Е. Чижова. «Время женщин»
(сценическая версия Г. Тростянецкого,
Е. Чижовой).
БДТ им. Г. А. Товстоногова.
Режиссер Геннадий Тростянецкий,
художник Олег Головко
Может показаться, что, прибавив к широкому, претендующему на философичность названию произведения Е. Чижовой свой подзаголовок — «Ленинградская история», — театр поскромничал, попытался жанр локализовать, ужать его: эпизод, мол, местный случай… Но осведомленный
зритель игру понимает. Помнит, что полвека назад на наших подмостках приключилась другая история — тоже как бы местная, «Иркутская», бытовая и производственная, но осмысленная А. Арбузовым очень по-крупному, в масштабе чуть ли не античной трагедии, переоборудованной в экспрессионистической мастерской Брехта: за душевными метаниями героев, направляя, остерегая или одобряя их, присматривал Хор. Какому-нибудь любителю отечественной классики припомнится еще и «История одного города», и тут тоже будет резон. Ибо сатира Михаила Евграфовича (пересмеивавшая «Историю государства Российского» Николая Михайловича) выводила грустный алгоритм национального нашего бытия в целом — алгоритм, печалящий, судя по всему, и авторов спектакля. И тут не важно, какие пункты его берутся как нарицательные — Глупов, Иркутск или Ленинград. История-то для нас — обыкновенная. Трагедия и фарс в одном флаконе.
Если говорить об источнике, там другое: проза Е. Чижовой медлительная, стилизованно-сказовая — примерно сказать, песнь души народной (темпоритмически тяготеющая, скорее всего, к незабвенному «инда взопрели озимые»). Сказовость эта и напевность должны были, видимо, по авторскому намерению, составить антитезу жесткости советского «железного века».
Г. Тростянецкий постарался вязкую вязь чижовского изложения как-то «вотеатралить». Посадил у левой кулисы старуху в платке (Марина Адашевская), рядом поставил крошечный макет, изображающий избушку и церквушку, — так сказать, «Русь уходящая», ее знак, значок, недвусмысленная эмблемка. Старуха причитала, прощаясь с невидимой нам дочкой (и с нами тоже — более она не появлялась). Это был пролог.
Дальше все сделалось большим и громким — металлоконструкции, «огни и звоны», зычные хоревты в рабочих комбинезонах… прямо-таки «Время, вперед!». Но с обратным знаком — не энтузиазма, а такого, что ли, брехтообразного сарказма: часть трудящихся, внезапно обнаружив свое неорганическое, бутафорское происхождение, механически вознеслась под колосники, другая же осталась играть ту самую «ленинградскую историю».
Историю о том, как деревенскую Тоню (Елена Шварева), проглоченную городом, кем-то там соблазненную и покинутую, с ребенком в животе, по-своему обихаживают люди с завода и по-своему оберегают люди из коммуналки, куда ей повезло заселиться. Заводские — предженсовета Зоя Иванна (Диана Шишляева), мастер Игнат Михалыч (Евгений Соляков), простой рабочий паренек Николай Ручейников (Иван Федорук) — предстали как бы осиянные плакатным солнцем искусства социалистического. А орнаментально-картиночные бабушки-соседки Евдокия, Гликерия и Ариадна (Ирина Соколова, Екатерина Толубеева и Татьяна Бедова) окутаны были светом еще более ретроспективным. Незакатным, что ли, светом национальной душевности, сливающимся с мерцанием свечек церковных в момент, когда малютку Сюзанну (восьмилетняя Алиса Комарецкая) окрещает тайно приглашенный батюшка (тот же Е. Соляков), многозначительно нарекая ее Софиею. Особенность данной Софии та, что она не говорит, но все слышит, а главное — понимает. Квартиренка (вернее, ее тесная двустеночная метафора), увешанная и уставленная милыми мелочами старушечьего быта и осененная статуэткой ангела-столпника, перемещалась по большой сцене на фурках и долженствовала изображать своего рода ковчег спасения.
От чего, собственно, спасения? Конечно же, от невыносимой
пошлости бытия текущего — от повсеместной
женсоветской «зои иванны», коротко говоря.
Но и еще. Насельницы коммунальной обители
несут в себе память о прошлом, каждая о своем,
и оно выплескивается на сцену этюдными, почти что
хореографическими картинками печального содержания:
одну в
Все то время, что спектакль тянется, на сцене упорно осуждается Век в целом и столь же настойчиво утверждается Вечность, Вечная Душевность, Вечная Мировая Душа — София. Она же Душа Народная, до конца спектакля безмолвствующая, но в финале (после окончания земных Тониных мук) вскричавшая все-таки «мама!» девочкиным ротиком, в чем, вне всякого сомнения, и заключался катарсис (по Аристотелю).
По смысловой своей крупности содеянное авторами тянет не менее чем на Мистерию. Совокупляющуюся, однако же, с весьма осязательным Буффом: в частности, когда в юдоль «города над вольной Невой», омраченную проблемами жилищными, промтоварными и продовольственными, нисходит чудесным образом лично Н. С. Хрущев (блистательный Сергей Лосев), дабы утешить страждущих и пообещать им всем грядущее житие при коммунизме. Аминь.
«Ленинградская история», лукаво заявленная в программке, с настойчивостью оборачивалась не только не «ленинградской», но и не «историей» вовсе (понимай ее хоть уменьшительно, хоть расширительно). Прорывалась к чему-то совсем уже символическому и метафизическому.
Прорываться-то прорывалась, но по дороге, в течение четырех часов, непрерывно увязала в фабульных подробностях прозаического первоисточника — люди, вещи, справки, кому-то что-то купить, продать, достать, с кем-то договориться… Детали, детальки, деталечки, в которых известно, кто кроется. Так ли уж стоило вступать в изнурительное состязание с этим родоначальником хаоса? И для чего? Ведь не для того же только, чтобы с удовольствием лягнуть (в который-то там раз) давно почившую в бозе Сов. власть?
Апрель 2012 г.
Комментарии (0)