ЛАКОНИЗМ «БОЖЕСТВЕННОЙ»

Премьера «Божественной комедии» состоялась в Литве 27 апреля, и буквально через месяц Эймунтас Някрошюс показал свою интерпретацию поэмы великого флорентийца в Бриндизи на юге Италии, где провел свои последние дни поэт Вергилий.

Приступая к работе над спектаклем, Някрошюс не раз в беседе с журналистами акцентировал внимание на невероятной сложности и несценичности «Божественной комедии». С этим трудно поспорить, поэма Данте действительно напоминает полисемантичные полотна средневековых художников, и для того чтобы сохранить величественность и объем содержания, Някрошюсу пришлось пойти на серьезные сокращения текста: он отделил наиболее значимую для него ветвь повествования и сконцентрировал все внимание зрителей на истории любви Данте и Беатриче. Някрошюс поставил спектакль о великой платонической любви поэта, при этом очистив нарратив от огромного количества смысловых надстроек, исторических и художественных комментариев, созданных за последние столетия. Спектакль уместился в четыре часа сценического времени и включил в себя первую часть «Божественной комедии» «Ад» полностью, часть «Чистилища» и небольшой фрагмент «Рая».

Сцена из спектакля. Фото Д. Матвееваса

Играть Данте на родине поэта — сложно, итальянцы критично относятся к любым интерпретациям Данте. Единственным артистом, чье прочтение было принято и до сих пор любимо, стал Роберто Бениньи. Он, мастерски читая главы комедии на уличном флорентийском наречии, максимально точно воссоздал образ простой и в то же время великий. В 2008 году на Авиньонском фестивале первую часть «Божественной комедии» представил и известный авангардист Ромео Кастеллуччи. Его «Ад» скорее напоминал визуальную инсталляцию, зажатую между стен Папского дворца, интеллектуальную головоломку, состоящую из мрачных видений режиссера. Десятиминутный перформанс Кастеллуччи оставлял тяжелые и глубокие впечатления.

«Ад» Някрошюса лишен инфернальной притягательности, скорее он напоминает ярмарочную площадь в субботний день. Он заполнен живыми людьми, глядя на которых тут же забываешь о том, что повествование ведется из сумрачных глубин. Занавес раскрывается, и мы видим пустое пространство, разбитое столпами света. С одной стороны стоит прозрачная ширма, задрапированная черным бархатом. Справа — тусклая темная сфера. Перед зрителями раскрытая книга, страницы которой заложены множеством разноцветных стикеров и испещрены комментариями и пометками. Данте перед нами, на полу, он спит. На сцену выходит Беатриче, свежая, русоволосая девушка. Она садится ему на грудь и, точно птица, заводит руки за спину. Этот образ станет центральным для спектакля — птица на груди, легкая капризная девушка, за которой Данте готов спуститься в ад.

Пространство «Божественной комедии» у Някрошюса кажется пустынным, легким, полным воздуха. Для его создания режиссер использует минимум средств: свет, игра актеров, цветовые контрасты. Буйство фантазии Данте, пестрый рисунок его образов Някрошюс сглаживает до монохромности. В своей работе он использует всего несколько красок, подобно Боттичелли, который изобразил Данте, скупо ограничив свою палитру до трех цветов — красного, черного и белого. Таковы и цвета спектакля. Данте одет в красную рубаху и черные джинсы, Беатриче то и дело меняет свои платья, начав с черно-белого, похожего на школьную форму гимназистки, и закончив ярко-пламенным в финале. Красный в христианстве символизирует кровь Христа, пролитую ради спасения людей, а следовательно, и его любовь к людям. Но эту смену одежд Беатриче можно объяснить не только христианской символикой. Поэт впервые увидел девочку Беатриче в 1274 году в платье «благороднейшего кроваво-красного цвета». В 18 лет она предстала перед ним, «облаченная в одежды ослепительно белые». Някрошюс не случайно оставляет Беатриче в красном в финале, а не наоборот. В «Новой жизни» Данте сравнивал красный наряд своей возлюбленной с заглавной буквой средневекового текста, открывающей повествование. Красный для Данте символизирует начало.

Обитатели загробного мира, в том числе и Вергилий, одеты в серое. Они, сливаясь в единый вихрь, изображают то поток ветра, уносящий Паоло и Франческу, то медленное течение реки Леты. Серое, разбавленное двумя яркими красками, и составляет цветовую гамму спектакля.

Действие начинается со встречи двух влюбленных и скорого их расставания. В эти же мгновения на сцене появляется один из важнейших для Някрошюса персонажей — почтальон. Тема разлуки, ностальгической печали по Флоренции — одна из центральных. Почтальон, молодой паренек в черном костюме, нагруженный письмами, то и дело возникает на пути у Данте. В короб мертвые души опускают послания для оставшихся в мире живых, но письма веером рассыпаются по полу — короб оказывается без дна.

Ад для Някрошюса — это не только сумрачные блуждания по темным кругам человеческих пороков, главное — это разлука с Беатриче, изгнание из Флоренции. Образ города и образ любимой крепко сплетены режиссерской нитью метафор. В одном из интервью исполнитель роли Данте Роландас Казлас признался, что, вглядываясь в портреты поэта, он не раз отмечал в его образе присутствие мистического: получеловек, полуптица. Беатриче то и дело появляется перед Данте, вскрикивая точно чайка, Данте, призывая Беатриче, высоко поднимает руку над головой и взмахивает ладонью, как крылом. В финале Харон выносит на плечах огромную жердь, увешанную птичьими клетками. Если приглядеться к ним, то можно заметить, что клетки по форме напоминают средневековые архитектурные фасады. В момент встречи Беатриче и Данте в Раю обитатели загробного мира собирают клетки в знакомые по туристическим открыткам очертания Флоренции, в одной из клеток, которую выносят ближе к авансцене, вспыхивает огонь, птица сгорает. Данте стоит напротив Беатриче, они оба смеются, но постепенно смех перерастает в нервный плач: ни один из героев не способен сдвинуться с места для того, чтобы обнять другого. Почтальон пытается помочь Беатриче сделать шаг, но бесполезно. Тогда он достает макет знаменитого флорентийского моста и ставит его между возлюбленными.

В. Виллюс (Вергилий), Р. Казлас (Данте). Фото Д. Матвееваса

Эта фатальность, ощущение разлуки на века подчеркнуты Някрошюсом еще в самом начале спектакля. Когда Данте спускается в первый круг Ада, он видит перед входом в лимб души людей, отчаянно пытающиеся пробиться сквозь прозрачное стекло ширмы: они разбегаются, ударяются о стекло, падают, поднимаются, разбегаются снова. Вергилий замечает: это «ангелов дурная стая», которые были и не с дьяволом, и не с Богом. Несмотря на внешнюю легкость спектакля (Данте и Беатриче молоды и даже немного похожи друг на друга — те же светлые волосы и вздернутые носы; они точно переносят нас в мир средневековой сказки, в шекспировский волшебный лес), Някрошюс то и дело дает зрителю погрузиться в мрачное отчаяние героев. В одной из сцен Чистилища на сцену медленно опускается с потолка десяток сереб ристых наушников, напоминающих капли воды, души подходят к ним и начинают прислушиваться к звукам, неуверенно надевают наушники, они слышат молитвы родных, произносимых ими в церкви. Но обратной связи нет, кроме ящика почтальона, из которого то и дело выпадают письма.

Не менее важным для Някрошюса остается вопрос религии, который он особенно выделяет, сохраняя неизменными два папских монолога, а также рассказ Данте о его встрече с пророком Магометом. И если первые две сцены он решает в духе сатирического гротеска, то последняя поражает своей глубиной и объемом. Папа появляется под звуки органа, обрушивающиеся на сцену откуда-то сверху. Перед ним выстилают дорожку в виде католического креста из рулона серебристой фольги, на голову он надевает высокий колпак из красной бумаги, так напоминающий шутовской. Во время второго появления души сбивают его с ног, передразнивая, надевают на головы красные подушки, которые потом дружно складывают на высокий стул. Во время рассказа о Магомете три актрисы позади Данте медленно рассыпают себе на юбки соль, так что острые коленки, обтянутые тканью, становятся похожи на белоснежные хребты гор. Они тихо поют восточную песню, а рассказ Данте то и дело прерывает громкая молитва муэдзина. Благодаря силе этого завораживающего медитативного транса, в который Някрошюс погружает зрителей, он позволяет прикоснуться к сущности религии, к ее многовековой традиции: ощутить, насколько разрушительной может быть ее сила, насколько притягательным и в то же время нелепым может стать ритуал.

Работая над «Божественной комедией», Някрошюс решил оставить в стороне многотомные исследования поэмы и очистить ее от интеллектуального подстрочника, освободив тем самым чувственность и простоту поэзии Данте. Это не значит, что он упрощает Данте. Но для того, чтобы его понять, в первую очередь нужно довериться своим эмоциям, понимание спектаклей Някрошюса идет от сердца, а не от головы.

На протяжении всего спектакля почтальон то и дело читает комментарии к поэзии Данте, объясняющие ту или иную главу, в эти моменты зал грустно смеется. Но наиболее показательной становится сцена с Беатриче. Она выходит в черном платье, и тут же вокруг нее собирается группа флорентийских жителей, они внимательно рассматривают ее и с восхищением прикасаются к ее одежде, они обступают ее, постепенно ускоряют шаг, и вот ее уже кружит, точно юлу, многоголосый рой. Когда они расступаются, перед нами оказывается Беатриче, с ног до головы украшенная яркими стикерами, которыми до этого были заложены страницы поэмы. Она со злостью начинает смахивать их с себя, листки разлетаются в разные стороны.

Сцена из спектакля. Фото Д. Матвееваса

Встреча Данте с античными философами и поэтами полна иронии: они стоят, выстроившись в шеренгу и высоко подняв головы, Данте в восхищении передает им булыжник, на котором те оставляют автографы. Во втором акте уже к Данте сбегаются флорентийцы для того, чтобы взглянуть на знаменитого «изгнанника». Эта тема величия простоты и простоты величия важна для Някрошюса, именно поэтому он изображает Вергилия не как мудрого проводника, а как друга, товарища, сопровождающего Данте в его путешествии по глубинам Ада. Вергилий далек от образа учителя и мудреца, в длинном пальто, жилетке не по размеру, он напоминает взъерошенного воробья. Его печаль и его одиночество можно ощутить физически, эта фатальная обреченность каждого чувствуется изначально, она электризует воздух.

Наиболее тяжела сцена прощания с Данте, в которой Вергилий выплескивает всю свою многовековую тоску по Раю. Он подбегает к левой кулисе и с силой срывает черный бархат, невероятно яркий свет обрушивается на него. Он садится напротив зеркала, надевает маску, к правому глазу прикладывает золотую слезу, которую позже, при расставании, передаст Данте как символ страдания, присущего и творчеству, и жизни. Данте принимает слезу и закладывает ею свою книгу.

Някрошюс ставил великие трагедии Шекспира, Гете, восхищая зрителей поэтическим языком метафор. Мы привыкли разгадывать его ребусы и поражаться экзистенциальной глубине его мысли. В этот раз Някрошюс удивил своей лаконичностью. Величие «Божественной комедии» Данте открылось через простые, близкие каждому человеку ситуации и эмоции.

Июнь 2012 г.