценить ее уровень. Жаль, что в этой режиссуре ей себя проявить совершенно нечем. «Москва, Красная площадь… В эфире „Пионерская зорька“…». Кстати, у остальных актеров с дикцией большие проблемы.
Возвращаясь к доктору Булгакову, процитирую: «Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году, при постановке пушкинского „Бориса Годунова“, когда обрушились трапеции с голыми боярами…». Это написано в 1924 году.
Так что… Ничего нового. Так, подростковый коллаж. Рваная картина мира, непережеванные куски информации при незаконченном среднем. Граффити в подъезде. Голые бояре.
Наталья Дмитриевская
IN LOS ANGELES,
YOU CAN ALWAYS FIND A PARTY.
IN SOVIET RUSSIA,
THE PARTY CAN ALWAYS FIND YOU!
Надо сказать, что я хожу в театр редко, знаток невеликий, одним из существенных достоинств объектов театрального искусства я считаю краткость — три часа для меня многовато. Кроме того, в обычной ситуации я на спектакль, о котором знал бы то же, что и о «Лире» режиссера Богомолова, не пришел бы никогда — мои вкусы достаточно консервативны. Знакомство с программкой меня нисколько не успокоило, я был полон самых мрачных предчувствий — и они не обманули меня.
Сюжет постановки — не поддающееся рациональному
осмыслению безобразное новообразование
(наверное, тератома, в недрах которой можно
обнаружить любую ткань — и даже волосы,
зубы и прочее). В фабульном остове действительно
— шекспировская пьеса. В состав франкенштейна
входят еще и Ницше, и Шаламов, и Пауль Целан,
и Откровение, и даже учебник по онкологии (кашу
маслом не испортишь). Задрапировано это сложносочиненное
чудище историей Отечественной войны
— цель режиссера, как дает понять программка,
показать свершившийся в
Основные художественные приемы постановки — ребус и каламбур. Некоторые ребусы нужно расшифровывать самостоятельно (например, Лир / условный «Сталин» требует принести карту — ему выносят резиновую бабу, с которой король совершает развратные действия: баба = родина-мать). В других случаях догадываться самому необязательно— сами все расскажут (так, когда Лир / Сталин выкладывает на стол пластмассовые фигурки раков, обращаясь к ним, будто они — товарищи Ворошилов и т. д., красноармеец Эдмонд поясняет, что раки символически выстраивают равенство между сталинской номенклатурой и раковыми клетками). Персонажи пьесы переодеты — женщины играют мужчин и наоборот. К чему это? Возникает ассоциация не с переменой полюсов в потустороннем уже мире (это абстракция, пустая аллегория), а с новыми русскими бабками: дочери Лира здесь — премерзкое, отталкивающее зрелище…. Ну, и кроме того, безусловно, фраза Лира «…Не допустите, чтоб слезою бабьей мужские щеки пачкались» — звучит из уст Розы Хайруллиной с новой пикантной двусмысленностью. Я, впрочем, где-то уже видел такой тип юмора — ах, да! Книга К. И. Чуковского «От двух до пяти»: «Коле Шилову не было еще и двух лет, когда он в шутку назвал тетю дядей и очень восхищался своей выдумкой: — Дядя Маня! Дядя Маня!».
Многие сцены постановки шокируют. Но зачем это сделано, на что должно указывать то, что Эдмонд откусывает Корделии язык? В этом, возможно, удастся узнать очередной авторский ребус, но мне и гадать не хочется, аллегория это цензуры или гласности, зовите меня «последним человеком». Кстати, на что же все-таки направлена тяжелая артиллерия — вложенные в уста персонажей тексты писателей, поэтов, визионеров, — неясно абсолютно. Они использованы инструментально, грубо выломаны из собственного стилистического, исторического, какого угодно контекста — и совершенно обесцениваются своим обилием и неуместностью. Соотнести полученное с чем бы то ни было не получается. Это не о ВОВ, и не о Шекспире, и даже не о конце света, разве что в отдельно взятой голове. Больше всего это похоже на своего рода упрощенный римейк «Голубого сала», но автору не хватает злости, энергии, юмора и таланта Сорокина, сумевшего сделать свой роман внутренне цельным.
Удивительна во всем этом море чепухи хорошая, адекватная замыслу, насколько это возможно, сценография, а также психологически весьма убедительная в тех местах, где это возможно, игра актеров — но их явно кто-то жестоко обманул, уверяя, будто происходящее на сцене имеет глубокий смысл.
Григорий Янус
Комментарии (0)