РОМАН В ПИСЬМАХ. ФРАГМЕНТЫ*

* Продолжение. Начало см.: Петербургский театральный журнал. 2007. № 50. С. 134–141; 2008. № 51. С. 139–146; № 53. С. 155–162; № 54. С. 141–148; 2009. № 56. С. 129–136; № 58. С. 160–166.

Леонид Попов (1966–1999) — петербургский журналист, театральный критик, на протяжении 1990-х годов театральный обозреватель «Вечерки», один из основателей, учредителей, позже — зам. главного редактора «Петербургского театрального журнала». В № 50 мы начали публикацию писем Лёни. Продолжаем ее.

Л. ПОПОВ — М. ТРОФИМЕНКОВУ

29.06.1986

Привет, Мишка!

<…> Идея посылать одно письмо во многих сериях, по-моему, на данный момент себя исчерпала. Не исключаю возможности, что еще придется это делать, когда совсем бумага не позволит себя засунуть в один конверт (но это будет вынужденная необходимость), а художественное оправдание тому уже свой смысл израсходовало. <…> «Надо искать новые формы». И вообще, что-то в этом есть. Именно оттого, что не знаешь, чем все дело кончится и чем обернется. И в конечном итоге не является ли вообще наша переписка в силу своего постоянства одним огромным письмом («роман в письмах» — написал я для красивости и сразу же почувствовал ошибку: в романах таких письма фальшиво очищены от всего случайного, всего, что не имеет значения для будущего развития, и оттого наша переписка, запиши ее в форме, скажем, «Бедных людей» Ф. М., царство ему небесное, или «Опасных связей», была бы реалистичнее и содержательнее). Об этом все.

Новый сценарий Миндадзе — сильная вещь (интонация Д<обротворс>кого). «Маловероятно для реализации»? Абдрашитов уже реализовал — ты не читал. Кстати, Абдрашитов вошел в новое издание «Кинословаря» и его «Парад планет» тоже.

Трифонов — эта тема для меня неоднозначна. Это — понимаю мозгами — великий писатель. Но проникнуться не смог… хотя «Старик», «Дом на набережной», безусловно, вещи сильнейшие. Не знаю.

Что-то мне мешало раствориться в этом, как безусловно, без остатка, скажем, растворяешься в «Буранном полустанке», в Быкове, в Искандере… ну сам еще добавишь в ком. Видел на Таганке «Дом на набережной» и «Обмен» — это меня примирило отчасти с ним. Но мне все равно было интереснее читать книгу Н. Ивановой «Проза Юрия Трифонова», чем самого Трифонова. Не располагает он к откровенности с ним, к раскрытому принятию его. Все время чувствуешь его превосходство — не художественное, а моральное. Он, автор, — эталон, а ты, читатель, — свинья. Может, на это и расчет: чтоб не был свиньею.

Об этом тоже все. У меня вообще какой-то дикий словесный понос сегодня (pardon), пишу одно за другим, бесконечно. Это все оттого, что опять целую неделю ни одного письма не было.

О себе.

(Если б это был не письменный диалог, а устный, с глазу на глаз, я бы тут сделал паузу, выпил бы чашечку кофе или рюмку чего-нибудь еще, вздохнул бы красочно…)

Мне после возвращения стало страшно хреново. Не оттого, что я был дома и снова полетел головой вниз в эту гадость. Мне по внутригадостным критериям стало плохо. Что-то там переполнилось, и я понял, что так больше продолжаться не может. Я не разбирался, что стали «верхи» или «низы», но я не хотел и не мог жить по-старому. Я сделал то, чего бы я никогда раньше не сделал, — пошел в комитет ВЛКСМ и сказал: «Я, Попов Леонид Вячеславович, окончил два курса в Ленинградском театральном институте. Думаю, что мог бы приносить пользу согласно гражданской специальности. Готов руководить самодеятельностью. Прошу найти мне подходящее место».

Больше всего им понравилось, что я сам к ним пришел. Они, видно, не ожидали, что кто-нибудь по собственной инициативе станет этим заниматься. Так я продал душу начальнику клуба, майору, который посулил мне златые горы и велел подготовить какую-то юмореску на первый раз. Я подготовил идиотскую юмореску, преодолев все отвращение, потому что если я хочу попробовать сделать что-нибудь серьезное, то я не должен отказываться и от этой ерунды. И потом, я готов делать что угодно, только бы он (нач. клуба) забрал меня к себе. Я не знаю, куда это — «к себе» и заберет ли он, но…

С приветом.

Л. Попов

М. ТРОФИМЕНКОВ — Л. ПОПОВУ

01.07.1986

Привет!

Кажется, что… я мог бы

отказаться от дурной привычки печатать письма на машинке. Расскажу маленькую притчу (этот имевший в действительности место случай возвожу в ранг притчи). Итак: сижу я на полянке и печатаю на машинке. Печатаю не что-нибудь, а Хармса. И вылезает из кустов Интеллигент: в пенсне, с бородкой, в которой запуталась трава, голый по пояс, в кепочке с козырьком и с пыльным рюкзаком за спиной. «Молодой человек, не будете ли вы так любезны сказать мне, как пройти на озеро?» Я объясняю. А он, уже уходя: «В первый раз вижу, чтобы товарищ так работал». Мой ответ: «Однако товарищ Че Гевара и дедушка Хо работали именно так». Он: «Ну и учителя у вас!» Так было. Можно дофантазировать другой конец диалога: «В первый раз вижу, чтобы товарищ так работал». Я: «Ах, товарищ?» И за револьвер. Вот почему я печатаю на машинке.

<…> Теперь эдакий элегантный переход к теме: а что я читаю. Я прочитал несколько очень толковых книг и статей о терроризме и обнаружил интересные вещи. Во-первых, тер-р-акты (только крайне левых) ведут свою родословную от хэппенингов. Сначала играли в помещении с подготовленными зрителями. Потом вышли на улицы и вовлекали в действие зрителей, ничего не подозревающих, и вели себя по отношению к ним очень агрессивно. Это смыкалось напрямую с демонстрациями. Потом поджигали пустые здания символически. Потом символически стреляли. Потом похищали по десять министров зараз и привлекали к себе внимание телевидения, обеспечивающего круглосуточные репортажи и превращающего операцию в спектакль для телезрителей. А совершилось это вполне безболезненно, потому что театр хэппенингов, «театр жестокости» Арто был очень агрессивен по отношению к зрителям, использовал и оправдывал любые средства, чтобы растормошить их. А еще дальше родословная терактов восходит к романтикам, которые описывали, например, свои действия на премьере «Эрнани» или скандалы, которые они устраивали в Салоне в терминах военных коммюнике. Такие дела.

Кроме того, две трети исторических лидеров европейского терроризма имели высшее гуманитарное образование. И еще забавная «фенечка»: «Красные бригады» ушли в подполье в 1969 году, семь лет орали на всех углах, что они самые крутые террористы, потеряли всех руководителей, но первое покушение с жертвами совершили в 1976-м. Вот что я читаю.

А еще я прочитал «Старика» и «Утоление жажды» Трифонова. А еще «Где сходилось небо с холмами» Маканина и обалдел от него больше, чем от Трифонова. А еще «Южный крест» Слепухина. Очень бойко написано, очень интересно, но далеко не шедевр. Мне кажется, Мишель признал этот роман гениальным, потому что подсознательно идентифицировал себя с главным героем и поэтому воспринимал книгу немного по-другому, чем мы. А еще прочитал «Бой» Нормана Мейлера о Мохаммеде Али.

А сейчас читаю Акутагаву. А еще читал твоего Рембо, Хлебникова и Хармса. А еще биографии Хо Ши Мина и Насера.

До скорого!

М.

Открытый воздух. Зеленогорск.

P. S. Кстати, и письмо тоже может быть выдержано в жанре хэппенинга.

Л. ПОПОВ — М. ТРОФИМЕНКОВУ

14.07.1986

(день взятия Бастилии парижскими голодранцами)

Привет, Мишка!

Среди всех прочих радостей, связанных с получением письма от тебя… я в последнем письме обнаружил еще одну, одну из наиболее приятных — ту, что создает ощущение естественного диалога: реплика — отклик, реплика — отклик, а не так, как бывало: реплика — …, реплика — … Я понимаю, что это я от недостатка информативного восприятия строю свое сочинение на анализе твоего, а ты волен без этого обходиться. Тем не менее было лестно и радостно обнаружить и у тебя обращение к моим словам. Не знаю — почему-то всегда хочется, чтобы слова не ушли в никуда, а вызвали отклик, отзыв, отблеск, отпрыск (нет, это уже не то).

К вопросу об искусстве, ноль-искусстве, искусствознании и терроризме. По-моему, эта тема… переросла форму письменного спора и нуждается в словесном продолжении, за столом, с изысканной выпивкой и обширной закуской. Одно исключительно явно — и здесь, как и везде, довлеет противоречие — основной фактор цивилизации. Мы стремимся уничтожить противоречия — но без них нет существования. Это тоже парадокс. Ведь мы не можем не стремиться. «Так выпьем же за успех безнадежного дела!»

Элегантный переход к теме: а что у нас пьют. У нас пьют все, начиная от водки и кончая техническими жидкостями. Можешь не удивляться: в попойках я не участвую. В последнее время заметную роль в алкоголизации моего окружения играет одеколон «Бэмби». «Пейте охлажденный тонизирующий напиток — одеколон „Бэмби“! Дешево и эффектно!» — кричат во время распития мои сослуживцы. Возвращаюсь к предыдущему. О смысле и пользе искусствоведения. Очень не хочется себя считать побочным и вторичным при искусстве. Не потому ли мы уходим в писатели, актеры и режиссеры? А что мы можем создать первичного? Это не риторический вопрос. Это приглашение к обсуждению.

Я прочитал только что «Диктатуру совести» Шатрова в «Театре» № 6. Это вещь! Но забавно: не литература. Это очень сильная политически вещь и театрально. И вообще-то, что опубликовано — явно не сценарий, а запись со спектакля, окончательный вариант. Но в этом его прелесть. Впервые, насколько я помню, драматург отводит, оговаривая это, куски для актерской импровизационной игры. Узаконенный хэппенинг! Если мы будем театром хэппенинга (а почему бы и нет), то это надо принимать к сведению и брать на вооружение.

О В. Маканине, от которого ты обалдел. Я отношусь не очень хорошо к нему. То есть я его держу за безусловно сильного автора, но он мне отталкивающ. Из-за какого-то желания вытащить отовсюду всю грязь. Мазохистический писатель. Не могу объяснить, почему я так думаю. Интуитивное мнение, а одна вещь очень непорядочная — «Ключарев и Алимушкин». Сюжет: у одного (Ключарева) все хорошо и удачно, у другого (Алимушкина) все скверно. Ключарев (по Маканину) — мещанин. Потребитель благ, которые идут к нему задаром. Когда он достигает вершины, Алимушкин умирает. Мораль: счастье ограничено. Если у одного его в избытке, то у другого в недостатке. Не стремитесь быть счастливыми — это за счет других. Такая мораль противна и гадка. Человек имеет право (моральное) быть счастливым! Всегда.

И все имеют на это право, только не все пользуются. Я могу быть счастливым при наличии неудачника Алимушкина, жертв геноцида и голодных детей Кампучии. И за мещанина себя не держу. Козьма Прутков сказал гениальную фразу: «Если хочешь быть счастливым — будь им!» Все! И весь Маканин летит к черту!

Теперь обо мне и моем окружении. Я тебе уже писал, кажется, что нашел себя в самодеятельности. Или хотел найти. Ездил один раз выступать, исполнял глупую армейскую юмореску и своего «Дон-Жуана». И имел успех. После того было еще выступление перед своим батальоном, были эти два номера плюс рассказ Зощенко (увы, не тот, что я готовил в «Превращении», — того нет в библиотечном сборнике) и исключительно маразматичная сценка под названием «Алло!» (дело не в ней). Естественное желание мое устроить свою судьбу как можно лучше породило ответные действия со стороны моих сволочей. Мне создали все условия, чтобы я не мог этим заниматься. Водворили на место. Не дают времени, сначала пытались просто запретить (идиоты, это как унтер Пришибеев: «Нет такого закона, чтобы песни петь!»), но очень не хочется объявлять открытую войну.

Видимо, придется.

Больше пока не буду об этом писать — всего не напишешь, и многое еще не настолько определилось, чтоб выразить словом. Очень хочется тебя увидеть. Может, выберешься, а?

С приветом.

Л. Попов.

P. S. А письмо в жанре хэппенинга невозможно.

М. ТРОФИМЕНКОВ — Л. ПОПОВУ

24.07.1986

Привет!

Твое молчание длится.

Мое — также.

Прерываю его.

Говорят, проявление высочайшего аристократизма — простудиться летом. Я сумел. «Лучшие годы нашей жизни» я провел в постели. Только что встал. Послезавтра отбываю в город. Оттуда поступают неблагоприятные известия: в радиусе 20 км закрыты винные магазины. Душевно нестойкие дезертировали. Шеф говорит, что надо было брать второй контейнер — с баттлами (прости за арготизм).

<…> Пока лежал, читал (временами наступало раздвоение личности — почти настоящее — им я напугал Д-ского, позвонившего в два часа ночи). Прочитал две книжечки Маканина, почти две, потому что не выдержал до конца, появилось просто физическое отвращение. В нем есть что-то патологическое. В медицинских терминах путаюсь: эксгибиционизм, что ли. Только одна вещь привлекла: «Ключарев и Алимушкин». Привлекла тем, как сделана, но сама по себе ужасно человеконенавистническая. Конечно, «гармония мира не знает границ», но, если мне бывает хорошо, это не связано с тем, что в этот самый момент в ЮАР бьют демонстрантов. <…> Есть такие большие писатели, от которых тошнит. Вообще, читал советских, о которых мало что знал: Киреева (не понравилось), Кима (пока не знаю,прочел несколько рассказов, но тоже есть какое-то неприятное самоуничижение в выборе тем). Трифонов, действительно, как бы говорил: я лучше вас всех, потому что пишу об этой мерзости, об этом отчаянии. А кстати, признак изменений — Гребенщиков поет буквально: я хуже вас всех, потому что я такой же и вдобавок пою об этом. Прочел «Сухой лиман», последнюю вещь Катаева — фанатичный бред в духе «Уже написан Вертер»… Прочел новую вещь Быкова <нрзб.>, а до «Плахи» Айтматова еще не добрался. Самое главное: читал выступления на съезде писателей (как поет тот же Гребенщиков, «а мы в чулане, с дырой в кармане, но здесь забавно, здесь так забавно…»). Назвали десятки имен, кого надо печатать: Гумилева, Замятина, Мережковского, Олейникова, Введенского, Кузмина, полных Ахматову и Пастернака. В общем, если посчитать по пальцам, два имени не удостоились до сих пор по непонятной причине упоминания — Хармс и Вагинов. Небось на съезде художников в сентябре не скажут, что надо вывесить Филонова и Малевича. Кстати, о птичках.

Взял в библиотеке Эрмитажа (и, естественно, изучил) книгу. Издана на русском языке в Стокгольме в 1976-м, «К истории русского авангарда». Включает воспоминания Малевича, Матюшина и большую статью Харджиева. Мой руководитель (то бишь Евсеев, а вспомнил сразу после Харджиева об этом не потому, что у меня мания величия) поручил мне написать статью (может быть, и не просто так, но очень сомнительно) о Пьеро и Арлекине в искусстве в начале века. Довольно интересно выходит.

Далее: после речи Вознесенского остановили строительство чудовищного памятника Победы в Москве. Вдруг все «неожиданно» так опомнились и завопили, что это не памятник, а чума и холера плюс маленькая водородная бомба вместе взятые. И то слава Богу.

В «Советской культуре» появилась — впервые — статья об Илье Глазунове, написанная профессионально и, несмотря на оговорки, зло. Фамилия автора ничего не говорит, но явно материал давал хороший искусствовед. Впечатление от нее постарались смягчить возмущенными (статьей) письмами поклонников и статьей в самой большой газете. Но уже появление такой статьи — великое дело.

Еще много чего читал. Теперь целый месяц не буду.

Поднялась целая кампания по поощрению и поддержке студий. Д-скому предлагают очень настойчиво принимать такую поддержку, пока не поздно. Но так сдаться в чужую милость опасно. Надо держаться так, щедро пользуясь социальной демагогией. Но Д-ский вряд ли решит сдаваться. Хотя мне и почудились колебания. Нас предлагают снять для «Телекурьера». <…>

Пока все.

До скорого.

М.

Л. ПОПОВ — М. ТРОФИМЕНКОВУ

30.07.1986

Мишка, привет!

<…> О том, что ты читаешь — Киреев — даже не слышал. Ким — слышал много хорошего. В особенности о романе «Белка». Быков — последней его вещи у меня нет, и уже не достать. Жаль! Айтматова мне привезут. «Сухой лиман» действительно бред. Как безумно неотвратимо старики эти кончают маразмом! Последние интервью Шкловского — это был неописуемый старческий бред. Сейчас в «Огоньке» Каверин делится своими воспоминаниями. Он тоже близок к финалу. Прискорбно.

Он уже «последний из могикан», переживший все свое поколение — и вышеупомянутых В. Ш. и В. К., и Паустовского, и Эренбурга, не говоря уже о Зощенко, Платонове, А. Толстом, Тынянове — великих 1920–1930-х, и всех, кто шел за ними в 1930–1940-е, Твардовский, Нилин, Симонов, Панова — никого из порядочных стариков не осталось. Г. Марков и С. Михалков к ним не принадлежат. И за самых старых останется держать тех, кто начал после Того: Быков, Евтушенко и др. И в незаслуженно забытой драматургии то же: совсем недавно ушел из жизни Арбузов — и опять же ушло поколение. Его остатки представляют всяческие Софроновы и Салынские… «Последним могиканином» остался А. П. Штейн, к тому же родной дедушка Матусевича. <…>

Я доскребаю библиотеку части. Исчерпав все ее книжные запасы литературы (а не бумажного дерьма, чем она напичкана), я дошел до точки: потребляю «Роман-газету». За Слепухиным пошел Залыгин: «Комиссия» (потрясающе, но сильная вещь!). Вот уж действительно открыл для себя автора! А кто бы мог предположить? Далее запоем перечитал «Буранный полустанок». С горечью отметил, что уже не потрясает, как потрясло впервые.

О съезде наслышан я очень много и настроен вообще оптимистически. И насчет дела книгоиздания, и насчет (более всеобъемлюще) дела вмешательства умов творческих в жизнь государства и влияния их (Распутин, Айтматов, Вознесенский), и вообще (еще более всеобъемлюще) об оттепели. Да, вроде бы в «Спартаке» показывали «Чистое небо». А я так и не видел. Только бы не было заморозков до мая-87.

Кстати, а вы собирались ставить «Что тот солдат, что этот»? В чистом виде? Как это снова будет Д-ский на мотивы Брехта?

Кстати (опять это «кстати»!), принимайте любые поддержки. Я понимаю, очень боязно выйти из круга «нелегально существующих» и стать «официально зафиксированными». И не потому, что появятся обязательства перед теми, кто вас учил. А потому, что качественно иной статус. И обязывает к другому. Представь на минутку: мы станем действующей при чем-нибудь студией, затем театром-студией, народным театром, театром профессиональным… А этим путем шли и Малыщицкий, и Белякович, и Розовский, и Габриадзе, и еще черт знает кто! Теоретически и мы можем пойти тем же! Тебе страшно? Мне — да. И тем не менее я бы пошел. Уж больно хочется состояться. А не развалиться и самораспуститься. Обидно будет.

<…> Теперь о моих делах. Целую неделю я не общался со своими гадами. Приказом свыше (телефонограмма!) я был командирован в Сертолово-I, в гарнизонный Дом Офицеров на подготовку Вечера Интересных Встреч для молодых офицеров и их жен.

От нашей бригады Дом Офицеров желал иметь: от ВИА — танцевальную программу, вальс и пару патриотических песен. От нас двоих с моим напарником М. Молочником — композицию в стихах о войне. Композицию мы сделали, но ее в результате сократили. Сокращали многое, оставляя место для Н. А. СССР И. О. Горбачева, лучшего друга командира нашей дивизии. Вечер не удался. Офицеры пришли без жен, и танцев тоже не было. Получилась просто неделя отдыха, хорошей компании и, увы, — творческого безделья. Кстати, за эту неделю мы посмотрели в кино Дома Офицеров «Снайперы» (новый боевик), «Золотую лихорадку» (шедевр!) и «Проверку на дорогах».

Очень жаль, что ничего не приготовили и не показались. Но неважно. Я подал рапорт о переводе. Жду результата. Командир не против, но почему-то тормозит. Начальник клуба собрал бригаду и долго всех ругал за безыдейный репертуар и слабую подготовку. Он прав. А когда готовиться и где, если мне каждый день в парке ставят свои задачи и никуда не уйти? И все репризы случайны: то Хармса вспомнил по памяти, то Горина вычитал в книге — все от случая к случаю. Репертуара нет, и готовить некогда. А нужно иметь три готовых концерта: на солдат, на офицеров и на гражданскую публику. Вот и выкручивайся. Нет, если не переведут из ремонтников, ничего с клубом не выйдет. А жить мерзко, эти гады злы, что я лучше жить захотел. Клуб же никак не могут достроить, все сроки отодвигают. Да еще пока примут, пока въедут, пока штат сформируют и всю прочую бумажную канитель!

Беда!

Ну — до лучших времен.

Жду писем.

Л. Попов

Л. ПОПОВ — М. ЭПШТЕЙНУ

12.08.1986

Привет, Мишка!

Поздравляю тебя с великим праздником всеНародным Днем Археолога! Ура! Ура! Ура!

<…> Все археологическое население Земли готовится к встрече Нового (и проводам Старого) Дня Археолога!.. Интересный обычай наблюдаем у археологических малоизученных племен новгородско-псковской глуши. В преддверии праздника эти дикие племена из глуши забираются в самую глушь, где устраивают дикие оргии на раскопанных ими памятниках и глушат крепкие напитки. До рассвета не смолкают оглушающие голоса поющих. Хорошо 15 августа в лесу! А 16 августа еще лучше!

(издержки баснописца)

<…> Вкратце обо мне. Снова выступали, снова не был я готов благодаря взводному, снова понравились начальству, снова планы использовать меня в будущем. Взводный мой отнес мой рапорт о переводе. Рапорт вернули: переводить некуда. Взводный нашел, куда меня сбагрить. Отправляет на уборку картофеля в Белоруссию. Я не подаю вида, сам уже жму на все педали, чтобы авантюра сорвалась. Но начальник клуба сам уходит на целину, и не исключено, что свой 20-летний юбилей я отмечу среди картофельной ботвы белорусских болот.

Посмотрим.

С приветом.

Л. Попов

ПРИМЕЧАНИЯ

Новый сценарий Миндадзе… Абдрашитов уже реализовал… Имеется в виду фильм Вадима Абдрашитова «Плюмбум, или Опасная игра» (1986) по сценарию Александра Миндадзе.

…вышеупомянутых В. Ш. и В. К… Виктора Шкловского и Валентина Катаева.

В письмах обсуждаются, не всегда с упоминанием автора, произведения: Юрия Трифонова (1925–1981) — «Утоление жажды» (1963), «Обмен» (1969), «Дом на набережной» (1976), «Старик» (1978); Василя Быкова (1924–2003) — под «последней вещью» имеется в виду, скорее всего, «Знак беды» (1986); Чингиза Айтматова (1928–2008) — «Буранный полустанок (И дольше века длится день…)» (1980), «Плаха» (1986).

Публикацию подготовили Е. Вестергольм, И. Бойкова